Легенда о гетмане. Том I (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 7

– Храни их, пан полковник, пуще глаз своих и пусть пока об этом никто не знает, незачем раньше времени шум поднимать.

Хмельницкому он велел решить все вопросы, связанные с получением обещанных денег и доставкой их на Запорожье, а также с отправкой охотников во Францию. Сам же он, вместе с Барабашем и Нестеренко, в тот же день покинул Варшаву.

Встреча с французским посланником де Брежи прошла успешно. Тот откровенно обрадовался, узнав о поручении, которое Хмельницкий получил от короля. Договорились, что уже к осени Хмельницкий должен доставить в Париж две с половиной тысячи казаков?охотников. Необходимую экипировку и оружие они получат во Франции, а в качестве аванса за предстоящую службу и на дорогу Хмельницкому для казаков были выданы деньги.

Возвратясь к середине лета в Чигирин, Богдан развил кипучую деятельность по выполнению возложенного на него поручения. Прежде всего, он занялся поиском охотников для отправки во Францию, так как понимал, что с одной стороны тем самым материально поддержит казаков, не вошедших в реестр, а с другой – приобретет еще большую популярность в казацкой среде. В формировании этого корпуса волонтеров огромную помощь ему оказал Максим Кривонос, один из запорожских атаманов, выступавших против поляков вместе с Павлюком и Острянином, а в последний раз с кошевым атаманом Линчаем. Уже в начале сентября Богдан со своими добровольцами отправился во Францию, был удостоен приема у кардинала Мазарини, а затем, поручив казаков Кривоносу, возвратился в Чигирин. С наступлением весны он планировал побывать на Сечи и склонить запорожцев к морскому походу против Турции, но неожиданно события стали разворачиваться не в том направлении, как было задумано.

Впрочем, вины Хмельницкого в этом не было. Как ни стремился король сохранить в тайне свои планы относительно войны с Турцией, они открылись. Дело в том, что на вырученные от продажи королевой Марией Гонзага своих фамильных драгоценностей, король стал формировать полки иноземного строя, о чем уже к началу 1646 года стало известно, и сенаторы потребовали объяснений. Пришлось объявить о подготовке войны с Турцией, что вызвало громкий скандал. Владислав 1У обратился непосредственно к сейму, который наложил вето на любые попытки нанять кварцяное войско, которое еще со времен Генриха Валуа король обязан был содержать за свой кошт. Стало известно и о предполагаемой роли казаков в осуществлении королевских планов по вовлечению Турции в войну с Речью Посполитой. Коронного канцлера Оссолинского и подканцлера Радзеевского открыто обвиняли в измене, Караимовича сместили с гетманского поста и вместо него старшим над реестровиками был назначен польский комиссар Иоаким Шемберг. Барабаш и Нестеренко опять стали есаулами, а Хмельницкий – сотником. О его активной роли в осуществлении королевского замысла и о давних связях с Оссолинским стало известно и коронному хорунжему старосте черкасскому Александру Конецпольскому. К несчастью для Богдана, отец Александра – коронный гетман Станислав Конецпольский, хорошо знавший и уважавший Хмельницкого, умер годом раньше. Его место занял польный гетман Николай Потоцкий, ненавидевший казаков лютой ненавистью и относившийся с подозрением к самому Хмельницкому. Король был далеко в Варшаве, канцлер Оссолинский сам едва удержался в должности, поэтому покровителей у Богдана не осталось. Сложившейся ситуацией не преминул воспользоваться чигиринский подстароста или, как он официально именовался, дозорца, Януш Чаплинский. Должность эта, поначалу не очень высокая, заключалась в управлении от имени старосты чигиринским поветом, осуществлением своевременного сбора податей, наблюдением за порядком и т. п. При прежнем старосте Станиславе Конецпольском, зная хорошее отношение того к Хмельницкому, Чаплинский старался иметь его в своих приятелях, но после смерти старого Конецпольского, узнав об опале Хмельницкого, решил воспользоваться благоприятной ситуацией и отобрать у него Субботово.

В очередной раз, прибыв на доклад к Александру Конецпольскому, после обсуждения вопросов управленческого характера, низкорослый с уже хорошо наметившимся животом Чаплинский, глядя выпуклыми, бесцветными глазами в лицо старосте, осторожно сказал:

– Слыхал я, ваша милость, кое?что о чигиринском сотнике Хмельницком.

– Что именно? – насторожился Конецпольский. Он сам хорошо знал Хмельницкого и помнил, что его покойный отец всегда отличал этого казака. Доходили до него и слухи о том, что якобы Хмельницкому было известно о замысле короля вовлечь Речь Посполитую в войну с Турцией. Сам староста к этим слухам относился равнодушно и даже был бы не против войны, желая, по молодости лет, добыть себе военную славу, как у его отца.

– Да, вот прошлый поход вашей милости против татар…, ? продолжил Чаплинский, тщательно подбирая слова и наблюдая за выражением лица старосты, которое стало покрываться румянцем.

Чаплинский осторожничал не зря. Поход Конецпольского прошлой осенью против татар закончился крайне неудачно. Не в том смысле, что он потерпел поражение, а наоборот. Он больше месяца промотался с войском по степи, дошел до самых Конских Вод, так и не встретив на своем пути ни одного татарина. В начале ноября пришлось возвращаться назад, когда уже выпал снег. Его приближенные старались не упоминать об этом предприятии, тем более, что своих действий Конецпольский не согласовал с Варшавой, за что получил выговор от короля.

Видя, что его слова вызвали ожидаемую реакцию, Чаплинский быстро сказал:

– Хмельницкий, хвалился в корчме, будто это он предупредил татар о том, что ваша милость выступили против них.

Конецпольский, как ужаленный, взвился из кресла;

– Пся крев, изменник, холоп, быдло! – в ярости ударил он рукой по столу так, что чернильница подпрыгнула и чернила вылились на лежавшие там бумаги.

Конецпольский отошел к окну, затем, будто устыдившись своей вспышки, уже спокойнее спросил Чаплинского:

– Пан отвечает за свои слова?

– Как Бога кохам, – согнулся в поклоне подстароста. – Надежный человек подслушал разговор Хмельницкого с казаками в корчме и мне передал.

Конецпольский внимательно посмотрел на Чаплинского. Ярость и гнев душили его, но он понимал, что подстароста не случайно завел этот разговор и испытующе взглянул тому в глаза.

Чаплинский правильно истолковал этот взгляд и быстро продолжил:

– Этот лайдак, ваша милость, давно мне подозрителен. Дружбу водит со всякой казацкой голотой. Часто принимает у себя запорожцев и о чем они там толкуют, один Бог ведает. Окружил себя охраной, как какой?нибудь знатный пан, беглых укрывает у себя в Субботове. Да, по правде сказать, и прав на этот хутор у него нет никаких. Самовольно захватил он эту вашу землю и живет как какой?нибудь магнат. Простому казаку так жить нельзя, а то всем им, лайдакам, повадно будет.

– О чем пан говорит? О каком самовольстве? – вяло возразил Конецпольский. – Говорят, что хутор подарен его отцу еще паном Даниловичем за верную службу.

– Тот слух сам шельма, лайдак Хмельницкий и распустил, – убежденно сказал Чаплинский. – Нет у него никаких документов на этот, хутор, как Бог свят, нет!

– Ну, нет так и нет, что с того? – пожал плечами староста. – Мне этот хутор тоже без надобности.

Чаплинский, согнувшись в низком поклоне, протянул к нему руки:

– В таком случае, ваша милость, за все мои заслуги, прошу ясновельможного князя подарить Субботово мне.

Теперь Конецпольскому стало понятно, зачем Чаплинский затеял весь этот разговор. В другой раз он бы решительно отказал ему, так как не особенно любил этого не блещущего умом, немолодого уже русина, отец которого после введения унии поменял русскую фамилию Цаплин на Чаплинского и стал правоверным католиком. Но сейчас он был обозлен на Хмельницкого, поэтому после недолгого молчания уклончиво ответил подстаросте:

– Если пан прав и Хмельницкий владеет этой землей, не имея на то документов, то он не сможет доказать в суде, что Субботово принадлежит ему, если, предположим, вдруг какой?нибудь шляхтич захватит его хутор наездом.