Ярмарка Святого Петра - Питерс Эллис - Страница 9

— Ох, почтеннейшие, — промолвил Томас из Бристоля, успокоенный и признательный, — у меня нет слов, чтобы выразить вам благодарность за столь великодушную помощь. Бочонки мои не пострадали. Они прочные, ведь мои вина не из тех, что распивают сразу после покупки: прежде чем распечатать бочку, их подолгу выдерживают — со временем букет становится только лучше. А заморские сласти мы, благодарение Всевышнему, еще не успели выгрузить. Нет, я не потерпел заметного убытка. И дитя мое в большом долгу перед вами. Иди сюда, девочка, не прячься. Окажи уважение нашим добрым друзьям. Позвольте представить мою племянницу, дочь моей сестры, Эмму Вернольд. Она единственная наследница своего отца, который был каменных дел мастером в нашем городе, а также и моя, ибо у меня нет другой родни. Эмма, дорогая, налей-ка нам вина.

Пока все были заняты тем, что выуживали из реки товары, девушка не теряла времени даром. Теперь она вышла к гостям, покрыв косы золотистой сеткой и надев поверх простого дорожного платья вышитую тунику из тонкого полотна. «Нет, — подумал брат Кадфаэль, — не ради меня она этак разнарядилась». Монаху пора было прощаться с новыми знакомыми и возвращаться к своим обязанностям, Он и так пропустил повечерие, и, перед тем как улечься на боковую, ему предстояло еще добрый час провозиться в своем сарайчике. Впрочем, маловероятно, чтобы кто-нибудь сегодня рано улегся в постель. Томас из Бристоля, например, рачительный хозяин, вряд ли надолго оставит товары под присмотром работников, как бы он им ни доверял. Наверняка он отправится на ярмарочную площадь и самолично убедится в том, что все благополучно уложено, упрятано и подготовлено к завтрашнему торгу. И коли он сочтет возможным оставить свою племянницу в обществе этого красивого молодца до своего возвращения, на то его воля. Видать, упоминание о маноре Стэнтон Коббольд в качестве лишь малой части достояния молодого человека произвело желаемое впечатление. По сути, не было особой надобности подчеркивать то, что мистрисс Эмма является богатой наследницей. Впрочем, сознающие свой долг дядюшки и опекуны не упускают случая присмотреть девицам достойных женихов. Однако этот молодой человек глаз с нее не спускал задолго до того, как услышал про ее состояние. Что и не диво — она прелестное дитя, по любым меркам.

Брат Кадфаэль извинился за то, что не может задержаться, пожелал всей компании доброй ночи и неторопливо направился к монастырской сторожке. В предместье было по-прежнему многолюдно, но все уже успокоились и вернулись к своим делам. Порядок был восстановлен. Теперь уже ничто не помешает тому, чтобы завтра утром открылась ярмарка Святого Петра.

Хью Берингар вернулся с последнего объезда предместья намного позже десяти часов, когда послушным распорядку братьям положено было спать. Однако он вовсе не удивился, встретив на монастырском дворе Кадфаэля, который шел из своего сарайчика.

— Слышал я, что ты оказался в самой гуще событий, — промолвил Хью, потягиваясь и позевывая, — оно и не диво: с тобой вечно такое случается. Сумасбродные юнцы, на что они надеялись? Возомнили себя умнее своих отцов, думали добиться того, что не удалось старшим. А в результате своим буйством оттолкнули и тех, кто поначалу, может, и сочувствовал им. Теперь их родителям придется платить штраф, а город из-за этой потасовки потеряет больше, чем рассчитывал получить. Но знаешь, Кадфаэль, мне как-то не по душе хватать и сажать в темницу этих молокососов за одну только их дурость. Мы-то знаем, что они вовсе не злодеи. У меня на душе неприятный осадок от всего этого. Давай-ка заглянем в сарайчик да разопьем чашу-другую. Тебе все одно нет смысла ложиться спать — до заутрени осталось всего ничего.

— Но тебя будет ждать Элин, — возразил Кадфаэль.

— Вот уж нет. У нее, слава Богу, довольно здравого смысла, чтобы лечь спать, не дожидаясь меня. Она ведь знает, что после объезда мне нужно явиться в замок и доложить шерифу о результатах облавы. Сомневаюсь, что я вообще смогу вернуться к ней до утра. Давай-ка расскажи мне по порядку все, что ты видел. Ты, как я слышал, был на пристани, где и началась вся заваруха.

Кадфаэль охотно пошел с ним. Они уселись в тесной каморке, и привратник, привыкший к тому, что всякий раз по приезде в обитель помощника шерифа случаются такие ночные посиделки, вынес друзьям вина, вежливо осведомился, как идут дела, и удалился, оставив их наедине.

— Скольких ты задержал? — спросил Кадфаэль, закончив свой рассказ о событиях у реки.

— Семнадцать. Было бы восемнадцать, — хмуро признался Хью. — Но Эдви, парнишку Белкота, я выловил один, без свидетелей, устроил ему выволочку, влепил затрещину и отпустил домой, велев держать язык за зубами. Хотя смышленый чертенок и наверняка знал, на что идет. Нет, пожалуй, не стоило ему потакать.

— Его отец был среди вчерашних делегатов, — заметил Кадфаэль. — А он смелый паренек и преданный сын. Думаю, ты поступил правильно. Я рад, что малец ночует дома, а не в темнице. А что молодой Корвизер?

— Его мы так и не нашли — как сквозь землю провалился. А ведь добрая дюжина свидетелей подтверждает, что он-то и был заводилой. Но рано или поздно ему придется вернуться домой, и тогда его все равно схватят. Пусть не надеется, что ему удастся отвертеться.

— Но он не нападал на купцов и не угрожал им, — сказал Кадфаэль, — а хотел их убедить и разглагольствовал перед ними, ну точно проповедь читал. А эти парни, его друзья, начали погром лишь после того, как Филипа свалили ударом. Я все это видел своими глазами. Человек, который огрел паренька дубинкой, сделал это с перепугу, может, и сам того не желая. Но ручаюсь тебе, ему ничего не грозило, и выходит, драку начал он, а не парнишка.

— Верю тебе на слово, брат, и, когда дойдет до разбирательства, буду стоять на этом. Но раз уж он заварил всю кашу, то должен отвечать наравне со своими товарищами, и придется его поймать, коли уж это дело шериф на меня повесил… — устало промолвил Хью и провел длинными пальцами по опущенным векам. — Слушай, брат Кадфаэль, а тебе не кажется, что я чересчур быстро превращаюсь в ревностного служаку. Того и гляди, ничего человеческого не останется. Вот уж чего бы мне не хотелось.

— Ну нет, — рассудительно ответил Кадфаэль, — ты еще недалеко зашел, по глазам вижу. Да и ума тебе не занимать. Так что, думаю, кое-что осталось.

— Ну и слава Богу. Так ты говоришь, что бристольский купец ударил этого бедолагу безо всякой причины?

— Сам-то он думал, что причина у него есть, но это ему только почудилось. Паренек хотел его задержать, вот и схватил за рукав, а купец решил, что тот нападает. В руке у него была дубинка, вот он и ударил с развороту. Таким ударом и быка свалить можно. Парнишка лишился чувств, и друзья еле-еле его на ноги поставили. Сомневаюсь, чтобы после этого он много набедокурил, — ему и лоток перевернуть сил не хватило бы.

Хью, уперев локти в стол, внимательно посмотрел на собеседника и улыбнулся:

— Коли бы мне потребовался защитник, я бы к тебе бегом помчался. Ты любого законника за пояс заткнешь. Да что говорить, знаю я этого Филипа. Язык у него без костей, только часто болтает лишнее. К тому же и сердце у него горячее, и нрав вспыльчивый. Его горячность частенько берет верх над рассудком, похоже, что рассудительности-то ему и недостает.

Круглолицый привратник просунул в дверь голову с загорелой тонзурой и обратился к Берингару:

— Милорд, явилась девица, называющая себя Эммой Вернольд, племянницей купца Томаса из Бристоля. Ее что-то беспокоит, и она просит дозволения поговорить с вами. Она здесь, у ворот. Прикажете ее впустить?

Хью и Кадфаэль переглянулись, удивленно подняв брови.

— Это тот самый купец? — недоумевающе спросил Берингар.

— Тот самый. И та самая девушка. Но ведь переполох давно закончился. Что же ей нужно здесь в такой час? И о чем думает ее дядюшка, позволяя девице разгуливать по ночам?

— Сейчас мы это выясним, — промолвил Хью, и видно было, что про себя он подумал: деваться-то все равно некуда.