Улица Пяти Лун - Питерс Элизабет - Страница 34

— Предлагаю заключить перемирие. Я нахожу твое чувство юмора столь же отвратительным, каким ты находишь мое. И, честно говоря, не считаю, что сейчас время и место для пошлых шуток.

— А у тебя есть план?

— Я надеялся, что он есть у тебя, — последовал обескураживающий ответ.

— Как можно спросить планы, не имея информации? Если бы ты удосужился доверить мне...

— В обмен на неприкосновенность? — Джон пытливо посмотрел на меня, и, судя по всему, выражение моего лица его не вдохновило. Он упрямо покачал головой: — Ладно, пока отложим этот вопрос. Если мы не выберемся отсюда, он так и останется чисто теоретическим. Я скажу тебе ровно столько, сколько могу, не подвергая опасности...

— Себя?

— Разумеется, себя.

— Тогда ладно. Так кто у вас главарь?

— Не знаю. Честное слово! Кем бы он ни был, этот человек достаточно умен, чтобы не раскрывать свою личность перед рядовыми членами. Я что-то вроде связного, как ты могла бы выразиться. Мне известны несколько членов организации, но начальства я никогда не видел и даже не разговаривал с ним. Шеф общается со мной посредством коротких записок. Я знаю лишь, что в римскую группу входят Пьетро, Бруно, Антонио да еще несколько старых слуг, которых используют для грязной работы.

— А Луиджи?

— Луиджи? — Смит добавил в голос сарказма. — Нет, Луиджи в организацию не входит. Сама подумай! Можно сказать, что Луиджи и есть организация. Без его таланта это предприятие было бы просто невозможно.

— Жаль... Я надеялась, что мальчик непричастен...

— Ага, он должен быть тупоголовым бревном, чтобы не догадываться, что происходит. А наш Луиджи, к твоему сведению, далеко не глуп. И все же в каком-то смысле он невиновен. Для юноши это всего лишь увлекательная игра, грандиозная шутка...

— Так призрака играл Луиджи?!

— Разумеется. А ты думала кто?

— Ты.

Смит обиженно поджал губы:

— Господи, Вики, я не способен на такое ребячество! У Луиджи переходный возраст. Он на дух не переносит взрослых. С его точки зрения, любая шутка над представителем взрослого мира — дело праведное.

— Ничего удивительного, достаточно раз увидеть, как с мальчиком обращается отец.

— Все понятно! — Смит с отвращением фыркнул. — Похоже, ты пала жертвой смазливой физиономии юнца! М-да, материнские инстинкты так и норовят проклюнуться даже у самых неожиданных особ... Луиджи ненавидит отца, он находит любовные интрижки Пьетро отвратительными.

Согласно его этическим принципам, прелюбодеяние приемлемо только для молодых.

— Тогда почему он помогает вам?

— Поди догадайся. Возможно, потому, что в этой игре Луиджи играет на равных с папашей. Более того, Луиджи — куда более значимая фигура, чем Пьетро, и мальчишка прекрасно это сознает. И все же он настолько привык к постоянным нотациям отца, что даже не пытается взбунтоваться и взять над Пьетро верх.

— А о какой именно игре идет речь? У меня есть кое-какие соображения, но...

— Больше ты ничего не узнаешь, — невозмутимо проговорил Смит. — Я не собираюсь рассказывать больше, чем тебе нужно знать, чтобы ты помогла мне выбраться отсюда.

— Но ты ведь не воображаешь, будто я стану держать язык за зубами?

— Можешь говорить что угодно и кому угодно, дорогая. К тому времени я буду уже далеко-далеко, в неведомых тебе краях, а Пьетро, если у него имеется хотя бы крупица здравого смысла, уничтожит все улики.

— Но послушай, Смит...

— Вообще-то это не настоящее мое имя.

— А настоящее?..

— Не имеет значения. Можешь звать меня Джоном. Родители действительно меня так назвали, хочешь верь, хочешь нет.

— Да мне глубоко наплевать, пусть хоть Навуходоносором. Черт возьми, ты не можешь рассчитывать выйти сухим из воды. Это же преступный сговор...

— О да, но законы так неповоротливы, ты не находишь? Боюсь, у тебя весьма средневековые представления о том, что хорошо и что плохо. Как и у большинства людей. Они по-прежнему склонны куда более сурово наказывать преступления против собственности, чем преступления против личности. А я придерживаюсь идеалов старины Робина Гуда. — Смит явно вошел во вкус. — Честное слово, я не считаю, что делал что-либо предосудительное. Разумеется, я поступал бесчестно, но вовсе не аморально. Я не отнимал последнее у вдов и сирот, не лишал крох бедствующих стариков, не нанес никому физических повреждений...

— Да? — язвительно оборвала я его монолог, грозивший вылиться в лекцию на тему «Что такое хорошо и что такое плохо». — Не знаю, не знаю... А как же мы? С нами разве не собираются расправиться твои благородные дружки?

Джон несколько скис:

— Но ведь еще ничего не случилось.

— Пусть так... А как насчет моего похищения?

— Это все Бруно. Он надзирает за слугами, так сказать, надсмотрщик, и, как все армейские сержанты, имеет слегка преувеличенное представление о собственном уме.

— Что скажешь о человеке, найденном мертвым в Мюнхене?

Джон просиял:

— Это в самом деле несчастный случай! У бедняги было слабое сердце. Думаю, на него напал какой-нибудь грабитель, бедолага испугался и испустил дух. Он был чересчур мягким и незлобивым человеком...

— Любил старушку мать и своего попугайчика, — с сарказмом продолжила я. — Честно говоря, меня этот человек интересует только как зловещее предзнаменование дальнейших событий. Тебе не уйти от вопроса, милый Джон. Думаю, дело было так... Пьетро или кто-то еще, воспользовавшись посредничеством Пьетро, ознакомил тебя с планом, как следует поступить с моей скромной персоной. План этот пришелся тебе не по душе... если, конечно, я правильно поняла причину, по которой ты здесь оказался. Так что вы собирались со мной сделать?

— Пьетро этого не хотел, — пробормотал Смит.

— И ты думаешь я в это поверю?

— Честное слово, Вики, не хотел. От одной мысли Пьетро потел, ломал руки и принимался жаловаться на итальянском...

— От какой мысли?

Я вдруг осознала всю дикость своего положения. Мы с Джоном (ладно уж, отныне буду называть его так) уютно сидели бок о бок, его рука непринужденно обнимала меня за плечи, и при этом говорили об убийстве... о моем убийстве! Я оттолкнула эту подлую руку. Мне всего лишь захотелось отстраниться, встать, пройтись, хоть как-то развеять ощущение бессилия... Увы, все вышло несколько иначе. Я, как всегда, не рассчитала свою силу, и голова Джона с глухим стуком ударилась о стену. Второй удар, последовавший вскоре после первого, он уже не смог выдержать — глаза закатились так, что остались видны лишь белки, и он начал медленно валиться на бок.

Я успела поймать его голову, прежде чем она претерпела третий удар — о каменный пол, — и осторожно пристроила у себя на коленях.

— Напомни мне, — слабо простонал Джон, — чтобы я тебя придушил, как только восстановлю силы.

— Мне кажется, с этим справятся и без тебя, — заметила я, рассеянно проводя пальцами по его мягким волосам. — Не в этом ли состояла суть плана — навсегда заткнуть мне рот?

Он вздохнул и прижался щекой к моей руке.

— Может, мне все-таки стоит рассказать тебе, что случилось?

— Было бы неплохо, — согласилась я, стараясь высвободить руку.

— Нет-нет, Вики, не шевелись, у меня голова раскалывается... Вот так лучше. Понимаешь, когда Пьетро сказал, что получил приказ избавиться от тебя, я, разумеется, запротестовал. Нет, прошу, не надо благодарить, мною двигали чисто эгоистические мотивы. Я ведь подрядился совершить кражу, а не убийство. У меня не было, да и сейчас нет, никакого желания оказаться за решеткой, но если это все-таки произойдет, согласись, есть разница между десятилетним сроком за мошенничество, который запросто могут скостить за примерное поведение, и виселицей.

— Разве в Италии до сих пор вешают людей? — удивилась я. — Мне казалось, смертную казнь отменили.

— Понятия не имею. Знаешь, я почему-то никогда не стремился прояснить для себя этот вопрос. Но в старой доброй Англии для определенных случаев восстановили смертную казнь. И я предпочитаю держаться от таких случаев подальше. Не перебивай, мне и так трудно связно думать... На чем я остановился?