Из-за девчонки (сборник) - Туинов Евгений - Страница 2

– К-коробок? – Глазам своим не поверил, как изменился Валерка Коробкин, его одноклассник и дружок. Загорел парнишка, вытянулся, усики появились, и стал еще красивее, чем был. Готовый кадр для загса! – Ну ты и дал свечу! – Протянул руку и изобразил великое страдание, когда Валерий легко давнул ему кисть. – П-поделись с другом, что ты такое летом ел?

– Ничего особенного, – простодушно улыбнулся Коробкин. Он и раньше многие Колюнины шуточки принимал за чистую монету.

– Я тебе летом раз пять звонил. Где ты был?

– Я?… Здравствуйте, Галина Романовна! – заодно поздоровался Валерий с англичанкой. – В своей родной Заверняевке был…

– П-представь, и я с бабулей в деревню ездил! – обрадовался Колюня, что не один он скучно провел лето. – Но больше не поеду. Там, понимаешь, почти одни старухи остались…

– А я вот так доволен! – показал Валерий рукой выше головы. – Почти полторы сотни на сенокосе заработал…

– Ух ты! – Колюня завистливо оглядел Коробкина с ног до головы. – Значит, в этом году с молочком будем?

– Чего? – не понял его Валерий.

– Я говорю: новенькая в нашей школе п-появилась.

– Где?

– За тобой стоит… слева, с цветами…

Новенькая одиноко стояла среди толпы с букетом сиреневых астр. Она была красивой девчонкой. Это Колюня сразу заметил. А на ее длинную, изящно изогнутую шею он даже засмотрелся, разговаривая с дружком. Он видел такие шеи на старинных картинах, в кинофильмах на исторические темы, а в жизни еще не встречал. Кажется, их называют лебедиными. И глазища у этой девчонки – люкс. Большие, темные, с симпатичной раскосинкой. В них, как в зеркале, все хорошо отражается в цвете. Вот поднесла она к лицу астры, и глаза ее стали темно-сиреневыми.

– Ничего б-богиня? – толкнул он в плечо Валерия.

Тот обернулся, бросил короткий, боязливый взгляд на новенькую и сказал:

– Так себе. Тонкая очень…

– Сам ты урод! – возмутился Колюня.

– А чего в ней? Одни глаза…

– А шея, идиот? А волосы?

– Как хочешь, она не в моем вкусе…

– Вот и видно, что с сенокоса вернулся!

– А при чем тут это?

– При том, что ни черта в женщинах не п-понимаешь!

– Ты у нас большой знаток!..

– Представь! – не хотел кончать спор Колюня. – Посмотри на нашу Светку, – кивнул он на проходившую невдалеке от них одноклассницу Зарецкую. – Идет гордая, неприступная. А на уме что? Мечтает, чтобы ее, красотку черноокую, – подмигнул он Валерию, – кое-кто п-полюбил…

– Глупости говоришь, – защитил одноклассницу Валерий. – Она совсем не такая…

– Скажешь! Нос вымоет, зубы почистит, золотые сережки нацепит и воображает, что богиня.

– А эта? Которая за мной стоит? – дернул головой Коробкин. – Богиня?

– Ты чего?! – сразу ощетинился Колюня. – Шуток не п-понимаешь?

– Твоих – не понимаю, – сказал Валерий и опять кого-то поприветствовал. – И, честно говорю, понимать не хочу. Уж больно они у тебя…

– Чего ты разорался?! – оскорбился Колюня, хотя, если быть справедливым, из них двоих орал один он. – Плевал я хоть на ту, хоть на эту. Они меня не интересуют…

– Плевал?! – Валерий понизил голос и посмотрел по сторонам. – Думаешь, я не знаю, кто в прошлом году в класс принес фотографию голой женщины? Скажи спасибо, что я на совете промолчал.

– Валера, – чмокнул его руку Колюня, – т-ты спас мою честь!

– Считай, что квиты, – еле стерпел Валерий издевку. – Помнишь, попались у «Метрополя», а ты все взял на себя?

Колюня помнил. Это было в шестом классе. Около этой гостиницы они выменивали у иностранных туристов советские почтовые марки на фломастеры. Когда их привели в дружину, Колюня сразу вывел Коробкина из игры, сказав, что тот просто стоял рядом.

– А знаешь, п-почему я тогда все взял на себя? – Рублёв злобно усмехнулся. – Чтобы ты рта не открывал. А то ведь, как честный маменькин сынок, мог все испортить. А я, если помнишь, насвистел им про то, про сё, капнул слезкой на протокол, и нас отпустили…

– Знаешь что?! – Коробкин вдруг всей своей покрупневшей за лето фигурой угрожающе надвинулся на Колюню. – Еще раз назовешь меня маменькиным сынком, я тебе морду набью…

– Начинай! – подставил Колюня сначала левую щеку, потом правую. – Ну что же т-ты мешкаешь, паря?!

… В это же самое время в кабинете директора школы происходило объяснение. Выражаясь языком дипломатических протоколов, в нем принимали участие: директор Всеволод Николаевич, оба завуча и предместкома Ольга Михайловна, она же ботаника и зоология, – с одной стороны, и Наталья Георгиевна, литература и русский язык, – с другой.

– Поймите, это невозможно: оставить класс на целый год без руководства! – внушала ей Ольга Михайловна, женщина, несмотря на чрезвычайную полноту, очень энергичная и настойчивая. – Придется вам, Наталья Георгиевна, расстаться с вольной казацкой жизнью и взять этот класс…

– Не могу, – подчеркнуто любезно ответила учительница. – У меня ребенок…

– У Людмилы Сергеевны тоже ребенок, – строго напомнила ей завуч физматцикла. – Но она руководит, да еще каким классом! И в школе с ними работает, и в походы ходит. Чего вам рассказывать? Сами знаете…

– Людмиле Сергеевне легче: у нее есть муж, – еще любезнее ответила Наталья Георгиевна, женщина, сразу видно, сложного характера. – Кроме того, позвольте вас спросить: почему вопрос об этом вы ставите сегодня, первого сентября, а не весной, когда у меня была возможность поискать работу в другой школе?

– Интересная вы женщина! – изумилась завуч гуманитарного цикла. – Кто же знал, что Агнесса Петровна уйдет в декрет?

– Скажите лучше, – догадалась Ольга Михайловна, – что не хотите руководить!

– Если вам это доставит удовольствие – да, – не замедлила с ответом Наталья Георгиевна.

Всеволод Николаевич, седенький мужчина, с хитроватым прищуром глаз, сидел за своим столом и в перепалку женщин не вступал. Умудренный большим опытом руководства учительским, по большей части женским, коллективом, он заранее знал, чем все кончится, но не мешал сторонам высказать свои точки зрения и излить чувства.

– В чем-то я понимаю Наталью Георгиевну, – взял он в заключение слово. – Она хороший специалист, любит свой предмет и хочет сосредоточить на нем все свое внимание… – Директор скользнул взглядом по лицам заместительниц, чтобы угадать их настроение. – Предлагаю такое решение: этим классом руководить буду я…

На белых, отвердевших от волнения щеках учительницы литературы мгновенно выступил румянец благодарности.

– Но совсем отстраняться от воспитательной работы, Наталья Георгиевна, тоже нельзя, – продолжал он. – В ваших же профессиональных интересах, понимаете?…

Директор достал план общешкольных мероприятий, долго водил по нему пальцем, выискивая что-нибудь подходящее для этой самолюбивой, держащейся особняком от всех учительницы.

– Вот… – что-то нашел он наконец. – В начале третьей четверти у нас состоится смотр ученической самодеятельности. Ответственной за его подготовку и проведение будете вы. Идет?…

Наталья Георгиевна некоторое время сраженно молчала. Румянец у нее враз исчез. Смотр – это значит полгода не знать покоя.

– Я согласна, – не поднимая глаз, хмуро ответила она. – Но давайте назовем это как-нибудь иначе! Смотр в прошлом году, в позапрошлом… это уже всем надоело. Фестиваль искусств – годится?

– Господи! – радостно колыхнулась Ольга Михайловна. Смотры были закреплены обычно за ней. – Не все ли равно, как это называть?

– Считаю вопрос решенным, – поглядел на часы Всеволод Николаевич и встал. До начала линейки оставалась одна минута.

… Рублёв и Коробкин несколько увлеклись выяснением отношений. В решительный момент к ним подбежала легкая, как девчонка, учительница, их классная.

– Эй, друзья?! – поглядела она тому и другому в глаза. – Вы что это?

– По одному вопросу разошлись, Людмила Сергеевна, – с мрачной ухмылкой доложил ей Рублёв.

– По какому? – встрепенулась она.

– По женскому.