Из-за девчонки (сборник) - Туинов Евгений - Страница 12

Проверит, исправит и молча вернет тетрадь. Несколько раз – или это ему лишь показалось? – он ловил на себе ее задумчиво-изучающий взгляд. Верно, взгляд не расписка, к делу не приобщишь. Но он порождает надежды! Настал день, когда Колюня решил: надо действовать! Время становиться взрослым. Время приглашать в кино… Коробка он взял в компанию, чтобы чувствовать себя посвободнее. В следующий раз, думал, обойдется без него. А вышло – они обошлись без него. Бабуля, бабуля, ты как будто нарочно заперла квартиру!..

Вечером он долго ворочался в постели, простыню в скатку сворачивал: «внутренний голос» не давал покоя. Он подсказывал Колюне, что между Коробкиным и Малышевой что-то произошло. Но что именно?! В худшем случае этот тюфяк Коробок после кино проводил ее до дома – и бегом домой к своей скандальной мамочке, к своим электродам, катодам, анодам…

Перед тем как уснуть, Колюня утопил клавишу приемника, всегда настроенного у него на волну «Маяка». «Уймитесь, волнения страсти! Усни, безнадежное сердце…» – отчаянно и грозно загремел шаляпинский бас в Колюниной келье. От этих слов старинного романса, затаенного плача музыки и раскатов могучего, как океан, голоса у Колюни пробежали по спине мурашки. «Минует печальное время…» – из далеких, невозвратных времен долетело до него предсказание, и он забылся сном, внезапным, как порыв ветра перед грозой…

На следующий день он дежурил в классе. На большой переменке ворвался в класс со шваброй в одной руке и ведром с водой в другой. Вид имел – глаз невозможно было оторвать! Рыжие волосы пламенели и устрашающе торчали во все стороны. На груди, вместо передника, болталась старая географическая карта Африки, на которой Замбия и Намибия еще не освободились от колониального гнета.

– А ну! – зычно крикнул он. – Выметайтесь все, я н-начинаю работать!

Несколько человек сидели за партами и перед физикой методом скорого чтения учебника постигали хитроумные законы электричества.

– Кому сказал: выметайтесь! Хватит нам по чистоте быть на последнем месте!..

Чтобы все видели, как он решительно настроен, Колюня поднес швабру к лицу Светы Зарецкой.

– Считаю: раз, два, три…

Света поглядела на него, плюнула от полноты отрицательных чувств и вышла из класса.

– Вас это, голуби, тоже к-касается, – заявил он Коробкину и Малышевой, склонившимся над одним учебником.

– Не мешай, а? – взмолилась Катя. – Если Валерка не объяснит мне сейчас этот параграф, я погорела.

– Мне какое дело? – Колюня нарочно громыхал ведром, чавкал шваброй. – Г-гу-лять надо меньше, г-голуби…

– Пойдем отсюда… – Коробкин захлопнул учебник и встал. – Все равно не отстанет, я его знаю.

Класс опустел, и с Колюни тотчас схлынула деловая горячка. Заводить уже некого было. Рублёв наедине с самим собой был разительно не похож на Рублёва на публике. И, загляни кто-нибудь в эту минуту ему в лицо – худенькое, веснушчатое, несчастное, от недосыпа чуть синеватое, – никто бы не подумал, что Колюня способен кого-то обидеть. Его бы не обидели!

Вот и звонок на урок. В класс на полных правах один за другим вбегали, перелетая через ведро, акселерированные восьмиклассники. А Колюня продолжал нехотя возюкать шваброй по полу.

И – хлясть! – тряпкой провел по чьим-то белым туфлям.

– Вот спасибо-то! – изумленно-горестно ахнула классная, посмотрев, во что превратил он ее ноги. – Но скажи: за что?

– Я н-нечаянно! – вскричал Колюня, да так горячо, что она ему сразу поверила.

Он бросил швабру, достал белый, бабулиной утюжки платок и, как заправский чистильщик сапог, оттер туфли, вернул им первозданную белизну. Классная просияла. К ней вернулось хорошее настроение, которое ее редко покидало.

– Знаешь, какой я сегодня слышала разговор? – доверительно, но так, чтобы и другие слышали, сообщила она Колюне. – Наталья Георгиевна предлагает послать тебя на олимпиаду по литературе. Она прямо горой за твою кандидатуру.

У Колюни от этой новости глаза сделались квадратными. Поехать на олимпиаду – хорошо. Но если привезешь последнее место?

– Людмила Сергеевна! – вступила в разговор Оля Самохвалова. – Подействуйте на Рублёва. Он от всех поручений отказывается. А у него скоро комитет, и я боюсь, он там засыплется… И тогда на олимпиаду не пошлют…

Колюне вдруг нестерпимо захотелось на олимпиаду.

– А ты хоть п-помнишь, что мне поручала? – сразу перешел он в контрнаступление.

– Конечно, помню: два раза в неделю навещать слепую женщину и читать ей газеты…

– Как читать, она слепая, а как играть во дворе в карты и домино, так нет?! – продолжал наступать Колюня. – Я пять раз был у нее. Она п-просит читать ей только про шпионов. И больше, дудки, не пойду!..

– Запишем тебе отказ от поручения! – предупредила Оля.

– Я бы к этой тетке тоже не ходила, – подала голос Малышева в защиту Рублёва, чем удивила его и обрадовала.

– А ведь не с тобой разговаривают, – обиделась на нее Оля.

– Не спорьте. Без поручения Рублёва нельзя оставлять, – рассудила Людмила Сергеевна. – Что у нас там по плану, Оля?

– Турпоход и подготовка к фестивалю искусств.

– За что ты хочешь отвечать? – взяла классная Колюню за плечи и внимательно посмотрела ему в глаза. – За турпоход или за подготовку?

Колюня откровенно спросил:

– А ни за что н-нельзя?…

– Нельзя, – так же откровенно ответила она. – За что-то, понимаешь, надо отвечать.

– Т-тогда за подготовку.

– Это потому что до фестиваля еще далеко?

– Точно! – поразился он тому, как она правильно прочитала его мысли. – А откуда вы узнали?

– От верблюда.

Она и на уроке не оставила его своим вниманием – вызвала отвечать. И Колюня точно ждал этого, вышел из-за парты и рысью устремился к доске. Весьма средний ученик по физике, он на этот раз блеснул. Привлек дополнительный материал, рассказал о гипотезе одного ученого…

– Садись, – сказала ему классная, и даже задним партам было видно, какую твердую, во всю клетку крупную пятерку она выводит в журнале. – Что ты умница и мог бы учиться у меня только на «отлично», я это всегда знала.

Колюня пошел на место, как триумфатор. Перед ним катилась-раскатывалась красная ковровая дорожка. Тысячи рук тянулись к нему с цветами и тетрадями для автографов, а он шел и ни на кого не глядел, разве что Эмме Гречкосей показал язык. Но вот он подошел к своей парте. И разом исчезли улыбающиеся восхищенные лица, цветы, дорожка. На парте лежал синий неиспользованный билет в кино, столбик мелочи и записка из двух слов: «Полный расчет».

Твердый от чересчур прилежной позы затылок Валерия Коробкина говорил сам за себя…

В турпоход Колюня решил не ходить. Дело это добровольное, каждый проводит воскресенье как хочет, и неучастие в походе Самохвалова не сможет записать ему как отказ от поручения. Севка Барсуков со своей девчонкой зовут его поехать с ними на лоно природы и сообразить шашлычок.

«Мясо – за тобой», – предупредил Севка. Это, конечно, можно. Но Колюня знал наперед, как будут развиваться события: сами куда-нибудь уйдут, а его оставят стеречь вещи…

В турпоход вместе со своим классом Колюня не хотел идти из-за Коробкина. Совсем обнаглел паря! От Малышевой не отстает ни на шаг. Носит ее портфель, помогает надевать пальто, угощает конфетами, мороженым… И больше никого близко не подпускает. Типичный собственник. Не понимает, бедняга, что живет в конце двадцатого века и своим поведением только смешит умных людей.

Колюня, Колюня…

Утром в воскресенье он открыл глаза – намечался славный денек. Солнце било в окно так, что стёкла чуть слышно звенели, воробьи, расселившиеся в «китайской стене», расчирикались во всю мочь. Отвечая им, запела и хорошо выспавшаяся душа Колюни. Он подкинул ногами одеяло, быстро оделся, затолкал в рюкзак все, что надо, взял фотоаппарат, сорвал со стены гитару и побежал к месту сбора.

Они прошли по намеченному маршруту без особых приключений, если не считать, что тяжелая Эмма Гречкосей провалилась в болото. На ее вытаскивание и переодевание ушло целых полчаса. Классная, заядлая туристка, стояла ждала и недовольно поглядывала на часы. Колюня достал из рюкзака для Эммы шерстяные носки. Гречкосей уперлась – не хотела от него принимать никакой помощи.