Легенда о гетмане. Том I (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 52

…К изумлению Ивана, у сраженного им саблей им татарина и у двух других, которые все так же продолжали сидеть на земле, покачивая головами, в карманах халатов оказались тугие кожаные кошели, доверху набитые золотыми монетами, а, кроме того, изрядное количество драгоценных камней: алмазов, рубинов и изумрудов. Трофеями Серко поделился с Киритином. Тот вначале отказывался, но Иван убедил его взять половину.

– По большому счету, ты спас меня от верной смерти, – честно признался он.

– Ну, значит, по вашим обычаям мы квиты, – улыбнулся Киритин, – хотя я никогда не забуду, что ты спас меня. А по законам горцев жизнь спасенного принадлежит спасителю.

– А ты, горец? – поинтересовался Иван.

Тот отрицательно покачал головой.

– Нет, но я долго жил среди горских племен.

Переговариваясь, они вскоре добрались до своих. Киритин из чалмы одного из татар сделал себе тюрбан, а поверх своих лохмотьев накинул татарский халат. Серко доложил куренному атаману, что это спасенный им пленный и он будет при нем. Тот пожал плечами, мол, дело твое.

Так Киритин вместе с Серко отправился на Сечь. Иван, ближе узнав запорожцев, решил на Дон не возвращаться – обычаи Запорожья ему понравились больше. В отличие от донцов, где всеми делами вершил Круг и атаманы, у запорожцев господствовала вольница. Кошевой решал вопросы лишь общего характера, куренные атаманы отвечали за обучение казаков, заготовку провианта и фуража к зиме, но каждый казак был лично свободен и мог покинуть Сечь в любое время. Были общие неписаные законы, которых следовало придерживаться, а в остальном каждый мог поступать, как ему вздумается. Хотя для зачисления в запорожцы уже необходимо было исповедовать греческую веру, церкви и священников на Сечи еще не было.

По прибытию на Запорожье Серко без проволочек был зачислен в запорожцы, но Кирик, или Кирюха – такое прозвище Киритин получил у казаков, от этой чести уклонился. Однако, даже не будучи официально принят на Запорожье, он пользовался у казаков огромной популярностью, так как умел излечивать не только раны, но и болезни. Еще, когда казаки выступили из Кафы в обратный путь, ему удалось излечить несколько тяжело раненых в боях, спасти которых казалось невозможным, настолько серьезными были их ранения. Серко видел, как Киритин это делал и не мог придти в себя от изумления. Закрывшись в походном шатре, он просто неподвижно сидел рядом с раненым, как будто погрузившись в оцепенение. Между тем раны на теле его пациента затягивались буквально на глазах. Ко времени прибытия на Запорожье Киритин уже получил широкую известность и старые седоусые деды – знахари, которые ходили с казаками в крымский поход, отправляли к нему больных в сложных случаях, с уважением говоря:

– Ступай, сынку, к нашему «дохтуру».

Зимой, когда численность казаков на Сечи сократилась до нескольких тысяч и у Киритина стало больше свободного времени, он сказал Ивану:

– Пора, мой друг, приступать к обучению тому, что я тебе обещал тогда в Кафе. Помнишь?

– А у меня получится? – неуверенно спросил казак.

– Я покажу тебе путь к познанию, – серьезно ответил Киритин, – а уж сумеешь ли ты осилить его, зависит только от тебя. А сейчас сосредоточься и посмотри мне в глаза.

Серко посмотрел в лицо Киритина. Взгляд его жгучих черных глаз в глубоких впадинах глазниц погрузился в глаза казака. Иван почувствовал, что из этих глаз струится энергия, которая начинает переполнять его, он впал в оцепенение и пришел в себя лишь от звука слов Киритина:

– Ну, вот и все, теперь ты знаешь все, что тебе нужно знать.

Действительно, Серко вдруг с удивлением понял: да, он знает, что ему нужно делать, чтобы овладеть искусством боя без соприкосновения с противником.

– Как это тебе удалось? – с восхищением спросил он Киритина. Тот пожал плечами:

– Люди не умеют использовать силу своего мозга. А, между тем, это совсем не сложно. Силой своего разума можно лечить болезни, подчинять себе волю других людей. Если сильно захотеть, можно пройти сквозь стены или в одно мгновение оказаться очень далеко отсюда.

Он опустил голову и о чем?то задумался.

Серко со своим новым обостренным восприятием чувств и ощущений вдруг понял затаенные мысли своего приятеля.

– Ты хочешь вернуться к своим?

Киритин поднял голову.

– Там, далеко отсюда – за морями, пустынями и высокими?высокими горами есть чудесная страна. Она обширна и прекрасна, там царит вечное лето, не бывает зим, люди собирают по три урожая, а деревья плодоносят круглый год. Там мой дом, там мои товарищи…

– И ты не можешь туда вернуться?

– Я мог, – с болью в голосе почти выкрикнул Киритин, – раньше я мог. Но когда они меня посадили на цепь и морили голодом, я долго был без сознания и забыл нечто важное, что никак не могу вспомнить, а без этого ничего не получается…

– Но все же он, по?видимому, вспомнил.

Серко взглянул в глаза внимательно слушавшего его рассказ Дорошенко.

– Летом, – продолжил он свое повествование после некоторого молчания, – новый гетман Тарас повел двадцатипятитысячное войско реестровиков и запорожцев в новый поход к Перекопу. Да только Трясило не знал, что победивший, в конечном счете, в борьбе за власть Девлет?Гирей очень сильно укрепил его и оснастил артиллерией крупного калибра. Коротко говоря, потеряв почти пять тысяч казаков, мы вынуждены были вернуться на Запорожье ни с чем. Не застал я на Сечи и Киритина и никто не знал, куда он подевался. Пропал и все тут. Но я?то сразу понял – он, наконец, вспомнил то, что так хотел вспомнить и теперь уже находится там в своей далекой стране у себя дома.

– И ты больше о нем ничего не знаешь? – не удержался Дорошенко от вопроса.

– Вскоре приснился мне сон. Я видел Киритина в окружении двенадцати человек похожих на него и друг на друга как две капли воды. Все они были одеты в длинные алые мантии, на головах у них были белоснежные шелковые тюрбаны. Из?под мантий выглядывали носки сапог, наподобие наших сафьяновых. Они находились в какой?то цветущей долине, но за их спинами виднелись вершины высоких белоснежных гор. Киритин ничего не говорил, он смотрел прямо перед собой и улыбался, по его виду было заметно, что он счастлив. Думаю, это он мне во сне передал весточку от себя.

– А ты сам не пробовал врачевать раны? Как он? – с загоревшимися глазами поинтересовался Петр.

– Почему же нет? – с улыбкой ответил Серко. – Вон у Богуна рана, считай, затянулась уже. Ты и сам можешь освоить это искусство, если захочешь.

Между тем, положение осажденного Збаража ухудшалось с каждым днем. Гонцы к королю перехватывались татарскими разъездами. Запасы провианта и фуража таяли с каждым днем, а получить новые было не откуда. После двух недель осады поляки стали есть не только конину, но и все, что было живого в замке, вплоть до крыс и мышей.

В один из дней в середине июля князю Иеремии доложили, что его просит принять один из гусар княжеской хоругви Стомиковский.

– Что у тебя? – устало спросил он, когда Стомиковский переступил порог и склонился в поклоне. Вишневецкий сильно исхудал, черты его волевого лица еще больше обострились, под глазами чернели круги. Князь также страдал от голода, как и его люди, но вдобавок он еще несколько ночей подряд не спал, лично проверяя караулы. Опытный полководец, он знал, что солдаты утомлены сверх всякой меры, голодают и могут утратить бдительность. Действительно, в одну из темных июльских ночей янычары и запорожцы попытались скрытно подняться на стены замка, но были своевременно замечены и отбиты.

– Ваша милость, у меня есть план, как можно выбраться из замка и доставить донесение королю о нашем бедственном положении.

– Говори яснее, – приказал оживившийся князь.

Выслушав Стомиковского, он задумался. План был хорош, но очень рискован. Стомиковский предлагал ночью пробраться через примыкающий с одной стороны к замку пруд к небольшой речушке, впадающей в него, а потом уже, продвигаясь по ее руслу, выйти из кольца осады.