Волшебное седло - Николеский Ванчо - Страница 17

— Молоко! Сладкое овечье молоко!

— Да это же Трайче, чёрт побери! — раздался за спиной чей-то знакомый голос.

— Я, — машинально откликнулся Трайче и оглянулся.

Позади него стоял Тале.

— Смотрите-ка! — удивлённо рассмеялся он. — Был заправским продавцом дров и вдруг заделался торговцем молока! Откуда ты взялся?

— Да вот, иду к тебе, — едва слышно проговорил Трайче. — Отведи к себе мою лошадку и там, в седле, найдёшь письмо. Прочти его и обязательно напиши ответ. Когда распродам молоко, зайду.

Тале, ни слова не говоря, взял под уздцы Дорчо и пошёл вместе с ним вдоль Дрима, а Трайче опять принялся горланить:

— Покупайте свежее молоко! Свежее овечье молоко!

С Нижней улицы, прямо ему навстречу, шли трое немецких солдат. В руках у них поблёскивали винтовки.

Не обращая на них внимания, Трайче спокойно шёл своей дорогой и без устали выкрикивал:

— Покупайте молоко! Сладкое овечье молоко!

Подойдя к нему вплотную, немцы остановились и оглядели его с ног до головы. Трайче, будто не замечая их, усердно зазывал покупателей. Немцы, о чём-то поговорив, зашагали дальше, а Трайче тут же свернул за угол.

По мосту через Дрим двигались тяжёлые немецкие танки. В открытых люках, высунувшись до пояса, стояли офицеры в касках.

Вскоре Трайче был уже возле дома Тале. Незаметно прошмыгнув в ворота, он вошёл во двор и увидел там самого хозяина.

— Знаешь, дядя Тале, — зашептал он ему на ухо, — вчера мы дрались с немцами у Мацково. Они подожгли деревню, но занять её так и не смогли.

— Я знаю об этом из письма. Ну, а ты где тогда был?

— Как — где? — выпрямился Трайче. — Подносил боеприпасы партизанам и за это получил благодарность в приказе. Командир построил бригаду, а комиссар зачитал приказ перед строем.

— Молодчина, Трайче! — одобрительно похлопал по плечу мальчика Тале. — Нравишься ты мне. Так что будь уж таким, каким был твой отец. Во время демонстраций в Белграде он всегда шёл во главе колонны бастующих и, высоко неся знамя, во весь голос выкрикивал: «Лучше смерть, чем рабство!»

— Ну, а потом что было? — как заворожённый спросил Трайче.

— О твоём отце, о забастовках рабочих можно рассказать немало, — продолжал Тале. — Это долгая, мучительная и кровавая история борьбы рабочих за право быть людьми, но сейчас у нас нет времени, нынче не до рассказов. Тебе надо как можно скорее привезти ответ Планинскому.

— А письмо готово?

— Разумеется, готово. И даже зашито в седло Дорчо.

— Хоть и неловко тебе говорить… — замялся Трайче, — но у нас дома нет ни капли керосина. Вот мама и просила меня раздобыть его где-нибудь.

— Н-да… Керосина у меня нет, но есть бутылка бензина. Могу тебе ее отдать.

— А зачем мне бензин? Ещё и сам нечаянно сгоришь.

— Ерунда! Им прекрасно можно пользоваться. Только в лампу с бензином надо добавить столовую ложку соли. Такая смесь будет гореть лучше твоего керосина.

— Я и не знал… — обрадовался Трайче.

Закрепив с одной стороны седла пустой бидон из-под молока, а с другой — котомку с бутылкой бензина, Трайче простился с Тале и двинулся со двора.

— Передай привет товарищам и береги себя, — вполголоса проговорил Тале.

— Не волнуйся, дядя Тале. Всё будет в порядке. Не впервой! — улыбнулся Трайче и выехал на улицу.

На окраине города он опять столкнулся с теми же немецкими патрулями, которых видел ещё утром. Один из солдат остановил Трайче, обыскал и даже вывернул все карманы. Найдя тридцать леков[16], он отобрал у него деньги. Другой солдат заглянул в бидон, третий приподнял седло, а потом жадно схватил бутылку и воскликнул:

— Шнапс!

Переводчик, сопровождавший патрулей, спросил у Трайче:

— Это водка?

— Нет, керосин, — буркнул в ответ мальчик.

Немец понюхал пробку, поморщился, сплюнул от досады и недовольно махнул рукой: проваливай подобру-поздорову.

Исподлобья оглядев немцев, Трайче уселся верхом на Дорчо и поехал по дороге.

У постоялого двора

В километрах двадцати от Струги, на полпути к Дебарце, виднелся на шоссе маленький, весь прокопчённый постоялый двор.

В низкой комнате стояло несколько расшатанных столов со скрипучими стульями и бочонки с вином. На прилавке были расставлены в ряд рюмки и стаканы для вина. На полках сложены стопками женские полушалки, носовые платки, длинные нитки дешёвых бус, стёкла для керосиновых ламп, катушки ниток и прочие незатейливые товары.

На противоположной стене висели на гвоздиках резиновые опинки, ремни, кепки, залатанные солдатские башмаки и кое-какое старое тряпьё.

Хозяин постоялого двора Петко занимался ещё и огородничеством. За домом приткнулся небольшой огородик, где росли помидоры, перец, лук, капуста и даже цветы.

Раньше постоялый двор мало приносил Петко дохода, но с начала войны дела у него пошли в гору. Особенно с той поры, когда в Македонии обосновались немцы и итальянцы. Все немецкие и итальянские шофёры, перевозившие по шоссе боеприпасы и продовольствие, непременно останавливались у постоялого двора и пропускали там стаканчик вина. Частенько они привозили Петко разные награбленные в Албании товары и высыпали их прямо в мешок, получая в обмен несколько бутылок водки или вина. Шофёры не скупились: ведь товары эти попадали в их руки даром!

Вот так-то и стал обогащаться Петко. Вскоре у него появилось брюшко, да и сам он округлился.

— Для кого война, а для кого и мать родная! — хмуро поговаривали крестьяне.

Когда Трайче подъехал к постоялому двору, то возле него в сопровождении трёх мотоциклов стояли несколько грузовиков, аккуратно укрытых брезентом.

Немецкие шофёры и мотоциклисты торчали у прилавка и распивали вино. На шоссе не видно было ни единой души.

Когда Трайче поравнялся с задним грузовиком, его вдруг осенило. Он спрыгнул с лошади, схватил бутылку с бензином, вытащил пробку, оглянулся вокруг и выплеснул бензин прямо в кузов грузовика под брезент.

Потом вынул из кармана коробку спичек, чиркнул ею и бросил в кузов. Бензин мгновенно вспыхнул… Трайче стремглав подбежал к Дорчо, вскочил в седло и погнал лошадь по шоссе.

Отъехав подальше от постоялого двора, он обернулся. Грузовик был весь охвачен пламенем. Трайче радостно улыбнулся и помчался прочь.

В ту минуту, когда он уже свернул на узкую лесную тропку, вдали громыхнул взрыв. Земля дрогнула… Оглушённый, Трайче чуть было не свалился с лошади. Потом, покачиваясь, неторопливо поехал дальше…

Чистый горный воздух освежил его. В лесу на все лады распевали птицы. Где-то далеко рассыпались руладами неугомонные сверчки:

«Жа-ра — ду-хо-та!.. Жа-ра — ду-хо-та!..»

Трайче ещё раз глубоко вздохнул этот живительный горный воздух и почувствовал себя удивительно спокойно и радостно.

Подъехав к своему дому, Трайче удивился. Наверху, на уцелевших от пожара стенах, стояли и сидели крестьяне во главе с дядей Евто и укладывали новые балки и стропила.

— Ну, как дела, молочник? Распродал своё молоко? — крикнул ему сверху Евто.

— Молоко-то я распродал, да отобрали у меня немцы всю выручку.

— Ах, собаки! — выругался Евто.

— Но я не остался в долгу! — похвастался Трайче.

— И что же ты сделал?

— Что сделал, скажу после, когда ты спустишься вниз, — засмеялся Трайче и вошёл в дом, где мать уже готовила полдник для мастеров.

Немного погодя раздался голос Евто:

— Танейца! Как дела у тебя с полдником?

— Потерпите ещё минутку. Скоро всё будет готово.

— Поторопись, поторопись, хозяюшка! А то у нас животы подвело от голода, — добавил какой-то крестьянин, сидевший на стропилах рядом с Евто.