Улица Пяти Лун - Питерс Элизабет - Страница 19

— Но вы все-таки допустили ошибку, похитив меня, — парировала я.

— Уж не думаешь ли ты, что я способен на подобную глупость? — грустно спросил Смит.

— Кто же тогда?

— Не твое дело, дорогая. Господи, милая девочка, ты же не рассчитывала, будто я чистосердечно во всем сознаюсь, как только мы останемся наедине? Ты ничегошеньки не в силах доказать, сколько ни старайся. Можешь здесь сидеть, пока не зарастешь мхом, но доказать тебе ничего не удастся.

— Правда?

— Правда-правда. Уверяю тебя, дорогая сыщица, мы умеем заметать следы. Ты ничего не выведаешь, ничего не разнюхаешь и ничего не найдешь, но вот пострадать можешь изрядно. Мои коллеги — в основном люди вполне безобидные, но среди них есть один-два... После твоего похищения я провел с ними беседу и надеюсь, что такого больше не случится. Но обещать не могу... И будь я проклят, если возьму в привычку вытаскивать тебя из передряг. Вики, почему бы тебе не убраться подобру-поздорову?

— Дорогой мистер Смит, а почему вы, собственно, так жаждете избавиться от меня? Если, по-вашему, я ничегошеньки не смогу разнюхать, то с какой стати вам опасаться моей скромной персоны?

— Ох, до чего ж у женщин примитивная логика! А как насчет того, чтобы выстроить силлогизм, а? Ты же понимаешь, что из моих слов такой вывод отнюдь не вытекает. Я же сказал, что не вполне уверен в своих коллегах. — Голос его вдруг потеплел. — Послушай, Вики, это совершенно безвредный маленький заговор. Поверь! Почему бы тебе не оставить нас в покое?

— Если узнаю подробности, то, возможно, соглашусь, — любезно сказала я.

Смит открыл рот, но вместо того, чтобы удовлетворить мою просьбу, захохотал в голос.

— Нет, не пойдет, — проговорил он между приступами смеха. — У меня было искушение скормить тебе какую-нибудь правдоподобную историю. Ты же знаешь, что я большой мастер по этой части. Но у тебя почти такой же изощренный ум, как у меня. Ты ведь все равно не поверишь мне, правда?

— Черт побери! — воскликнула я, отбрасывая реверансы. — Да я не поверю вам, даже если вы скажете, что солнце встает на востоке. Почему бы, дорогой мистер Смит, вам самому не выйти из игры? Если заговор столь безобиден, то вряд ли он может принести много выгоды. Предупреждаю, мистер Смит, я дьявольски настойчивая особа, а мои друзья знают о вас уже вполне достаточно, чтобы...

Смит неторопливо извлек из кармана белоснежный платок, помахал у меня перед носом и так же неспешно сунул обратно.

— Переговоры окончены, дорогуша! Судя по всему, дипломатия нас ни к чему не приведет. Я возвращаюсь в дом, мне надо работать. Ты идешь? Или посидишь здесь?

— Пожалуй, посижу. Мне здесь нравится. Подумаю в тишине...

Смит вышел в пасть... то бишь в дверь, и обернулся. На фоне сада, ярко освещенного солнцем, он казался плоским силуэтом, вырезанным из черной бумаги. Лица я его не видела, но в голосе слышалось неприкрытое веселье:

— Восхищаюсь твоей храбростью, драгоценная Вики. Но не очень-то полагайся на свою отвагу. В этом парке можно встретить всякое, и не только ночью...

Слова эти пали на благодатную почву — одинокая девушка сидит в голове монстра, поневоле начнут мерещиться всякие страсти...

II

Впрочем, ужасы и страхи беспокоили меня не долго. Вскоре я мирно заснула. Пасть чудовища может быть на редкость уютным местечком, ежели там имеется удобный шезлонг. Кстати, сон, внезапно сморивший меня, был довольно необычен — я не имею привычки спать средь бела дня. С другой стороны, привычки обжираться за обедом и наливаться вином я тоже не имею, а после сверхсытных угощений и обильных возлияний не грех и подремать.

Поместье начало оживать после четырех часов, когда Пьетро восстал после дневного сна, — если он действительно спал у себя в комнате, а не занимался чем-то другим. Впоследствии выяснилось, что поутру Пьетро, как правило, вял и раздражителен, но к сумеркам он оживает, подобно тому виду кактуса, что расцветает к вечеру. К полуночи же граф просто фонтанировал энергией.

Надо признать, наш хозяин был человеком редкого обаяния. В отличие от большинства пресытившихся миллионеров он по-настоящему наслаждался жизнью. Не хочу сказать, что я знакома с толпой миллионеров, но иллюстрированные журналы-то читаю... иногда. Возможно, интерес к жизни поддерживало чудесное итальянское вино. Во всяком случае, пробудившись после дневного сна, он первым делом прикладывался к бутылке. Пил Пьетро неторопливо, давая возможность организму как следует переработать напиток, поэтому требовалось немало времени, прежде чем он добирался до положения риз. На этом сладостном пути он проходил несколько этапов.

Первым верным признаком опьянения являлось стремление продемонстрировать свою образованность. Граф начинал сыпать цитатами и фактами из истории, политики, философии, употребляя чудные, мудреные слова, о которых я и слыхом не слыхивала (это при том, что я женщина вполне образованная, доктор искусств как-никак). Думаю, словечки эти — плод фантазии Пьетро.

С приближением ужина на смену интеллекту приходила чувственность. Если бы в это время я находилась с Пьетро одна, мне пришлось бы скакать по комнате, уворачиваясь от его жадных рук. К счастью, прием пищи истощал сладострастные позывы, и после ужина граф становился кротким и сентиментальным ягненком. Он крутил на своих умопомрачительных музыкальных агрегатах старые шипящие пластинки и пытался покружиться в венском вальсе.

Правда, ближе к вечеру это приятное настроение перерастало в воинственность, но, будучи итальянцем, да еще аристократом, Пьетро желал драться на шпагах, а не на кулаках. В этой стадии он приставал ко всем подряд, требуя сатисфакции.

К полуночи Пьетро приходил в страшное возбуждение, начинал сыпать шутками, бородатыми анекдотами, беспричинно хохотать и вообще всячески развлекать общество. Он мнил себя фокусником, пусть и любителем. У хозяина замка имелись все необходимые принадлежности иллюзиониста, включая хитроумные ящики для разрезания женщин, но к тому времени его руки уже так дрожали, что даже горничные отказывались быть распиленными.

Под утро весельчак отключался, и тогда лакей с мистером Смитом оттаскивали его в постель. Не знаю, зачем ему вообще понадобилась любовница, если только не для единственного часа перед обедом.

В тот вечер во время «интеллектуальной стадии» Пьетро решил показать мне свою коллекцию. Он предупредил, что потребуется несколько дней, чтобы должным образом ее изучить, а сейчас он проведет лишь беглую экскурсию, чтобы я могла выбрать наиболее интересные экспонаты.

Мне доводилось видеть множество прекрасных коллекций, поскольку музеи — не только моя профессия, но и любимое развлечение. Но с подобным роскошеством я еще не сталкивалась. Чудесный антиквариат во дворце Караваджо не демонстрировался как музейные экспонаты, нет, старинными шедеврами здесь пользовались в качестве предметов домашнего обихода.

— Но как же воры?! — невольно воскликнула я. — Вы не боитесь воров, Пьетро? Ваш дом нараспашку, сюда может войти всякий, кому заблагорассудится.

— И как он выйдет? Например, вот с этим... — Пьетро кивнул на мраморного Геркулеса в натуральную величину, красовавшегося в гостиной. — Понадобится грузовик и лебедка. Не очень-то легко незаметно втащить в дом лебедку, согласны?

— Наверное, вы правы. — Этот легкомысленный человечек был не столь глуп, каким порой казался. — А как насчет более мелких предметов?

— О, в доме полно слуг. Все вещи ежедневно проверяются. Что касается самых маленьких и самых ценных, то их я, естественно, храню в сейфе.

— Драгоценности?

— А-а, вы любите драгоценности? — Пьетро похлопал меня по руке, и я испугалась, не перешел ли граф в чувственную фазу. Но он продолжал спокойно: — Драгоценности в хранилище. Хотите взглянуть?

— О да! — Я пошире распахнула глаза. — Обожаю драгоценности!

— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Пьетро. — Все вы одинаковые... Даже самые умные из вас глупеют, когда речь заходит о сверкающих безделушках.