Музыка рассвета - Гнездилов А. В. - Страница 18

Отрывочными сновидениями, полными то кошмара, то восторженного взрыва чувств, представали дальнейшие события. Вот обряд шутовского венчания, когда нам, наконец, дозволено было снять маски. Опять кубок с вином над нашими головами, и голос патера, вещающий, что вино необходимо, чтобы мы не пугались друг друга. Обмен поцелуем под долгое «ура» ликующего зала, когда я впервые услышал ее имя — Илла. Думая, что это розыгрыш, я назвался Эном. Наш танец, после которого я потерял свою королеву. Провал в памяти. Затем какая-то уединенная комната, обитая малиновым штофом в огнях канделябров. Великолепная старинная мебель, гобелены и громадное окно против камина. Передо мной женщина в наряде ведьмы с маской на лице. Я недоумеваю, где я?!!! Почему на ее лице снова маска? Смутное сознание обмана отталкивает меня от нее. Лишь одно слово услышал я от своей выдуманной супруги. Она сказала: «Илла», но что за чудное звучание источал ее голос! Как аккорд арфы! А эта женщина, хотя походит на Иллу, говорит совсем другим голосом, смеется другим смехом.

— Вы не та! — кричу я. — Вы не королева!

Она смолкает, долго смотрит на меня, затем разрывает платье и сбрасывает его.

— Не все ли равно? — шепчут ее губы, кривясь в гримасе.

— Нет, — отвечаю я, отступив. Она хватает метлу и вскакивает на подоконник.

— Оставайся Эном навсегда! — кричит она.

Вдребезги разлетаются оконные стекла, и она падает в пустоту предрассветных сумерек. В ужасе я выбегаю из комнаты и несусь на улицу. Стекла ранят мне руки, когда я, споткнувшись, падаю на землю. Но вокруг никого. Мои следы единственные на свежевыпавшем снегу под окном. Полный томления и ужаса, я возвращаюсь домой.

Прошло несколько лет с той новогодней ночи, прежде чем я снова встретил Иллу. Как-то мои знакомые попросили меня подежурить ночь подле тяжелобольной женщины. Дни ее были сочтены. Время от времени она впадала в бред, пытаясь вставать, так что помощь была ей необходима. Я вошел в комнату больной поздним вечером. Она спала, но как только я сел в кресло, глаза ее раскрылись.

— Эн, наконец-то вы пришли. Я так ждала вас!

Мыслимо ли передать все те немногие часы, оставшиеся нам для беседы?

Илла рассказала, что в тот новогодний вечер подле нее оказалась женщина, как две капли воды похожая на нее. Она отнимала у нее всех кавалеров, что жаждали танцевать с королевой бала. Затем взяла за руку и увела с собой. Двойник ее оказался настоящей ведьмой, и Илле пришлось побывать на шабаше, если он ей только не привиделся. В заключение ведьма показала ей в зеркале суженого.

— Я так хотела увидеть вас, однако это был другой человек, — сказала Илла со слезами.

Кончился вечер, но не кончилось наваждение. Илла долго, напрасно искала меня. Наконец ей встретился человек, которого она видела в зеркале ведьмы. Он стал ее мужем. Что же теперь? Теперь она умирала, но была так счастлива встрече со мной, что я не решался оставить ее даже на минуту. В ночную пору ею овладел бред. Она видела постоянно какую-то белую лошадь, которая плыла по воздуху и рассыпалась тысячами брызг под солнечными лучами. Когда к ее постели подходил муж, она обращалась к нему со словами любви и нежности, которых он никогда не слышал прежде. Придя в себя, она с испугом спрашивала, что она говорила, а потом признавалась, что принимала его за меня. Последние часы ее жизни она слышала музыку и, превозмогая боль, улыбалась мне. Не дай Бог кому-нибудь пережить подобное! Тоска этой улыбки каленой печатью легла на мою душу.

— Ищи меня, любимый, и верь, я не умираю, я только ухожу, — прошептали ее губы с последним вздохом.

Только ухожу! Что значили эти слова? Где я должен был искать Иллу? Может, здесь? За мостом, скалистым, грозным, глухим мостом Карелии, ведущим к заброшенному хутору? Но мог ли здесь быть Тот берег? Впрочем, не все ли равно, что это за место, если я встретил здесь Иллу. Из сказки, преданья иль сновидения пришла она, прошлое вернуло ее или она вернула для себя и меня прошлое — пусть судят другие. Я же, не ища объяснений, принимаю эту жизнь, будь она хоть трижды призрачной.

Полный самых невероятных предчувствий и будто уже зная, что меня ожидает, я вернулся в крохотную, доживающую свой век деревушку на берегу Ладоги и стал расспрашивать о хуторе над водопадом. Никто не смог рассказать что-либо вразумительное. Я долго бродил по ближним селам, пока не оказался случайно на местной свадьбе. Среди гостей обращал на себя внимание слепой старик финн, к которому все относились с особым почтением. Кто-то шепнул мне, что это ведун, который должен предсказать молодым будущее. Дождавшись момента, когда старик собрался уходить, я вызвался проводить его. Он кивнул и подарил меня беззубой улыбкой:

— Пойдем, пойдем, сынок, не пожалеешь, я и тебе сказать могу.

— Мне не нужно знать будущее, дедушка, скажи мне, слыхал ты что о хуторе на Рукоярви?

— Отчего не слыхать, там целая история, — ответил он.

И вот глухой ночью, в тесной избушке, перед потухшим очагом пьяный старик, вперив в стену свои слепые глаза, повел меня по дороге своей сказки или были. И повинуясь его словам, воскресали одна за другой картины странной жизни, которая когда-то распустилась близ чудного водопада, а затем увяла.

— На том месте стояла усадьба, — говорил старик, — а над водопадом мельничное колесо вертелось. Раз вечером забрел туда парень и стал в окна глядеть.

Тут хозяин к нему тихо подошел и руку на плечо положил.

— Ты что здесь делаешь, парень? — спрашивает.

— Да вот, хочу на работу наняться, — отвечает.

— Откуда ты и как тебя звать?

— Из Лельпельте. А звать меня Эйно.

— Достаточно будет и просто Эн! — молвил хозяин. — Ну что ж, проходи в дом, работник мне нужен.

Жили они в доме втроем. Сам мельник, жена-молодуха и дочка мельника, оставшаяся от первой жены. День-деньской Эн работал не покладая рук, а вечером ходил к водопаду и играл на самодельной свирели. Мельник вначале сердился на него, а потом рукой махнул: и спалось лучше, и сны хорошие видел под музыку. Ему-то сны, а женскому сердцу тревога. Илла, дочка его, стала на Эйно заглядываться. Потом тоже к водопаду пришла и подпевать стала. Дивится Эйно:

— Откуда ты песни эти знаешь?

— А ты откуда? — спрашивает Илла.

— Мне в водопаде слышится!

— Вот и мне тоже!

Так до ночи и засиживались. Только стал замечать парень, что и хозяйка, жена мельника, на него глаз положила. То здесь зовет помочь, то там, а сама рядится в платья нарядные, словно праздник встречает. Эйно, однако, вида не подает, а сердце его к Илле привязано. Долго ли, коротко ли, стала мельничиха на Эйно покрикивать:

— Ты не смей ходить к водопаду по ночам. Нечего девку смущать. Не про тебя Мельникова дочка. Вот скажу хозяину, он тебя прогонит.

Испугался Эйно, что разлучат его с Иллой, а сам не знает, что делать. И видеть ее не смеет, и не видеть не может. А то, что ее замуж за него не отдадут, в этом и сомнения не было: беден Эйно, и, кроме рук да сердца, ничего у него не было. Начал он склонять Иллу бежать с мельницы. Она и согласна, да только все им мешало. Мачеха словно слышала, о чем они сговариваются. То встанет среди ночи и мельника разбудит, то падчерицу в свою комнату заберет. Совсем измаялись парень и девушка. А тут еще болезнь на Иллу напала, сохнуть стала. Знахарку вызвали. Эйно подстерег ее, когда она обратно шла.

— Что с Иллой, бабушка? Скажи не таясь.

— Да, верно, мачеха ее портит, со света сживает.

Тут уж положил парень — как угодно, но выкрасть любимую. Ночью пробрался под окно Иллы и стал вызывать ее. Только вместо нее вдруг мельник появился с цепом в руках. Бросился Эйно бежать, хозяин за ним. У самого водопада нагнал и стал охаживать. Чует парень— смертный час подходит. Вдруг за спиной у мельника фигура встала. Взмахнула косой, и упал хозяин замертво, как сноп свалился и крикнуть не успел. Смотрит Эйно, а перед ним мельничиха.

— Ну что, парень, жить-то слаще, чем смерть принимать? — спрашивает.