Легенда о гетмане. Том I (СИ) - Евтушенко Валерий Федорович - Страница 16

Кошевой согласно кивал головой, он и сам не особенно доверял новобранцам.

В то время, как запорожцы заканчивали последние приготовления к выдвижению из Сечи, коронный гетман Николай Потоцкий, в свою очередь, был готов к наступлению на Запорожье.

Еще зимой, получив послание от Хмельницкого, он, находясь тогда в Малой Польше, выступил, не дожидаясь весны, на Украйну. Испытанный воин и опытный полководец, Потоцкий ни на секунду не поверил в мирные намерения бывшего чигиринского сотника. Однако, понимая, что тот начал с ним вести дипломатическую игру, коронный гетман решил ему подыграть и направил на Сечь для переговоров своего посланника шляхтича Хмелецкого, с которым Хмельницкий издавна приятельствовал. Потоцкий в своем письме приглашал Хмельницкого явиться к нему в Корсунь, обещая, что не будет его преследовать за прошлое. Конечно, Богдан, ссылаясь на различные обстоятельства, отказался от этого приглашения, но Потоцкий продолжал слать к нему гонцов, предлагая различные варианты решения спорных вопросов. Все это делалось им для вида, а в действительности он рассылал свои универсалы приграничным воеводам и старостам, требуя прислать свои надворные команды для усиления имеющихся у него войск. Эти призывы большого отклика не находили, так как польские магнаты не особенно верили в то, что казаки осмелятся выступить из Сечи, тем более, что многим из них, а, особенно Конецпольскому, было известно, что Хмельницкий убежал на Запорожье из?за своих личных обид и притеснений со стороны Чаплинского. Также ни для кого не было секретом, что на Сечи находится не более 300–500 запорожцев.

Получив послание от Хмельницкого, забеспокоился и король. Узнав, что еще до наступления весны Потоцкий выступил на Украйну, он написал ему резкое письмо, потребовав объяснений.

Читая строки королевского послания, гетман все больше хмурился. Как и все представители высшей польской аристократии, он относился к Владиславу 1У без особого пиетета. Находясь во главе Речи Посполитой уже более пятнадцати лет, король не проявил каких?либо качеств государственного деятеля, за которые его стоило бы уважать. Вступив в брак с австрийской принцессой, он испортил отношения со Швецией, но желаемого трона австрийского цесаря так и не добился. Претендуя на московский престол, он дважды ходил в поход против русских и оба раза неудачно. Слабохарактерностью Владислава 1У аристократы пользовались без зазрения совести и вели себя, особенно в южнорусских землях, как самодержавные властители.

Коронный гетман дочитал королевское письмо и задумался. Как бы он в душе не относился к королю, но тот являлся главой государства и проигнорировать его послание гетман не мог.

Потоцкому в то время было около пятидесяти лет. Был он еще довольно бодр и энергичен. Он был не особенно высокого роста, но привычка командовать придавала ему властный и внушительный вид. Больше половины своей жизни он провел в боях и походах, постепенно продвинувшись по карьерной лестнице до главнокомандующего всеми вооруженными силами Короны. Выходец из древнего аристократического рода Потоцких из Потока, гетман по характеру был вспыльчив и несдержан. С годами он стал к тому же раздражителен и не принимал чужого мнения. После ухода из жизни Станислава Конецпольского, он считал себя первым полководцем Речи Посполитой и выговор от короля, больно ударил по его самолюбию. Ведь, исходя из смысла письма, король усомнился в его качествах военачальника и правильности принимаемых им решений.

– Ну, этот лайдак Хмельницкий, дорого мне заплатит, – произнес он сквозь зубы, отложив королевское послание в сторону. Его одутловатое, в глубоких морщинах лицо стало пунцовым, а взгляд бледно?голубых, будто выцветших глаз, метнул из?под нахмуренных бровей ледяную молнию.

Гетман пододвинул к себе лист бумаги и, обмакнув перо в чернильницу, стал писать ответ на королевское письмо:

«Не без важных причин, не необдуманно двинулся я в Украйну с войском вашей королевской милости. Склонила меня к тому просьба любезных братьев, из которых одни, спасая жизни и имение, бежали из Украйны на поле битвы, другие, оставаясь в домах своих, не полагаясь на свои силы, горячими просьбами умолили, чтобы я своим присутствием и помощью спасал Украйну и спешил потушить гибельное пламя, которое до того уже разгорелось, что не было ни одной деревни, ни одного города, в котором бы не раздавались призывы к своеволию и где бы не умышляли на жизнь и имение панов своих и державцев, своевольно напоминая о своих заслугах и о частых жалобах на обиды и притеснения. Это было только предлогом к мятежам, потому что не столько их терзали обиды и притеснения, сколько распоряжения республики, постановление над ними старших от вашей королевской милости; они хотят не только уничтожить эти распоряжения, но и самовластно господствовать в Украйне, заключать договоры с посторонними государями и делать все, что им угодно. Казалось бы, что значит 500 человек бунтовщиков; но если рассудить с какою смелостью и в какой надежде поднят бунт, то каждый должен признать, что не ничтожная причина заставила меня двинуться против 500 человек, ибо эти 500 человек возмутились в заговоре со всеми козацкими полками, со всею Украйною. Если б я этому движению не противопоставил своей скорости, то в Украйне поднялось бы пламя, которое надобно было бы гасить или большими усилиями, или долгое время. Один пан, князь воевода русский отобрал у своих крестьян несколько тысяч самопалов, то же сделали и другие; все это оружие вместе с людьми перешло бы к Хмельницкому. Хотя я и двинулся в Украйну, но не для пролития крови христианской и в свое время необходимой для республики, двинулся я для того, чтобы одним страхом прекратить войну. Хотя я и знаю, что этот безрассудный человек Хмельницкий не преклоняется кротостью, однако не раз уже я посылал к нему с предложением выйти из Запорожья, с обещаниями помилования и прощения всех проступков. Но это на него нисколько не действует; он даже удержал моих посланцев. Наконец, посылал я к нему ротмистра Хмелецкого, человека ловкого и хорошо знающего характер козацкий, с убеждением отстать от мятежа и с уверением, что и волос с головы его не спадет. Хмельницкий отпустил ко мне моих послов с такими требованиями: во – первых, чтоб я с войском выступил из Украйны: во – вторых, чтоб удалил полковников и всех офицеров; в – третьих, чтоб уничтожил установленное республикой козацкое устройство и чтобы козаки оставались при таких вольностях, при которых они могли бы не только ссорить нас с посторонними, но и поднимать свою безбожную руку на ваше величество. Ясно видно, что к этой цели стремится его честолюбие. В настоящее время он послал в Понизовье за помощью к татарам, которые стоят наготове у Днепра, и осмелился несколько сот из них перевезти на эту сторону, чтоб они разогнали нашу стражу, мешать соединению мятежников с Хмельницким. Что он давно обдумал как начать бунт и как действовать – в этом ваша королевская милость убедиться изволите, обратив внимание на число его сообщников, простирающееся теперь до 3000. Сохрани бог, если он войдет с ними в Украйну! Тогда эти три тысячи быстро возрастут до 100 000, и нам будет трудная работа с бунтовщиками. Для предохранения отечества от этого зловредного человека есть средство, предлагаемое вашею королевской милостью, а именно: позволить своевольные побеги на море сколько хотят. Но не на море выйти хочет Хмельницкий, хочет он в стародавнем жить своеволии и сломать шею тем постановлениям, за которыми так много трудились, за которые пролилось так много шляхетской крови. Признал бы я полезным для общего блага позволить козакам идти на море и для того, чтобы это войско не занимало полей и для того, чтобы не отвыкало от давнего способа вести войну; но в настоящее смутное время этому нельзя статься: частию потому, что челны еще не готовы, другие и готовы, но не вооружены. Если суда и будут готовы, то главное в том, чтоб успокоенные козаки, как скоро наступит необходимость для республики и вашей королевской милости, отправлены были в надлежащем порядке. Но сохрани боже, если они выйдут в море прежде укрощения бунта: возвратясь, они произведут неугасимое возмущение, в котором легко может исчезнуть установленное козацкое устройство, а турки, раздраженные козаками, вышлют против нас татар».