Святой вор - Питерс Эллис - Страница 9

Кадфаэль смотрел на девушку с некоторым удивлением.

— Как я посмотрю, тебе известно куда больше моего об этом юном брате, — сказал он. — Мне-то казалось, ты просто не замечаешь его. По обители ты ходишь, словно призрак, потупив очи. Я тебя вообще редко вижу. Как же тебе удалось поговорить с ним? И более того, проникнуть в его мысли!

— Реми как-то испросил разрешения, чтобы Тутило был у нас третьим голосом. Но мы почти не разговаривали. Само собой разумеется, никто не видел, чтобы мы поглядывали друг на друга или беседовали. Ведь он монах, и ему нельзя находиться наедине с женщиной, а я и вовсе рабыня. Заговори я с каким-нибудь юношей, могут подумать, что я позволяю себе то, что дозволено лишь свободной женщине, или, чего доброго, сговариваюсь о побеге. Я привыкла притворяться, да и он не дурак. Тебе нечего опасаться, Тутило вовсю старается стать святым на благо своего монастыря. Ну а я — просто голос. Мы говорили только о музыке, и все.

Это была чистая правда, но явно не вся, ибо за одно-два коротких свидания девушка никак не могла столько узнать о Тутило, а говорила она о нем весьма уверенно.

— Ну как, микстура готова? — спросила она, неожиданно вспомнив о своем поручении. — Реми не любит долго ждать.

Кадфаэль отдал девушке флакон и отсчитал несколько пилюль в деревянную коробочку.

— По ложке, но поменьше, чем ваша кухонная. Пить медленно, утром и вечером, а также днем, не реже чем раз в три часа. А пилюли Реми пусть сосет, когда хочет, с горлом у него станет лучше. — Затем Кадфаэль спросил: — Кто-нибудь еще знает, что ты встречалась с Тутило? Меня-то ты можешь не бояться.

Нисколько не смутившись, девушка пожала плечами и улыбнулась.

— Я это учту, — сказала она. — Тутило рассказывал мне о тебе. Мы не делали ничего дурного, тебе не в чем упрекнуть нас. Впредь мы будем осторожнее.

Девушка поблагодарила Кадфаэля и пошла к выходу.

— А как тебя зовут? — спросил монах. Стоя уже в дверях, она обернулась.

— Меня зовут Даални. Так произносила это имя моя матушка. А в написанном виде я его никогда не видела. Ни читать, ни писать я не умею. Матушка рассказывала мне, что один древний герой ее народа приплыл в Ирландию из-за западных морей, из счастливой страны мертвых, которую люди называли страной живущих. Этого героя звали Партолан, — сказала девушка, и голос ее сразу приобрел напевный и ритмичный характер, как у рассказчика. — А Даални была его королевой. В той стране жили чудовища, но Партолан прогнал их на север и дальше, за море. А потом случилась страшная чума, и весь народ Партолана собрался на большой равнине, и все они умерли. Так что другому народу, что приплыл потом из-за западного моря, досталась совершенно пустынная страна. Всегда с запада. Они приходят оттуда и уходят туда, когда умирают.

Оставив за собой незакрытую дверь, Даални шагнула в сгущающиеся сумерки. Кадфаэль проводил ее взглядом до угла живой изгороди, а затем фигурка девушки, гибкая и стройная, исчезла из виду. Королева Даални в рабстве! Это почти как в той легенде и, возможно, столь же опасно.

Когда заканчивался тот час времени, который леди Доната отвела себе для музыки, она перевернула песочные часы, что стояли на скамье подле ее ложа, и открыла глаза. Покуда Тутило играл, она не открывала глаз, желая отчасти отстраниться от него, избавить его от бремени выносить взгляд увядшей женщины, чтобы юноша свободно наслаждался данным ему от бога талантом и не обращал на нее внимания. Созерцание цветущего юноши, наверное, доставило бы ей удовольствие, однако едва ли ему было бы приятно взирать на ее истощенное и угасшее лицо. В ее опочивальню принесли арфу, и Тутило с наслаждением играл на ней, а леди Доната с радостью видела, что он, склонив над инструментом свою курчавую голову и перебирая руками струны, совсем позабыл о ее присутствии. Так оно и должно быть, ибо музыка доставила ей сладкую муку, ничуть не менее самозабвенную, чем его упоение.

Однако время истекло. Леди Доната обещала отпустить Тутило, чтобы он успел, в обитель к повечерию. Она перевернула песочные часы, и в это мгновение Тутило резко перестал играть, но струны еще продолжали звенеть.

— Я фальшиво сыграл? — спросил он с огорчением.

— Нет, — ответила леди Доната. — А вот вопрос твой фальшивый. Ты же знаешь, что сыграл все верно. Но мое время истекло, тебе пора возвращаться к своему долгу. Ты был добр ко мне, и я тебе очень благодарна. Однако твой субприор требует твоего возвращения к повечерию. И чтобы оставить себе надежду на то, что мне удастся попросить о твоем приезде еще раз, я должна соблюдать условия договора.

— Я мог бы еще вам сыграть на сон грядущий, — предложил Тутило.

— Не беспокойся, я и так усну. Тебе пора идти, а я хотела бы, чтобы ты кое-что взял с собой. Открой-ка сундук. Помимо псалтериона там лежит кожаная сумочка. Подай ее мне.

Юноша отложил арфу и сделал то, о чем просила его леди Доната. Она распустила шнурок, которым было перетянуто горло кожаного мешочка, и высыпала из него на покрывало среди горсти безделушек золотое ожерелье, пару браслетов, витой золотой нагрудник с грубо обработанными драгоценными каменьями, а также два золотых кольца — массивный мужской перстень с печаткой и толстое женское кольцо с гравировкой. На пальце леди Донаты ниже распухшего сустава была видна полоска от этого кольца, которое она некогда сняла с руки. И наконец, крупная, тонкой работы круглая брошь из красного золота — то была саксонская застежка для плаща.

— Возьми все это и присовокупи к тому, что вам удастся собрать в пользу Рамсейской обители. Мой сын обещал вам воз бревен, частично молодой лес, частично строевой. Завтра к вечеру Эвдо пришлет свои телеги. А это мои дары — выкуп за младшего сына. — Она собрала все золото в мешочек и завязала шнурком. — Возьми!

Тутило медлил, в замешательстве глядя на женщину.

— Госпожа, вы не должны платить никакого выкупа. Сулиен же не давал монашеского обета. Он волен выбирать и ничем не обязан.

— Это не от Сулиена, а от меня, — возразила леди Доната, улыбаясь. — Бери, не стесняйся. Я вольна распоряжаться этим золотом, оно перешло ко мне от отца, а не от предков моего мужа.

— А как же ваш старший сын? — не сдавался Тутило. — Или та девушка, что выйдет замуж за Сулиена? Не будут ли они против? Вещи весьма ценные, такие нравятся женщинам.

— Мои дочери будут слушаться меня. Пусть в Рамсее помолятся о моей душе, и мы будем в расчете, — смиренно вымолвила леди Доната.

Все еще дивясь и сомневаясь, Тутило принял из рук женщины мешочек с золотом и поцеловал ее руку.

— А теперь ступай, — сказала леди Доната, со вздохом откидываясь на подушки. — Эдред проводит тебя и приведет назад пони. Нынче вечером тебе не придется идти пешком.

Тутило попрощался, все еще не вполне уверенный в том, что имеет право принять столь драгоценный дар. В дверях он обернулся, но леди Доната сделала в его сторону такое резкое и властное движение головой, что он быстро пошел прочь, словно его выбранили.

Во дворе перед домом его поджидал грум с пони. Уже стемнело, на небе сияли звезды и светила луна, — ни облачка над головой. Вода в реке у перевоза резко поднялась по сравнению с тем, когда они ехали в Лонгнер, хотя дождя не было. Видимо, дожди прошли где-то выше по течению Северна.

После повечерия Тутило с гордым видом показал субприору Герлуину привезенные сокровища. Все монахи и многие из гостей обители были свидетелями того, как сияющий Тутило извлек из потертого кожаного мешочка его драгоценное содержимое. Дары леди Донаты были присовокуплены к пожертвованиям шрусберийских горожан и помещены в деревянный ларец, в котором они и должны были отправиться в Рамсей вместе с телегами, груженными лесом из Лонгнера, покуда Герлуин и Тутило поедут в Вустер, а оттуда еще, возможно, в Эвесхэм и Першор, дабы собрать пожертвования и там.

Герлуин закрыл ларец на ключ и поставил его на алтарь пресвятой девы Марии до той поры, когда придет время его доверенному слуге Николу отправиться домой, в Рамсейскую обитель. Еще несколько дней, и они уедут. Шрусберийское аббатство выделило им большую повозку, а город — тягловых лошадей. Сами же Герлуин и Тутило собирались продолжить свой путь на лошадях, взятых из монастырской конюшни. Таким образом, шрусберийские монахи сделали для своих братьев из Рамсея все возможное, а золото леди Донаты увенчало общие усилия. Не одна пара глаз следила за процедурой запирания ларца с дарами и за его установкой на алтаре, где страх небесный должен был охранять ларец от чьих-либо греховных посягательств. Выйдя из церкви, Кадфаэль остановился во дворе, дабы понюхать ветер и взглянуть на небо, набрякшее в этот час тяжелыми тучами, сквозь которые изредка проблескивала луна, и затем вновь наступала темнота. Идя в свой сарайчик, чтобы запереть на ночь дверь, Кадфаэль обратил внимание на то, что поднявшаяся в речке вода находилась уже всего в нескольких ярдах от края его горохового поля.