Легенда о гетмане. Том II (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 36

Под давлением своего окружения король направил в Чигирин комиссию во главе с Адамом Киселем с требованием, чтобы гетман до окончания разбирательства причин батогского дела выдал Тимофея в заложники и разорвал союз с крымским ханом. Оскорбленный этим требованием Хмельницкий, пригрозил комиссарам, что если бы не знал их давнои не приятельствовал со многими из них, то лично расправился бы с ними. Немного успокоившись, он сказал, что с татарами сейчас расторгнуть союз не может, что касается выдачи в заложники Тимофея, то тот только женился и не гоже его отвлекать от молодой жены, а Юрий еще мал летами. Затем гетман заявил, что сейчас не время для комиссий, а, прежде всего, необходимо, чтобы король подтвердил условия Зборовского мира.

Провожая комиссаров, гетман, прощаясь, добавил:

— Разве вы не видите моего расположения к Польше? Ведь сейчас, поразивши вас при Батоге, я ничего не делаю, но, пославши многие полки казацкие и татарские, мог бы вас за самый Рим загнать!

На эти слова было трудно что-либо возразить, и комиссары отбыли, как обычно, без видимых результатов.

Произнося свои угрозы о том, что он мог бы, при желании, сокрушить Польшу, Хмельницкий ничуть не преувеличивал. Действительно, не имея войск, а главное денег для ведения боевых действий, разоренная войной, пожарами, моровой язвой, голодом и наводнениями Республика в то время не могла бы долго противостоять объединенной силе татар и казаков. Остается лишь удивляться, почему запорожский гетман не воспользовался сложившейся ситуацией и не двинулся победным маршем прямо на Варшаву.

Глава вторая. Дипломатия Хмельницкого

Резкое изменение военно-политической ситуации после битвы при Батоге воскресило угасшие было надежды и планы Хмельницкого по созданию на освободившихся казацких территориях удельного княжества в рамках Зборовского трактата. В их осуществлении он мог рассчитывать на твердую поддержку Ислам Гирея, который сам давно вынашивал идею создания на своих границах союзного казацкого государства, но этого было явно недостаточно. Султану вряд ли понравилось бы такое тесное сближение казаков с татарами, а у Москвы, вероятно, возникли бы обоснованные опасения за безопасность своих южных границ. Тем более, такое резкое изменение позиции гетмана, который напротяжении последних трех лет настаивал на том, чтобы царь взял его под свою руку, не могло не насторожить Боярскую Думу.

— Нам сейчас надо думать не о переходе в подданство к белому царю, — делился своими мыслями Богдан с Выговским, мягко ступая в сафьяновых сапогах по персидскому ковру, застилавшему пол его кабинета, — а о том, чтобы использовать сложившуюся благоприятную ситуацию в своих интересах. С Москвой нам нужен только военный союз, неболее того.

— Менять шило на мыло нет никакого резона, — понимающе кивнул генеральный писарь, сидевший за столом в роскошном кожаном кресле. — Перейдя в московское подданство, мы можем получить такое же ярмо на свои шеи, как и прежде, только сбросить его будет гораздо тяжелее.

— Суть не в этом, — отмахнулся гетман, — если царь согласится принять нас под свою руку, то можно будет оговорить сохранение казацких прав и привилегий, а что касается сиромы, то таких притеснений от царских людей, как от ляхов, однозначно не будет, да и вера наша одна, православная. Проблема в другом, нужно ли нам это сейчас? Переход под царскую руку означает окончательную утрату надежды на создание независимого казацкого государства. Понаедут сюда царские воеводы и прости-прощай, казацкие вольности.

— Но какая выгода Москве в том, чтобы просто так за здорово живешь встревать из-за нас в войну с Речью Посполитой? Зачем москалям эта морока?

— Вот в том и вопрос, — с досадой сказал Хмельницкий. — А без союзников никак нельзя. Рано или поздно король наймет войска, созовет посполитое рушение и пойдет на нас войной. А наш основной союзник Ислам Гирей ненадежен, на свата полагаться тоже нельзя, впору самого его защищать. Хочешь — не хочешь, а без московской поддержки не обойтись. За четыре военные года вся Украйна обнищала, везде разруха, куда ни глянь. Люди бегут за Днепр, поля обрабатывать некому. Скоро не из кого будет войско набирать.

— Я вот о чем думаю, — сказал Выговский, подперев кулаком подбородок, — надо направить в Москву депутацию с просьбой принять Войско Запорожское под царскую руку,но по поводу условий нашего вхождения никаких конкретных инструкций не дать. Бояре, конечно, начнут задавать вопросы по существу, но ответа на них не получат. Волей-неволей депутации придется возвращаться в Чигирин за инструкциями. Переговоры придется отложить. А там, пока суд да дело, пройдет какое-то время и ситуация сама подскажет, как быть дальше.

— А что, — подумав, согласился гетман, — пошлем, пожалуй, в Москву нашего судью Зарудного. Лучшей кандидатуры для такого дела не найти.

Они с Выговским переглянулись и рассмеялись.

Генеральному судье Самойло Богдановичу Зарудному в то время было около пятидесяти. Роста ниже среднего, с изрядным животом, круглолицый с вислыми усами пшеничного цвета, в широченных синих шароварах, он во время ходьбы производил впечатление колобка, катящегося по дороге. Как все судьи, Зарудный не отличался красноречием, новитийствовать любил, изъясняясь суконным языком юридических терминов и обильно сдабривая свою малопонятную слушателям речь цитатами из античных греков и римлян.

Прибыв в конце года в Москву с посланием от гетмана, Самойло Богданович разразился в Боярской Думе речью, от которой половина не шибко грамотных слушателей просто уснула. Наконец, боярин Стрешнев, не очень вежливо прервав оратора, предложил приступить к обсуждению условий будущего договора.

— Запорожский гетман просит его царское величество принять Войско Запорожское под свою руку, — степенно произнес боярин, пригладив бороду. — Только вот объясни, мил человек, где предполагается размещение казацких полков — там, где они сейчас расквартированы или же на государевых землях.

Зарудный, не готовый к такому вопросу, попытался снова отделаться общими фразами, но бояре задавали новые конкретные вопросы, на которые у генерального судьи ответов не было.

Когда, наконец, обескураженный казацкий посол покинул зал заседания, хранивший до этого молчание Григорий Пушкин негромко произнес:

— Все ясно, хитрит Хмельницкий. Специально дурака к нам прислал, чтобы время тянуть. Ему хочется, чтобы государь войну с ляхами начал, да войском помог, а сам гетман, никаких бы обязательств перед его царским величеством не нес. Хитрый лис!

— Оно так, — согласился Стрешнев, грузно опершись на посох, — но все же с этой Малороссией что-то надо решать. Тянуть дальше нельзя. Гетман хитрит, пока поляки на него новой войной не пошли. А пойдут — он и к туркам может переметнуться. Так лучше черкасов прежде басурман к себе присоединить, меньше хлопот будет.

— Конечно, — заметил князь Хитрово, — решать это дело пора назрела. Но принять просьбу черкасов означает начать войну с ляхами, а для этого нужен веский повод. Хотя еще надо посмотреть, что хуже — воевать с ляхами или с черкасами да ханом.

— И то правда, — поддержал его Милославский, — лучше иметь черкасов на своей стороне, чем потом вести с ними войну. Поход Сагайдачного на Москву многим еще памятен…

Спустя три месяца Боярская Дума в глубокой тайне рекомендовала Алексею Михайловичу принять Войско Запорожское под свою руку…

Возвращаясь в Чигирин, генеральный судья опасался гнева гетмана за свою неудачу на переговорах с боярами, но к его удивлению, внимательно в мельчайших деталях выслушав доклад о том, как все происходило, какие вопросы бояре задавали и, что Зарудный на них отвечал, гетман остался вполне удовлетворен.

— Да ты прирожденный дипломат, Самойло, — серьезно сказал он, — видно, до сих пор мы тебя недооценивали.

Похлопав сразу возгордившегося Зарудного по плечу, он бросил косой взгляд в сторону Выговского, который с трудом сдержал улыбку на лице.

Глава третья. Поход Чарнецкого