Погребенная во льдах - Питерс Эллис - Страница 5

— Этот несчастный тоже монах — это видно по его тонзуре.

— Пойдем со мной, — сказал Кадфаэль. — Мы прямо сейчас обратимся к приору Роберту.

Приор Роберт выслушал их и ничего не возразил, только поежился, посочувствовав Кадфаэлю, который должен будет как можно быстрее преодолеть такое расстояние теперь, когда уже наступила суровая зима. Приор сразу же отправился с этой просьбой к аббату и возвратился с разрешением.

— Отец аббат распорядился, чтобы ты взял на конюшне хорошую лошадь, она тебе понадобится, — обратился Роберт к брату Кадфаэлю. — Можешь отсутствовать сколько потребуется, а мы сейчас же пошлем за братом Марком в приют Святого Жиля; я полагаю, брат Освин еще недостаточно хорошо обучен, чтобы позаботиться обо всем лазарете.

Кадфаэль был совершенно согласен с этим мнением и разделял озабоченность приора. Хотя брат Освин был предан делу всей душой и ревностно к нему относился, у него было слишком мало опыта, чтобы справиться с простудой и прочими болезнями, с которыми он мог неожиданно столкнуться в отсутствие учителя. Марк с сожалением покинет своих прокаженных на окраине города, но, даст Бог, Кадфаэль будет отсутствовать не слишком долго.

— А как сейчас дороги? — спросил брат Кадфаэль гонца, который заводил свою лошадь в стойло. (Монах в это время выбирал для себя коня.) — Ты быстро сюда добрался, и мне хотелось бы поскорее оказаться в Бромфилде.

— Хуже всего ветер, брат, но зато он почти начисто вымел большой тракт, за исключением некоторых мест, где образовались заносы. Однако все проселочные дороги совсем засыпало. Если ты отправишься прямо сейчас, то сможешь быстро добраться до места. Лучше ехать по южной дороге, тогда тебе поможет попутный ветер.

Кадфаэль размышлял, что положить в свой заплечный мешок. У него хранились разнообразные лекарства, мази и жаропонижающие средства, какие найдешь не в каждом лазарете, но много было и обычных снадобий, которые наверняка должны быть и в Бромфилде. Монах решил, что чем меньше груза, тем скорее он доберется. Он надел прочные сапоги, а поверх рясы — плотный дорожный плащ, который туго перехватил поясом. Не будь миссия Кадфаэля такой невеселой, он получил бы удовольствие от этой поездки, да еще после разрешения по своему усмотрению выбрать лошадь на конюшне — это не так уж часто случалось. Ему приходилось участвовать в кампаниях не только под палящим солнцем, но и зимней порой, так что снег и мороз не пугали его, хотя брат Кадфаэль и был достаточно благоразумен, чтобы отнестись к снегопаду с должной предусмотрительностью.

Уже четыре дня, с тех пор как выпал первый снег, погода не менялась: около полудня ненадолго выглядывало солнце, затем, поздно вечером, собирались облака и до глубокой ночи шел снег, причем сильно подмораживало. В Шрусбери снег был легкий и рыхлый, и узор из белых снежинок на черной земле менялся от каждого дуновения ветра. Однако чем дальше Кадфаэль продвигался на юг, тем белее становились поля, а канавы были полностью засыпаны снегом. Ветки деревьев согнулись под тяжестью снега, а к полудню свинцовое небо, затянутое черно-синими тучами, словно провисло над землей. Если так будет продолжаться, голодные волки спустятся с холмов и начнут рыскать возле жилья. В такую погоду лучше всего быть ежом, который, свернувшись под изгородью, уже впал в зимнюю спячку, или белкой, уютно устроившейся в дупле, где у нее припрятаны запасы. В эту осень созрело много орехов и желудей.

Верховая езда всегда была для Кадфаэля удовольствием, даже когда он, как сейчас, скакал в одиночестве в лютый холод. Теперь ему редко представлялся такой случай — это была одна из радостей, от которых пришлось отказаться ради тихой монастырской обители. При выборе своего пути чем-то обязательно жертвуешь. Кадфаэль сгорбился, защищаясь от ветра, и увидел, что вокруг опять закружились снежинки, пушистые и невесомые, — они обгоняли его лошадь. Впрочем, под плотным плащом с капюшоном монах был надежно защищен от непогоды. Он мчался вперед и думал о тяжелораненом, который лежал сейчас в лазарете Бромфилдского монастыря. Он тоже монах — так сказал гонец. Из Бромфилда? Конечно нет. Если бы это был один из местных братьев, его бы опознали. Монах, странствующий один по дорогам в ночное время? С каким-то важным поручением? Возможно, он откуда-то убегал, перед тем как попал в руки разбойников?… Многие ведь тоже недавно скитались в этих краях, после того как едва унесли ноги из Вустера, — где же они теперь? Возможно, странник в рясе тоже бежал во время этой бойни?

Снег пошел сильнее, теперь это были две тонкие завесы по обе стороны от коренастой фигуры Кадфаэля, которые развевались, как концы газового шарфа, и увлекали вперед. Раза четыре за время этой непрерывной скачки он обменялся приветствиями со встречными — по всей видимости, местными жителями. Ведь в такую погоду дальние путешествия совершают только отчаянные головы.

Уже стемнело, когда Кадфаэль добрался до сторожки у монастырских ворот в Бромфилде и ступил на пешеходный мостик через маленькую речку Онни. Его лошадь выбилась из сил: из ноздрей ее валил пар, она тяжело, и прерывисто дышала. Кадфаэль с облегчением спешился и отдал поводья подошедшему брату конюшему. Он увидел монастырский двор, который был ровнее, чем в Шрусбери, и строения, кое-где позолоченные пламенем факелов. Церковь Девы Марии смутно вырисовывалась в темноте. Она была слишком большой и величественной для такого скромного монастыря. Через двор к Кадфаэлю уже шагал, внезапно появившись из темноты, сам приор Леонард — длинный, нескладный, похожий на цаплю. Он тревожно потирал нос, напоминавший острый клюв, и хлопал руками, словно крыльями. Двор, который, несомненно, подметали в тот день, был покрыт ровным слоем недавно выпавшего снега. К утру он станет хрустящим и глубоким, если только ветер не унесет половину, чтобы разбросать где-нибудь в другом месте.

— Кадфаэль? — Приор был близорук, и даже при дневном свете ему приходилось напряженно всматриваться, прищурившись. Он нащупал протянутую руку и наконец-то узнал товарища. — Слава Богу, ты смог приехать! Я боюсь за нашего раненого… Но такая поездка… Входи, входи, у меня все для тебя приготовлено, и ужин тоже. Ты, должно быть, устал и проголодался!

— Сначала дай мне его осмотреть, — живо возразил Кадфаэль и решительно направился вверх по двору, оставляя на снежной белизне четкие следы своих широких сапог. Длинноногий приор Леонард шагал рядом, стараясь приноровиться к походке друга, и при этом без умолку говорил:

— Мы поместили его в отдельной келье, там тише, и он находится под постоянным наблюдением. Он дышит, но с хрипом, и мы к тому же опасаемся, нет ли у него перелома черепа. Он не произнес ни слова и ни разу не открыл глаза с тех пор, как его сюда принесли. Раненый весь в кровоподтеках, но это мелочи. Он потерял слишком много крови от ножевой раны, хотя кровь и удалось остановить. Сюда — во внутренних покоях не так холодно…

Лазарет стоял немного в стороне, и от ветра его заслоняла церковь. Они вошли, плотно закрыв за собой тяжелую дверь, и Леонард повел друга в маленькую голую келью с одной кроватью, возле которой горела масляная лампа. При их появлении молодой брат встал с колен и отступил от постели раненого, освобождая место для вошедших.

Несчастный вытянулся на спине под ворохом одеял, как человек, лежащий в гробу. Он тяжело дышал, со стонами, и при каждом вздохе одеяло на груди слегка приподнималось. Раненый неподвижно покоился на подушке, глаза были закрыты, впалые щеки посинели. Голова была забинтована (повязка скрывала тонзуру), на лбу виднелись кровоподтеки. Лицо раненого распухло, один глаз совершенно заплыл. Почти невозможно было представить себе, как раньше выглядел этот человек, но Кадфаэль решил, что он хорошо сложен и не стар, — вероятно, ему не более тридцати пяти лет.

— Просто чудо, что кости целы, — прошептал Леонард. — Вот только череп… Но ты ведь осмотришь его, когда передохнешь…

— Лучше сделать это прямо сейчас, — возразил Кадфаэль и, сбросив плащ, поставил на каменный пол заплечный мешок и принялся за дело. В углу пылала маленькая жаровня, но, когда он сунул руку под одеяло и ощупал бок, бедро и ногу, оказалось, что тело бедняги совсем холодное и не реагирует не прикосновение. Раненый был хорошо укутан, но этого было явно недостаточно.