Пути пилигримов - Гнездилов А. В. - Страница 17

Разумеется, это не касалось королевы Ливены. Ее судьбе можно было только посочувствовать. Радость и счастье, которые сулила ей красота и добрый нрав, обернулись для нее бедой. Король встретил ее на балу, когда она уже была помолвлена со славным рыцарем Пельдом. Это не остановило Глорга. На ближайшем турнире он вызвал рыцаря на поединок. Пельд, не подозревая коварства, вооружился тупым оружием, король же взял боевой меч и острое копье. Турнир обернулся убийством.

Тяжело раненный рыцарь семь раз поднимался на ноги, несмотря на изрубленные доспехи и льющуюся кровь. Наконец Глорг не выдержал и бежал с ристалища. Только тогда Пельд пал на землю и принял смерть победителем. Король взял в жены леди Ливену, и она стала королевой.

Трое детей увенчало их брак, однако проклятие ли убитого рыцаря нависло над родом, ненависть ли королевы к супругу, — но все три принца родились уродами.

Старший, Глин, был всегда хмур. Потухшие глаза никогда не поднимались к небу, тупо устремляясь из-под тяжелых век в землю. Двигался он медленно, волоча ноги, и походил на ожившего мертвеца: землистый цвет лица, скорбные складки у рта. Тоскливый Глин— так прозывали его придворные. Верно, ребенку передалась вся печаль матери, когда она носила сына в своем чреве, а сама думала о том, чтобы завершить жизнь вслед за своим женихом.

Второй принц — Глед, по прозвищу Неистовый, — был исполнен постоянного гнева. Как в котле с кипящей смолой, в нем клокотали ярость и злость, и многих усилий стоила ему внешняя сдержанность. Но тело его не могло находиться в покое и то и дело дергалось, по лицу пробегали молниеносные судороги, а глаза сверкали подобно углям. Так сказывалось влияние отца и несчастной матери, помышляющей о мести.

Третий сын был идиот. Лицо, искаженное гнусной ухмылкой, напоминало маску, а раскрытый рот рождал вечный оскал. Широко расставленные запавшие глаза глядели на мир сквозь холод студеной ночи. Оскаленный Глюф, как звали принца люди, хромал на обе ноги, а длинные руки его болтались, как у обезьяны.

Ужасна была троица наследников, но еще ужасней она становилась в присутствии отца. Как уродливые тени короля, они повторяли каждое его движение. Безмолвное подчинение так объединяло их, что они выступали каким-то четырехглавым чудовищем. Никто не мог выдержать без содрогания взгляд восьми глаз, ощупывающих собеседника с головы до ног.

И, конечно, всевозможные слухи ползли среди подданных о странных происшествиях, в которых была замешана королевская семья. Рассказывали о дерзких грабежах на дороге, о нападении на небольшие замки и города, о похищении женщин, отправляющихся на богомолье… И всюду замечали четырех черных рыцарей без гербов, с опущенными забралами. Они передвигались с невероятной скоростью, в один день могли оказаться в разных концах королевства, ни одна погоня не могла настигнуть их.

Объяснение напрашивалось само после рассказа егеря, который был свидетелем ужасной сцены.

Однажды на скале возле замка присел раненый орел. Внезапно его атаковали четыре ворона и растерзали в мгновение ока, оставив лишь кучку перьев и костей. Не трудно предположить, что король-колдун и его дети могли превращаться в воронов и потому оставались неуловимыми. Подтверждением этому казалось и то, что многие охотники, после истории с орлом, стали стрелять по вороньим стаям. Узнав об этом, король издал указ: смертная казнь за убийство воронов, которые были объявлены священными птицами, оберегающими королевский замок.

После указа страх и глухая вражда к семье Глорга усилились, и среди подданных зрели заговоры. Увы, они скоро раскрывались, и, видно, не только человечьи уши служили королю, предупреждая об опасности. Сам король и его сыновья могли, превратившись в птиц, следить за народом.

Тогда, чтобы справиться с бедой, люди стали передвигаться большими отрядами, готовыми дать отпор разбойникам. Эти меры оказались более успешными. Королевские слуги рассказывали, что Глорг с сыновьями не раз возвращались из своих ночных прогулок израненными. Но их раны быстро затягивались, если они прикасались к рукам королевы Ливены. Зная целительную силу своих прикосновений, нередко королева запирала двери своих покоев. Слезы вины и отвращения струились из ее глаз, но Глорг и дети не церемонились с ней и не раз выламывали запоры. Потому королева редко показывалась придворным, но каждую ночь ее покои были освещены — она неустанно молилась Всевышнему, прося развязать страшный узел, затягивающийся на ее грешной семье.

И вот случилось как-то, что в одном из монастырей Глин Тоскливый, куда случай занес его, встретил леди Флерию. Она была прекрасна своей юностью, и глаза ее напоминали первые весенние цветы, с удивлением и восторгом глядящие на мир. И самой чудесной была ее улыбка: чистейшая душа и кротость ребенка наполняли ее несмелыми лучами рассвета.

Принц увидел ее коленопреклоненной перед алтарем и долго не мог сдвинуться с места. Верный своим разбойничьим привычкам, он решил завладеть леди. Через неделю неизвестная шайка легко преодолела высокие стены и под покровом тьмы похитила Флерию. В высокой мрачной башне с единственным окном проживал принц Глин, и туда же поместили леди. Гремя ключами, без стука вошел в свое логово похититель и в недоумении остановился. Флерия в слезах смотрела на него, и вся ее красота куда-то исчезла. Беззащитная, хрупкая девочка, она внушала только жалость и раздражение. Тем не менее принц попытался объясниться.

— Леди! Вы должны принадлежать мне.

— Зачем? — прошептала она.

— Вы украсите меня.

— Но во мне нет ничего, чем бы вы не обладали, принц! — искренне возразила леди, невольно оглядываясь на зеркало.

В самом деле, ее искаженное страхом и душевной мукой лицо мало чем отличалось от тоскливой гримасы, как печать скрепляющей черты Глина.

Принц не нашелся что возразить, слишком очевидна была истина. Наконец догадка озарила его.

— Улыбнитесь, леди. Когда я впервые встретил вас, вы улыбались!

— А вы можете улыбнуться сами, принц?

Глин сделал усилие, но не смог ничего изменить на своем лице.

— Вот видите, как трудно это сделать, если на сердце печаль, — промолвила Флерия.

— Однако кто-то из нас должен сделать это первым. Я не могу улыбнуться без вашей помощи, так же как и отказаться от вас!

— Хорошо, — согласилась Флерия, — но для этого необходимо, чтобы я вас полюбила…

— Но есть ли во мне хоть что-нибудь, за что меня можно полюбить? — в отчаянии воскликнул принц, впервые в жизни попытавшись оценить себя.

— В каждом Божьем создании это есть, — ответила Флерия, и тихая улыбка скользнула по ее лицу.

Что-то случилось с Глином. Он судорожно вздохнул и вышел из комнаты.

Внизу, у подножья башни, его ждали отец и братья.

— Ну что, ты получил леди? — спросил король.

— Я получил надежду, — ответил Глин, — и клянусь, никто из вас не посмеет подняться в башню, разве что переступив через мой труп.

Братья схватились за мечи, но король остановил их. Всю ночь простоял принц на страже у башни. Наутро Флерия спустилась вниз.

— Я могу погулять? — спросила она.

— Вы полностью свободны и вольны поступать как пожелаете. Я же прошу чести быть последним из ваших слуг.

Таким образом леди вернулась домой, скрыв свое похищение и рассказав, что покинула монастырь по своей воле и надобности. Принц теперь, отделившись от отца и братьев, пропадал у леди Флерии, пытаясь, как мог, угодить ей. Цветы и драгоценные ожерелья, кольца и браслеты приносил он в дар, но леди принимала лишь цветы и требовала от него улыбки за свою улыбку. Да, она согласится принять его руку и сердце, если он сумеет улыбнуться, — но этого ему никак не удавалось. И однажды, забыв свою взрослость, принц, обливаясь слезами, пришел за помощью к матери.

Королева не забыла своей вины перед сыном, в котором жила ее печаль и отчаяние. В полночный час она привела Глина в пустую часовню, где был погребен рыцарь Пельд. Две тени метались по стенам, следуя дрожащим огонькам свечей. Королева стала на колени и вознесла горячую молитву Мадонне с младенцем, венчающими надгробие. И тут третья тень появилась меж ними.