Легенда о гетмане. Том II (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 2

Внезапно с той стороны Гнезны послышалась густая ружейная стрельба, дикий вой «Алла», звон сабель, ржание тысяч лошадей, предсмертные крики умирающих солдат.

— Там идет бой, ваше величество, — подлетел на разгоряченном коне к королю коронный канцлер Оссолинский, — Хмельницкий и татары напали на наш обоз.

— Немедленно стройте войска, — ответил Ян Казимир, мгновенно оценив обстановку, — поручаю вам командование правым флангом, князь Корецкий и пан краковский староста пусть возглавят левый фланг. Пехоте Губальда строиться в центре. Нападение на обоз — отвлекающий маневр, полагаю, что главный удар хан и Хмельницкий направят именно сюда.

Он дал шпоры коню и, сопровождаемый королевским конвоем, понесся галопом к мосту через Гнезну, где шум боя нарастал и усиливался.

Нельзя не отметить, что место и время для внезапного нападения было выбрано очень удачно. Ротмистр Гдешинский, разведывая накануне местность, не мог обнаружить казаков и татар, так как они выдвинулись из Збаража уже после его возвращения в лагерь и скрытно, используя ночное время и густую лесную темень, на рассвете подобрались к королевскому войску почти вплотную. Поняв, что поляки намереваются переправляться через Гнезну, гетман и хан дождались, пока половина войска окажется на той стороне, а затем внезапно обрушились на обоз, двигавшийся в арьергарде. Первыми приняли на себя удар панцирная хоругвь[7]и драгуны князя Острожского[8],а также шляхта из Перемышля и Сандомира под командой старост Урядовского и Стобницкого. Закипела жаркая сеча, но гусары Доминика Заславского, прижатые к обозу, вынуждены были лишь отбиваться от наседавших на них казаков и татар, не имея возможности использовать ударную мощь тяжелой конницы и пустить в ход копья. Хотя им и удалось выдержать первый натиск нападавших, они все же стали нести большие потери, так как на одного гусара нападало сразу два-три противника. От легких, но быстрых казацких сабель не спасали ни панцири, ни шлемы, а стрелы, выпущенные из тугих татарских луков, разили наповал. Все больше польских всадников падало на землю, под ноги своих коней, с треском ломая страусиные крылья, а нападавшие все усиливали натиск. Возможно, из хоругвей князя Острожского никто бы и не уцелел, но в это время им на помощь подоспели подканцлер литовский Сапега со своими литвинами и Станислав Витовский с конной хоругвью. На какой-то момент им удалось оттеснить казаков и татар от обоза, но уже спустя полчаса те вновь перешли в атаку, охватив со всех сторон литовскую пехоту. Король, прискакавший к месту сражения, понял, что, если срочно не прислать подкрепления, то литвины неминуемо погибнут. Повернув коня, он, возвратившись к мосту, завернул им на помощь несколько хоругвей сандомирского каштеляна[9]Бодуена Оссолинского, уже переправлявшихся на ту сторону Гнезны. Помощь пришла вовремя, ободренные литвины вновь попытались перейти в наступление, дав возможность перегруппироваться и гусарам князя Острожского. Бой закипел с новой силой и, хотя поляки несли все возрастающие потери, но и противники не могли сломить их сопротивление.

Надеясь, что такие опытные военачальники, как Заславский, Сапега и Оссолинский сумеют отразить нападение на обоз, король возвратился на ту сторону Гнезны и застал войска в готовности к бою. Правый фланг, где находились собственные королевские хоругви, конница сокальского старосты Денгофа и подольского воеводы[10],а также несколько пехотных полков, был заметно сильнее, здесь сконцентрировались профессиональные жолнеры. Левый фланг, которым командовали краковский каштелян Юрий Любомирский и князь Корецкий выглядел немного слабее, там, в основном, сосредоточилось посполитое рушение. Пехота генерал-майора Губальда, старого испытанного наемника, принимавшего участие еще в Тридцатилетней войне, стояла в центре недвижимо, ощетинившись копьями. Здесь занял свое место и король.

Едва войско изготовилось к бою, как из лесу темной тучей надвинулась татарская конница. У многих поляков, особенно из посполитого рушения, невольно дрогнули сердца — всадников было не менее тридцати тысяч. Вначале татары растянулись широкой линией по всему фронту, затем лавиной обрушились на правый фланг. Ливень стрел посыпался на польские хоругви, в солнечных лучах стоявшего в зените дневного светила сверкнули тысячи изогнутых татарских сабель. Но испытанные в сражениях воины стояли непоколебимо, лишь теснее смыкая ряды. Затем пехота канцлера Оссолинского раздалась в стороны и передовая линия татар была выкошена почти в упор убийственным огнем картечи укрывавшихся за ней пушек. Густой черный пороховой дым на какое-то время окутал орудийные батареи. За первым пушечным залпом последовал второй, потом третий. Потеряв несколько сотен всадников убитыми, нападавшие откатились назад и, на ходу перестроившись, попытались атаковать центр. Передние ряды пехоты Губальда, не сдвинувшись ни на шаг с места, приняли их на копья, в то время, как задние ряды открыли беглый ружейный огонь. Пока одна шеренга стреляла, другие отработанными движениями перезаряжали фузеи и мушкеты, передавая их в первые шеренги. Не сумев поколебать центр королевского войска, татары вновь отхлынули назад, направив свой следующий удар на левый фланг, пытаясь отсечь его от мостов через Гнезну. Здесь татарской коннице удалось добиться определенного успеха. Левое крыло королевских войск поддалось и едва не обратилось в повальное бегство после того, как под князем Корецким был убит конь и он свалился на землю. Грузный князь, которому в то время было под пятьдесят, на короткое время потерял сознание и не смог сразу подняться. Те, кто видел его падение, подумали, что он убит. Среди солдат поднялась паника, многие из них с криками о том, что Корецкий погиб, стали покидать поле боя. Татары усилили напор, их передние ряды ударами сабель и натиском коней все сильнее прогибали линию поляков, а задние выпускали тучи стрел, от которых негде было укрыться. Еще немного и все бы обратились в повальное бегство, но положение спас отважный поручик Ружицкий, которому стрела пробила обе щеки навылет. Он, даже не попытавшись ее вытащить, в таком виде поспешил предупредить Яна Казимира об опасности, угрожавшей левому флангу. Король немедленно помчался туда, сопровождаемый лишь конвоем, ободряя и возвращая в битву тех, кто дрогнул и стал отступать. Личный пример короля вдохновил солдат, отступление постепенно прекратилось, к солдатам стали возвращаться отвага и стойкость. Несмотря на численное преимущество противника, левый фланг сумел все же удержать свои позиции и оттеснить татар. Оправившийся после падения с коня Корецкий вновь принял командование, а Яна Казимира подоспевшие сановники убедили перейти в более безопасное место. В это время на помощь татарам подоспела и казацкая конница. Яростное сражение по всему фронту продолжалось почти шесть часов, до самого наступления темноты, но поляки, хотя и понесли тяжелые потери, сумели избежать, казалось, неизбежного при таком численном преимуществе противника, разгрома. Удалось даже переправить на эту сторону Гнезны большую часть обоза, при обороне которого погибло больше 4000 человек из перемышльской, львовской и сандомирской шляхты, в том числе старосты Урядовский и Стобницкий, а также Бодуен Оссолинский, племянник коронного канцлера. Основные потери пришлись на долю хоругвей князя Острожского и литвинов Сапеги, но все же к концу дня им также удалось переправиться через Гнезну и присоединиться к основным силам королевского войска…

…Воспоминания короля прервал вошедший в палатку канцлер Оссолинский.

— Ваше величество, — спросил он, сочувственно глядя на уставшее и осунувшееся лицо Яна Казимира, — какие будут распоряжения насчет завтрашнего сражения?

— Распорядитесь, пан коронный канцлер, — глухо ответил тот, — созвать военный совет. Там и обсудим наши планы на завтрашний день.

Военный совет проходил поздно ночью в деловой обстановке. Обычно велеречивые магнаты были на удивление немногословны и высказывались по существу. Поступали различные предложения, но, в конечном итоге, стали рассматривать три возможных варианта развития событий. Доминик Заславский и Корецкий склонялись пойти на прорыв всемвойском и пробиваться к Збаражу, до которого оставалось всего миль пять.