Тысяча Сынов - Макнилл Грэм - Страница 95

— Ничего. Мы ничего не можем сделать.

— Всегда можно что-то сделать. Мы можем их уничтожить раньше, чем они подойдут к планете, — прошипел Амон, сжимая руку Магнуса.

Магнус покачал головой:

— Дело не в том, можем мы защитить себя или нет. Конечно можем. Дело в том, должны ли мы это делать.

— А почему нет?! — воскликнул Амон. — Мы Тысяча Сынов, и для нас нет ничего невозможного. Для нас нет потайных троп и скрытых судеб. Прикажи Корвидам заглянуть за пелену будущего. Павониды и Рапторы могут увеличить силы наших воинов, а Пирриды будут жечь наших врагов, и Атенейцы прочтут мысли их командиров.

Магнус, слыша в словах Амона лишь страстное желание нанести упреждающий удар, едва не впал в отчаяние.

— Неужели ты не слышал, что я сказал?! — вскричал он. — Я не стану драться, потому что именно этого ждут те, кто мной манипулировал с самого первого моего дня на Просперо. Они хотят, чтобы я с оружием в руках восстал против своей участи и тем самым подтвердил все, что говорят наши противники.

Амон отсутствующим взглядом смотрел вдаль, на Тизку, и по его щекам текли горькие слезы утраты.

— До твоего появления на Просперо я часто видел один и тот же кошмар, — сказал он. — Мне снилось, что все, что мне дорого, было разрушено и уничтожено. Это видение преследовало меня долгие годы, но, когда ты упал в наш мир яркой кометой, кошмары прекратились. Я больше никогда не видел этого сна и убедил себя, что это был лишь всплеск атавистической памяти из Древней Ночи. Но теперь я знаю, что это не так. Все, что мне дорого, будет разрушено.

Магнус повернулся к Амону.

— Несмотря на все, что я сделал, моя судьба в моих руках, — сказал он. — Я верный сын Императора и никогда ему не изменю. Я и так уже разбил его сердце и уничтожил величайшее творение. Я приму свою судьбу, и, хотя история может заклеймить нас предателями, мы будем знать истину. Мы будем знать, что остались верными до самого конца, потому что покорились своей судьбе.

Гвардейский капитан подошел к друзьям, и Лемюэль попытался мысленно проникнуть в его ауру и успокоить офицера. Его собственный испуг сильно осложнял задачу, но, прежде чем Лемюэль успел что-то предпринять, он понял, что аура капитана не сулит им никаких осложнений, а потускнела от глубокой печали.

Приглядевшись внимательнее, Лемюэль узнал широкоплечего гвардейца в тщательно отглаженном мундире с золотым шитьем.

В этот момент капитан снял шлем, и надежда Лемюэля на благополучный исход значительно окрепла.

— Капитан Витара? — произнес он.

— Да, мастер Гамон, — ответил Сохем Витара, капитан пятнадцатого пехотного полка Просперианской гвардии. — Я надеялся, что успею поговорить с вами до отъезда.

— До отъезда? — переспросил Лемюэль, удивленный, что их еще не заковали в наручники, чтобы вернуть в Тизку.

В лихтере уже закрывали грузовой люк, и через несколько мгновений судно должно было подняться в воздух.

— Да, я чуть не упустил вас, поскольку ваших имен не было ни в одном из путевых листов.

— Верно, — виновато улыбнулся Лемюэль. — Их там и не должно было быть.

— Но я рад, что все-таки вас нашел.

— Но почему? — спросила Камилла. — В чем дело?

Молодой человек смущенно пожал плечами, не в силах подобрать подходящего объяснения, а потом выпалил все одной торопливой тирадой:

— Я не знаю точно, что произошло с Каллистой, но совершенно уверен, что она не хотела здесь оставаться.

Лемюэлю с большим трудом удалось сохранить спокойствие перед лицом столь очевидного расстройства.

— Она хочет, чтобы вы увезли ее отсюда, — закончил капитан Витара.

Лемюэль и Камилла тревожно переглянулись.

— С этим могут возникнуть трудности, — осторожно заметил Лемюэль.

— Я понимаю, что все это кажется бессмысленным, — продолжил Витара, — но она сказала, что хотела бы покинуть Просперо вместе со своими друзьями.

— Она тебе так и сказала? — спросила Камилла, тщательно проговаривая каждое слово, чтобы исключить недопонимание. — После своей смерти?

Весь облик Витары свидетельствовал о его крайнем смущении и нерешительности.

— Я думаю, что это было именно так, — ответил он. — Видите ли, вчера вечером я грезил о Каллисте. Она сидела рядом со мной в парке Фиоренто, и мы любовались закатом над озером. Мы не разговаривали, а просто сидели обнявшись. Когда на следующее утро меня разбудил сигнал побудки, рядом с кроватью была записка, в которой говорилось, что я должен быть на посадочной площадке точно в это время. Я не помню, чтобы писал ее, хотя почерк определенно мой. Но слова, вероятно, принадлежат Каллисте. Она хотела, чтобы я пришел сюда и передал вам вот это.

Витара взял из рук одного из своих солдат бледно-голубую вазу и протянул ее Лемюэлю. Это был простой керамический сосуд, наподобие урн, в которых хранится пепел дорогих людей.

Лемюэль принял урну и грустно улыбнулся:

— Знаешь, мне кажется, что ты абсолютно прав. Каллиста действительно приходила к тебе прошлой ночью, и я, как ее друг, обязательно выполню ее волю.

— Ты считаешь, все это так и было?

— Да, — заверил его Лемюэль, чувствуя, как светлеет его печаль. — Я в этом уверен.

Витара отдал честь:

— Благодарю тебя, мастер Гамон. Я буду скучать по Калли, но, если она этого хочет, я не имею права противиться ее воле.

— Ты благородный человек, — сказала Камилла и, шагнув вперед, запечатлела на щеке капитана легкий поцелуй. — Я понимаю, почему Калли полюбила тебя.

Витара улыбнулся и кивнул на трап лихтера, где члены экипажа нетерпеливо ждали, когда можно будет закрыть люк.

— Вам лучше поторопиться, — сказал он. — Нельзя допустить, чтобы «Киприа Селена» ушла без вас. В конце концов, время и прилив не станут ждать людей.

— Правда не станут, — сказал Лемюэль, пожав руку Витары.

Сервиторы уже загрузили в лихтер все их чемоданы, и Махавасту выбрался из паланкина. Камилла помогла почтенному писцу подняться по трапу, а капитан увел гвардейцев с посадочной площадки.

Лемюэль последовал за своими друзьями. Когда экипаж закрывал люк, он успел, как ему казалось, бросить последний взгляд на Просперо. Но в этом он ошибался.

«Киприа Селена» подняла якорь точно по расписанию и с плавной грацией отошла от стоянки. От центрального причала орбитального дока в пространство устремились многочисленные серебристые стрелы, и на орбите стало тесно от многочисленных военных кораблей. Боевые баржи Тысячи Сынов покидали свои стоянки и отправлялись в дальние уголки Галактики, а следом за ними от Просперо удалялись эскадрильи боевых крейсеров.

Управление этим грандиозным балетом требовало немалого мастерства. «Фотеп» возглавил армаду, мощи которой хватило бы на то, чтобы уничтожить всю планету, направляясь к дальнему краю звездной системы, а «Анхтауи», «Наследник Просперо» и «Киммерия» уводили такие же флотилии в противоположные концы владений Тысячи Сынов.

Приказ рассредоточить космический флот пришел с пометкой о высшей степени тревоги, и боевые группы отправились к местам назначения на предельной скорости. Ни один из капитанов не знал причин тревоги, но им были даны строжайшие инструкции не открывать последующих приказов, пока они не доберутся до цели.

Всем командирам кораблей было совершенно ясно, что подобная расстановка сил ослабляет защиту Просперо, но никто не осмелился поставить под сомнение прямой приказ примарха. Какой бы ни была цель подобного маневра, им не подобало задавать вопросы. Их единственным долгом было выполнение приказов.

При движении на орбите военные корабли имели преимущество перед гражданскими судами, так что «Киприа Селена» транзитный коридор был предоставлен только через шесть часов после старта. После чего старший штурман наконец-то вывел корабль в открытый космос и отдал приказ запустить плазменные двигатели, чтобы добраться до пункта варп-перехода.

Оттуда, если на то будет воля варпа, до системы Транкс оставалось три недели пути.