Покаяние брата Кадфаэля - Питерс Эллис - Страница 9

Она не снизошла до того, чтобы спуститься вниз, и лишь обозревала всю сцену невозмутимым и даже слегка пренебрежительным взором. В ответ на почтительное приветствие короля императрица слегка склонила голову. Она была царственно красива. Роскошные темные волосы, убранные под золотую сетку, и огромные, глубокие и холодные глаза делали ее похожей на изображение святой с византийской мозаики. Матильде уже перевалило за сорок, но кожа ее оставалась белой и гладкой, как мрамор.

— Молчите вы оба! Ни слова! — повелительно произнес король, возвышаясь над обоими противниками и даже над епископом, который и сам был немалого роста. — Я не желаю слышать никаких объяснений и оправданий. Здесь, на церковной земле, вы должны подчиняться церковным установлениям, и вам придется с этим смириться. Оставьте свои раздоры для другого времени и места, а лучше всего позабудьте их вовсе. Милорд епископ, я советую вам установить правила, касающиеся ношения оружия. Завтра вы будете председательствовать в совете и сможете довести их до всеобщего сведения. Хоть вообще запретите ношение оружия, коли на то будет ваша воля, а уж я позабочусь о том, чтобы никому не было повадно нарушать ваши запреты.

— Я не собираюсь лишать кого бы то ни было права носить оружие, — твердо заявил епископ, — но на то время, пока продлится совет, считаю необходимым ввести некоторые ограничения. По городу воины могут, конечно, ходить, как обычно, с мечами, ибо мужчина без меча порой чувствует себя чуть ли не раздетым…

Епископ, стройный, подтянутый и энергичный, сам походил на рыцаря не меньше, чем на прелата. Воинственного духа ему было не занимать, недаром в нем видели главного защитника христианского Иерусалимского королевства.

— …Но на территории приората, — продолжил де Клинтон с расстановкой, — категорически запрещается обнажать клинки. Нельзя брать с собой оружие и в зал заседаний совета — каждый должен будет оставить меч в своих покоях. Также никому не дозволяется приносить оружие в церковь. И кроме того, до окончания совета никто в Ковентри и ни под каким предлогом не должен ни посылать, ни принимать вызовов на поединки. Довольны ли вы, ваша королевская милость, моим решением?

— Вполне, — сказал Стефан. — Это мудрые и разумные условия. А вы, джентльмены, запомните слова лорда епископа и не вздумайте больше нарушать спокойствие.

Яркие голубые глаза Стефана безразлично скользнули по обоим противникам. Король не знал ни того ни другого, даже понятия не имел, к какой партии кто из них принадлежит, и не приходилось сомневаться в том, что он забудет их лица, едва повернется к ним спиной.

— В таком случае я сообщу свое решение леди, а завтра утром, когда откроется совет, объявлю о нем во всеуслышание.

— Делайте как считаете нужным и рассчитывайте во всем на мою поддержку, — от всей души заверил епископа король и зашагал к воротам, где конюх держал под уздцы королевского скакуна.

Обернувшись к дверям странноприимного дома, Кадфаэль увидел, что императрицы там уже нет. По-видимому, она сочла разыгравшуюся во дворе сцену не заслуживающей внимания и удалилась в отведенные ей покои.

Пока друзья брели к одному из предназначенных для приема паломников домов, Ив молчал и дулся, ибо внутри у него все кипело. Отчасти в нем говорила мальчишеская обида — кому понравится, когда его при всех отчитают, — отчасти же это был гнев мужчины, которому помешали довести задуманное до конца.

— Да брось ты изводиться, — резонно заметил Хью, слегка подтрунивая над мальчишкой, но стараясь при этом не задеть мужчину. — Не одному ведь тебе досталось. Де Сулису тоже уши подрезали. Хотя, спору нет, ты первым на него набросился, и он не мог просто от тебя отмахнуться. И упрек ты заслужил. Можно подумать, будто сам не знал, что нельзя хвататься за меч на церковной земле.

— Знать-то знал, — неохотно признался Ив, — но когда увидел, как этот изменник разгуливает, словно по собственному замку, я обо всем на свете забыл… Никак не ожидал, что он осмелится показаться здесь. Боже правый, могу представить, каково государыне созерцать подобное бесстыдство. Ведь она осыпала его милостями, доверяла ему…

— Филиппу она доверяла еще больше, — суховато заметил Хью. — Может, ты и ему вцепишься в горло, когда он войдет в зал совета?

— Филипп — другое дело, — вспыхнув, ответил Ив. — Криклейд он сдал, но ведь весь тамошний гарнизон добровольно перешел на сторону Стефана. Я не слепой и понимаю, что у человека могут быть веские основания для такого поступка. Служить ей ох как нелегко! Нрав у нее — не приведи Господи. Ежели на нее накатит, — я сам такое видел, — она даже с самим Робертом обращается как со слугой, а ведь он ее единственная опора и ради нее готов на все.

Ив печально вздохнул, и Кадфаэль взглянул на юношу понимающе. Императрица была царственна, прекрасна и отважно боролась за корону Англии не ради себя, но ради своего сына. Все ее юные, чистые сердцем вассалы были немного влюблены в свою государыню и хотели видеть в ней совершенство. Им больно было сознавать, что обожаемая императрица может быть надменной, высокомерной и злопамятной. Именно горечь заставила Ива проговориться и выдать свои тайные мысли.

— Но де Сулис, — Ив вернулся к тому, с чего начался разговор, — вступил в сговор с противником за спиной своих воинов и обрек на плен достойных рыцарей и сквайров, не пожелавших изменить присяге. Будь у него хоть крупица чести, он позволил бы им свободно покинуть замок с оружием в руках и служить государыне в другом месте. Но он продал их врагу. Продал Оливье. Этого я простить не могу.

— Наберись терпения, — сказал брат Кадфаэль. — Потерпи, пока мы не выясним самое главное — где его искать. Нам придется выспрашивать у всех подряд, не пропуская никого, кто может иметь к этому хоть какое-то касательство.

«А к тому времени, когда мы найдем ответ, — подумал монах, видя, как Ив набычился, неохотно соглашаясь потерпеть, — глядишь, вопрос о возмездии отпадет сам собой».

— Сейчас у меня все равно нет другого выхода, — промолвил Ив, смиряясь с неизбежностью, и погрузился в невеселые раздумья.

Впрочем, вскоре он был оторван от них появлением послушника из приората, передавшего юноше повеление прибыть к Матильде. По простоте душевной он назвал эту особу просто графиней Анжуйской, что наверняка, узнай она об этом, вызвало бы ее неудовольствие. После смерти первого мужа она сохранила за собой титул императрицы и предпочитала, чтобы ее величали именно так Ив поспешил на зов своей государыни, терзаемый противоречивыми чувствами: с одной стороны, ему льстило монаршее внимание, с другой же — он опасался выволочки за свое неподобающее поведение на приоратском дворе. До сих пор ему еще не случалось вызвать недовольство Матильды, но он своими глазами видел, каково доводится тому, кто навлек на себя ее гнев. Правда, она, когда того хотела, умела и очаровывать людей, и Ив за то недолгое время, пока состоял в ее свите, испытал несколько мгновений истинного счастья.

На сей раз у порога дома для почетных гостей приората, где остановилась Матильда, Ива встретила одна из ее камеристок — очаровательная молодая девушка, которую прежде он никогда не видел. Темноволосая, с большими лучистыми глазами, она явно переняла у своей госпожи самоуверенную манеру держаться. Завидя Ива, она с головы до ног окинула юношу оценивающим взглядом и не спеша улыбнулась, как будто он должен был пройти испытание, прежде чем будет принят. Однако эта улыбка говорила и о том, что молодой человек, по-видимому, показался ей вполне сносным, если не сказать больше. Жаль только, что сам он этого не заметил и не оценил.

— Она ждет вас. Похоже, граф Норфолк отозвался о вас с похвалой. Заходите.

Переступив порог внутренних покоев, девушка скромно потупила глаза и, грациозно присев в низком реверансе, промолвила:

— Мадам. Мессир Хьюгонин.

Императрица сидела в высоком мягком кресле. Ее темные волосы были заплетены в толстую блестящую косу, не уложенную вокруг головы, а переброшенную через плечо. Просторное платье из темно-синего бархата оттеняло снежную белизну ее кожи. Хотя Матильда и не была коронована, выглядела она настоящей королевой.