Огонь ведьмы (Др. издание) - Клеменс Джеймс - Страница 16

Жонглер вздохнул: зрелище предстоит неприятное. Он не раз видел, как других артистов изгоняют со сцены, забрасывая их грязными салфетками и кусками хлеба.

Женщина пристроила лютню у живота, склонившись над инструментом, словно мать над ребенком. Покрытая толстым слоем лака, лютня казалась влажной, свет факелов разливался по ее поверхности мерцающими лужицами. Очень дорогой инструмент, с таким путешествовать по полям и лесам опасно…

Публика по-прежнему игнорировала сцену. За одним из столиков громко спорили о том, чей сидр победит на местной ярмарке в следующем месяце. В ход пошли кулаки, одному из спорщиков расквасили нос, прежде чем их растащили в разные стороны, – и все из-за сидра. «Ерунда, – подумал жонглер, – я видел много драк, которые заканчивались гораздо серьезнее, чем разбитая губа или нос».

Он, полуприкрыв глаза, потягивал эль маленькими глотками, наслаждаясь возникающим в горле холодком.

Вдруг со сцены прозвучал первый аккорд. Чистый, высокий звук проник в его сознание глубоко и властно, сразу поглотив собою шум в зале. Артистка повторила аккорд, и толпа поутихла, головы посетителей повернулись к сцене.

Жонглер во все глаза смотрел на исполнительницу. Она слегка сдвинула пальцы на шейке лютни, а другой рукой перебирала струны, рассеянно глядя поверх толпы. Новый аккорд – родной брат первого – эхом отразился от стен зала, словно искал своего предшественника. Публика стихла, точно боялась помешать его поискам.

Женщина на сцене замерла, и в следующий миг полилась сладостная мелодия, заполнив зал. Музыка рассказывала о прежних счастливых временах, более радостных, чем только что закончившийся солнечный день. Пальцы артистки порхали над грифом и струнами. А потом женщина запела. Сначала очень тихо, едва различимо на фоне музыки, но голос постепенно набирал силу в гармонии с мелодией. И хотя жонглер не знал языка, на котором она пела, почувствовал значение слов. Песня о прошедших годах, о смене времен, о циклах, подчиняющих себе все живое.

Гости сидели на своих стульях потрясенные. Один мужчина закашлялся, и соседи сердито зашикали на него. Остальные же не обратили на это никакого внимания, зачарованные музыкой, они не сводили глаз со сцены.

Голос исполнительницы едва заметно изменился, и струны теперь не пели – стонали. Сейчас она предупреждала о надвигающейся опасности, грозящей всему живому уничтожением. Она пела про растоптанную красоту и загубленную невинность. Музыка была такой насыщенной, звучной, что казалось, бой барабанов сопровождает ее.

Жонглер неожиданно почувствовал желание утешить ее, сказать, что еще не все потеряно. Пальцы артистки замерли на струнах, а песня обрела новый ритм, похожий на биение умирающего сердца. Все медленнее и медленнее аккорды заполняли наполненный болью зал. Посетители невольно потянулись к сцене, словно пытаясь продлить волшебную мелодию. Но женщина в последний раз коснулась ногтем струны, издав завершающий аккорд и пропев финальную ноту, и в помещении повисла тишина. И никто не хотел первым ее нарушить. У жонглера по щеке покатилась слеза, он не стал ее стирать. У многих слушателей глаза были влажными.

Он думал, что это конец, и снова ошибся. Лютня тихонько зашептала, но казалось, пальцы женщины остаются неподвижными, будто поет сам инструмент. Музыка поплыла по залу, коснувшись влажных щек сидевших за столиками. А потом исполнительница пропела завершающий куплет – про одинокого человека и последнее яркое пятно среди руин. Ее музыка вызвала новые слезы у жонглера, словно песня предназначалась только для него одного. Но он понимал, что души многих затронула она и сердца в этом зале бьются в унисон с ней. Затем с финальным аккордом, уверенным и прозрачным, словно звон колокольчика, и с последними тихими словами песни она подарила им всем утешение одним-единственным словом: надежда.

И все закончилось. Исполнительница встала с табурета.

Толпа выдохнула, со всех сторон зазвучали удивленные голоса, а потом разразились аплодисменты. В чашку дождем посыпались монеты. Не отдавая себе отчета в том, что делает, жонглер пересыпал все деньги из своей чашки в ее.

Взглянув на сцену, он обнаружил, что фиалковые глаза смотрят на него. Женщина отошла от края сцены, видимо, смущенная криками восторга, и стояла, прижав к груди свою лютню.

Неожиданно около входной двери возникло движение, и внутрь ворвался мужчина.

– В доме Бракстона пожар! – крикнул он. – Сад горит!

Все тут же вскочили со своих мест, но жонглер не обращал на это внимания, он не сводил глаз с лютнистки. Пожар его не волновал.

Она сбежала со сцены, опустилась перед ним на колени и посмотрела прямо в его серые глаза.

– Ты мне нужен, Эр'рил из Станди.

Глава 7

Костры озаряли горизонт за спиной Элены. Дым чернее ночи приближался к ним между рядами деревьев, трескучий огонь бушевал на границе сада. Она пыталась заставить Дымку скакать быстрее, но лошадь хромала, кроме того, она вся покрылась потом, поскольку долго мчалась изо всех сил, охваченная ужасом.

– Мы должны дать ей отдохнуть, Эл, – крикнул из-за спины Джоак. – Дымка не сможет долго выдержать такую скорость.

– Но пожар!

– Мы уже далеко от дома, а ветер остановит огонь.

Он натянул поводья, и Дымка замедлила бег, затем остановилась.

Джоак спешился и перебросил поводья вперед, чтобы направлять лошадь. Дымка, раздувая ноздри и тяжело ступая, с широко раскрытыми от страха глазами, шла сквозь ночь. Ее пугали дым и рев пламени, она нервничала, то и дело пытаясь снова броситься вскачь.

Элена похлопала ее по шее и спрыгнула на землю. Джоак был прав. Дымка, если ей дать такую возможность, будет мчаться вперед, пока не остановится сердце. Она взяла у брата поводья и повела лошадь шагом.

Джоак положил ладонь на влажный бок лошади:

– Она перегрелась. Мы не сможем скакать на ней этой ночью. Но, думаю, мы сильно от них оторвались.

Элена оглянулась на окутанные пламенем холмы и вспомнила, как огонь поглотил их дом, затем перекинулся на сарай с конюшней и уже через мгновение искры, подхваченные ветром, переметнулись с крыши на деревья в саду. После летней засухи трава и низкие кусты превратились в отличную растопку, и пожар распространялся с невероятной скоростью.

Ее родной мир рухнул, сгорел дотла, подожженный ее собственной рукой.

Она невольно потерла едва заметное пятно на правой руке. Слезы ручьем потекли по щекам. Брат заметил это, но причину понял неверно:

– Эл, мы выберемся отсюда, я тебе обещаю.

Она покачала головой и махнула рукой в сторону набирающего силу пожара.

– Я убила их.

Перед ее мысленным взором снова возникла стена пламени, мчащаяся на родителей.

– Нет. – Джоак нежно сжал ее руку. – Это не так, Элена. Ты спасла их от ужасающей боли.

– Может быть, они могли выжить.

Джоака передернуло.

– У мамы и папы не было ни одного шанса. Я видел, как быстро эти чудовищные змеи сожрали Следопыта. Даже если бы им каким-то чудом удалось спастись, не думаю… что это было бы для них благом.

Элена молча опустила голову, и Джоак одним пальцем приподнял ее подбородок.

– Ты ни в чем не виновата, Эл.

Она высвободилась и повернулась к нему спиной.

– Ты не понимаешь… я… я… – Что-то мешало ей вслух признаться в вине, которую она чувствовала. – Я хотела уехать… Мечтала об этом. – Она резко повернулась к нему и показала на горящий сад. – Я ненавидела все это… а теперь здесь из-за меня все горит.

Джоак обнял сестру и прижал к себе, ее начали сотрясать рыдания.

– Эл, я тоже хотел уехать. И ты это знаешь. В том, что случилось, нет твоей вины.

Она ответила, не поднимая головы от его груди:

– Тогда кто виноват, Джоак? Кто все это сделал? – Она высвободилась из его рук и показала правый кулак. – Почему это случилось со мной?

– Сейчас не время думать об этом. Нам нужно добраться до реки Милбенд. – Он посмотрел на пламя, охватившее гряду у них за спиной, оранжевые языки, казалось, облизывали луну. – Если мы сумеем перебраться через реку, то спасемся. И тогда, возможно, сможем найти ответы.