Самовар с шампанским - Донцова Дарья - Страница 27

– Ничего! – вскипел толстяк. – Тупик! Стена!

– Не нервничай, – утешила я его, – любую преграду можно обойти, перепрыгнуть или разрушить. Напомни обстоятельства гибели Ангелины Валентиновны.

Дегтярев поджал губы и сел на мою кровать.

– Забыла детали, – призналась я, – помню только в общих чертах. Сергей Петрович пошел на поводу у похитителя, не обратился в полицию, повез деньги сам. Его, как и следовало ожидать, обманули, сумку с наличкой забрали, дочь не отдали. Так всегда выходит, если в деле участвуют дилетанты.

– Справедливости ради отмечу, что не всегда и обученные спецы добиваются успеха, – вздохнул полковник. – Сообразив, что его обвели вокруг пальца, Маковецкий прибежал к нам. Но после драки трудно махать кулаками. Мы с преступником не общались, знали о ситуации исключительно со слов отца похищенной. Ангелина постоянно плакала, ей было плохо, детально побеседовать с ней так и не удалось.

Я откусила кекс.

– Слабоумная подопечная Ксении Романовны неожиданно продемонстрировала при взгляде на фото зачатки разума. Она стала указывать на изображение девушки и твердить: «Лу, Лу». Наверное, так дома звали Луизу. Больная испытала при виде снимка стресс, а потом стала называть себя Лина.

– Мать Луизы разбилась, упав с высокого этажа, – повторил Дегтярев. – К сожалению, в ее смерти косвенно виноват Василий Кожин, один из моих сотрудников. Он был новенький, проходил испытательный срок.

– Пять лет прошло, – пробормотала я, – твоего человека я не помню. Вот фото ушей Луизы словно перед глазами стоит.

– Василий не отличался деликатностью, – поморщился полковник. – Никто из полицейских не любит сообщать членам семьи о смерти кого-то из родственников. Я начальник, поэтому взваливаю скорбную обязанность на подчиненных, а мои парни устанавливают очередь. Сегодня Михаил беседует со вдовой, в следующий раз родню оповестит Николай. Когда Василий у нас только появился, ему велели рассказать одной женщине о смерти сына, предупредили:

– Кожин, не вываливай ей информацию в лоб, не ляпай: «Вашего Андрея зарезали насмерть», сначала аккуратно подготовь почву, затем осторожно выдавай информацию. Понял?

– Ага, – заверил Кожин, взял трубку и завел: – Здрассти, беспокоят из особого отдела. Ну да, полиция. Можете к нам подъехать? Да так, ерунда чистая, просто побеседовать. А почему? Сыну ужин готовите? Так ему еда не понадобится, он не вернется, убили его, не стоит у плиты топтаться.

– Отлично, да он просто психотерапевт! – восхитилась я. – Почему ты его не выгнал?

– Василий был на испытательном сроке, решение о его постоянной службе предстояло принимать через три месяца. Да, парень продемонстрировал эмоциональную тупость, но он ведь не психолог. И я чувствовал свою вину: не стоило разрешать Кожину общаться с матерью жертвы, ему прежде надо было поучиться у старших товарищей. И между прочим, первые тридцать дней Василий проявлял себя с лучшей стороны, был исполнительным, смекалистым, не лез на рожон, не болтал много, не пил, никогда не опаздывал. Я и решил: какие его годы, еще обтешется, отчитал парня по полной программе и забыл о совершенной им бестактности. Зря я так поступил, надо было его тогда от работы отстранить. Но мне не хотелось портить отношения с Алексеем Рощиным, моим коллегой из соседнего отдела. Это он Василия рекомендовал, когда узнал, что у нас ставка освободилась. Расхвалил парня: честный, работящий, не один год «на земле» в отделении отпахал. Ох, нехорошо получилось! События разыгрывались так. У Василия не было семьи, он частенько на службе задерживался. Ангелина, мать Луизы, слегка оклемавшись, позвонила моим ребятам вечером. Трубку снял Кожин, он тогда один в комнате был. Маковецкая хотела поговорить со мной, Вася ответил, что меня нет, и поинтересовался, зачем ей Дегтярев. Ангелина ответила:

– Я лежала в клинике, полковник просил связаться с ним, когда я выпишусь. Мне вроде легче стало. Скажите, когда найдут Луизу?

Василий выдал речь:

– По данным статистики, в первые три часа после похищения погибает тридцать процентов пропавших, спустя сутки цифра увеличивается до восьмидесяти. Если же прошло три дня, пиши пропало, а у вас куча времени потеряна. И мы не ищем Луизу, ее же застрелили! Ведем поиск преступников. Если поймаем, они могут показать, где зарыли тело. Вы же захотите дочь по-человечески похоронить, а то ее небось как падаль в яму кинули…

Договорить он не успел, Ангелина разрыдалась, бросила трубку. На следующий день в отдел примчался с криком Сергей Петрович:

– Моя жена покончила с собой, поговорив с вашим сотрудником. Она в одиннадцать вечера сбросилась с небоскреба. Я этого так не оставлю!

И началось! Все служебные разговоры записываются, я прослушал беседу Кожина с Маковецкой и хотел отдубасить парня. Вызвал его к себе, чуть не убил, потом остыл слегка, спросил:

– Ты совсем дурак? Что ты бедной матери наговорил?

Вася начал глупо оправдываться, дескать, она его недослушала, он успел лишь начать речь, дальше хотел ее поддержать, утешить… Я его выставил из кабинета, а потом уволил. Странно, что ты это забыла, скандал вышел бурный. О том, что мой сотрудник причастен к самоубийству Ангелины Маковецкой, прослышала «Желтуха», целую неделю она тявкала про ужасные методы полиции, мне от генерала на орехи досталось, да не на мелкие, кедровые, а на кокосовые.

– Действительно, вылетела из памяти эта история, – удивилась я. – Про суицид Ангелины я помню, даже то, что она бросилась вниз с недостроенной многоэтажной башни в новом, отдаленном районе. Странно, почему она так далеко уехала от своего дома? Тебя это тогда не насторожило?

– Я не занимался ее суицидом, – пояснил Дегтярев, – нас всех отстранили от дела после публикаций в таблоиде.

– А кто во всем разбирался? – задала я вопрос.

– Алексей Рощин, – вздохнул полковник.

– Тот, кто тебе посоветовал взять Кожина в отдел? – поразилась я. – Ну и ну! Начальство не смутило, что Василия порекомендовал Алексей? Рощину, несмотря на близкое знакомство с Кожиным, поручили расследовать суицид Маковецкой?

Александр Михайлович замялся:

– Ну… он попросил меня никому не говорить о том, что рекомендовал идиота, очень расстраивался, повторял: «Я не хотел тебя подвести». И потом… Знаешь, почему я за Кожина ухватился? Когда одного из моих парней по здоровью комиссовали, генерал меня вызвал и сказал: «Возьми к себе парня, он из хорошей семьи, отец успешный бизнесмен, мать актриса, окончил юридический». А я живо скумекал: не нужен мне мажор, он долго не проработает или, что намного хуже, ничего делать не станет. А выгнать протеже генерала невозможно будет. Ну и заявил: «Да я уже одного на испытательный срок оформляю». Вышел из кабинета, иду к себе, думаю, и где теперь за пару дней сотрудника найти? Шеф в покое не оставит, проверит, есть ли у меня в действительности кандидатура. А тут Алексей подошел с предложением взять Кожина, долго ему меня упрашивать не пришлось. Когда Василия выперли, Рощин ко мне сразу прискакал и говорит: «Александр Михайлович, узнают, что я Кожина тебе порекомендовал, меня с дела о суициде снимут, им посторонний займется, а у тебя недоброжелатели есть, кое-кто никак тебе богатую любовницу и удачливого сына простить не может. Начнут под тебя копать, используют ситуацию с Василием. Бог весть что из всего получится, сделают тебя козлом отпущения, бросят твои кости прессе: вот вам, жрите, он под своим крылом чудо-полицейских держит. А я к тебе хорошо отношусь и знаю, твоего злого умысла не было, одна тупость Василия. И Ангелина бы все равно из окна сиганула, не Кожин причина ее суицида, а тоска по дочери. Не говори никому, что мы с Васей хорошо друг друга знали. Я тебя от скандала отмажу». Ну, и я шуметь не стал.

– Ага, – протянула я, – понятно. Ты же можешь проверить, кто такая Нина Михайловна Калинова?

– Да, – кивнул приятель, – естественно.

– Ее фамилия в деле о похищении Луизы не всплывала?

– Вроде нет, – без особой уверенности пробормотал Дегтярев. – Пять лет прошло, всех, кого мы опрашивали, я не помню. Мне в память только странные фамилии врезаются. Пес, например.