Тайна Нефертити - - Страница 6

Рассказ вызвал поток вопросов, и бедному Факхри стоило немалых трудов побыстрее увести нас оттуда, дабы дать возможность войти в тесное помещение очередной группе туристов. Мы снова забрались в автомобили и проследовали до следующего пункта нашего путешествия — храма Деир эль-Бахри.

Я люблю Деир эль-Бахри, один из самых красивых храмов в Египте. Однако по мере того как шло время, мое нетерпение возрастало. Я безучастно следовала в толпе других за Факхри, едва слушая его вдохновенную лекцию о храме и его создателе — могущественной царице, не менее умелой правительнице, чем любой из фараонов, избравшей любовником человека низкого происхождения. Эта подробность вызвала живой интерес слушателей Факхри и породила множество ухмылок и смешков. Но мой взгляд и все мое внимание были прикованы к кучке домишек, видневшихся на севере. Поселение Гурнах.

Наконец мы там очутились. Дома поселян стояли прямо среди гробниц, но не фараонов, а знатных вельмож империи. Это были разрисованные и украшенные резными барельефами захоронения, многие из которых по заслугам известны. Когда мы добрались до гробницы Рамоса[9], одной из самых больших и богато украшенных, я, словно ненароком, оказалась в хвосте группы. И как только мои спутники один за другим вошли внутрь нее, дала деру.

Поселение располагается на склоне холма. Я выбилась из сил, не одолев, спотыкаясь, и двадцати футов вверх по каменистой тропе, вдоль которой стояли дома. Подбежали две злобные бродячие собаки и зарычали, я по привычке подхватила с земли пригоршню камней и бросила один в ту, что была ближе. И промахнулась. Я всегда промахивалась. Когда-то давным-давно я обычно носила для бедных одичавших тварей объедки со стола. Несколько деревенских ребятишек бежали рядом со мной, сверкая черными глазенками и протягивая тоненькие коричневые ручонки.

— Бакшиш[10], мииз, бакшиш, — требовательно повторяли они.

Я знала дорогу, будто только вчера прошла по ней. Дом Абделала был одним из самых больших и высоких в деревне. Когда я наконец остановилась во дворе перед дверью, сердце у меня колотилось не только оттого, что пришлось подниматься в гору.

Дверь была открыта, но я ничего не могла рассмотреть внутри из-за царящей там темноты. Чтобы уберечь свое жилище от нестерпимого зноя, в здешних домах всегда стараются поддерживать темноту. Я стояла в нерешительности, держась за бок — в нем кололо от быстрой ходьбы. Наконец из дома вышел молодой человек. Совсем юный, не старше восемнадцати лет, но с франтовато подстриженными усами. Он был поразительно красив, такие прекрасные лица встречаются среди молодых феллахов, пока тяжелый труд и жалкие условия жизни не состарят их раньше времени. Смуглое, точно отлитое в бронзе, лицо святого, шапка черных блестящих волос, от которых исходил сильный сладковатый запах бриолина. Вместо обычного полосатого балахона на нем были облегающие синие джинсы и блестящая цвета пурпура рубашка — скорее всего дар какого-нибудь туриста из Калифорнии.

— Ищете проводника, мииз? — Он широко улыбнулся, показав красивые белые зубы. — Я лучший проводник в Луксоре. Я покажу вам дорогу. Но сначала выпейте чаю. Да, и посмотрите древние сувениры, которые я нашел.

— Спасибо. Я пришла увидеться с Абделалом.

Лицо юноши словно обволокла невидимая пленка, оно застыло, превратившись в настороженную маску.

— С Абделалом? — медленно переспросил молодой человек. — Он здесь не живет.

— Нет, живет, — нетерпеливо возразила я. — Мне хорошо известен этот дом. Он написал мне. Пожалуйста, скажите, что я пришла.

— Ах. — Улыбка появилась снова, но взгляд остался настороженным. — Он написал вам?

— Да.

Юноша стоял, приветливо улыбаясь, и не двигался с места. Я была знакома с обычаями Востока, где презирают поспешность и ценят неторопливую церемонность, но тут было что-то другое. Я позволила себе показать свою досаду.

— Пожалуйста, проводите меня к Абделалу. Он меня ждет.

— Я сожалею. — Юноша отвесил полупоклон, разведя руками.

— Он дома?

— Увы, нет.

— Тогда не могли бы вы сказать мне, когда он будет дома?

— Нет, не могу.

Немилосердно пекло солнце, я физически ощущала, как его лучи вонзаются в мою голову даже сквозь шляпу. Обесцвеченные солнцем камни вокруг и глиняные кирпичи домов слепили глаза. Я уже решила, что со мной случился солнечный удар. Разговор походил на арабскую версию «Алисы в Стране чудес». Но я зашла слишком далеко, чтобы какой-то непочтительный юнец мог заставить меня повернуть назад. Я уже собралась предпринять новую попытку, когда из темноты дверного проема вышел еще один человек.

Только хорошенько приглядевшись, можно было понять, что эти двое — близнецы. Вновь появившийся носил местные одежды, хотя его черно-белый балахон выглядел более чистым, нежели они обычно бывают у здешних жителей. Лицо у него было точно такое же смуглое и красивое, как у брата. На голове — скуфейка, какие носят египетские феллахи, ярких несовместимых цветов: на желтом фоне зеленые ромбы и треугольники синего и красного цветов. Юноша окинул внимательным взглядом сначала брата, потом меня.

— Да, мииз. Вы потерялись?

— Может, и потерялась, — отвечала я беспомощно. — Я ищу Абделала. Я его друг. Он хотел повидаться со мной.

Две пары черных глаз на какое-то мгновение встретились взглядом. Затем первый из братьев едва заметно пожал плечами. Прислонившись к стене дома, он вынул пачку сигарет и предложил мне с самой искренней улыбкой, какую только можно вообразить. Я отказалась.

— Где Абделал? — настойчиво спросила я.

Ответа не последовало. Я почувствовала, что нервы у меня на пределе. Наконец, после минутного молчания тот, что был в балахоне, печально проговорил:

— Мне жаль. Вы действительно его друг? Тогда вам будет грустно узнать, что мой отец умер.

Я слишком долго простояла под палящим солнцем, с трудом сдерживая раздражение. Теперь беспощадно яркий солнечный свет померк, но он сменился не тьмой, а слепящей белизной. Какое-то мгновение я ничего не видела. Когда почва под ногами опять стала твердой, я поняла, что меня поддерживают в вертикальном положении две пары рук.

— Со мной все в порядке, — сказала я, безрезультатно пытаясь освободиться от мужской руки, крепко обвившей мою талию, в чем уже не было необходимости.

Парень в балахоне энергично скинул руку своего брата.

— Это все из-за солнца, — сказал он.

— Пойдемте в дом, ситт[11]. Моя матушка приготовит чай. Я расскажу вам, если пожелаете, о моем отце.

Он повел меня, поддерживая под локоть. Рука его была сильной и надежной, и я с радостью оперлась на нее. После солнечного света мне показалось, что внутри дома абсолютно темно, хоть глаз коли. Я с трудом различала стены узкого коридора, затем мы оказались в комнате с утрамбованным земляным полом. Парень усадил меня на возвышение, покрытое видавшими виды подушками. Он вышел и увел с собой брата, оставив меня в полном одиночестве.

Мне необходимо было побыть одной, не только для того, чтобы глаза привыкли к полутьме, но чтобы собраться с мыслями. Странно, почему это известие так меня сразило. Абделал был стар, очень стар по египетским понятиям. И прошло ведь целых три месяца с тех пор, как он написал письмо...

Когда юноши вернулись назад с подносом, я краешком глаза заметила фигуру в черном платье, замешкавшуюся в дверном проеме, и подняла руку в приветственном жесте, но не удивилась, когда черные юбки промелькнули и исчезли в коридоре. Египтянки не прячутся от женщин-иностранок, однако никогда не принимают участия в застольных беседах, это прерогатива другой, лучшей половины человечества.

Чай был превосходным, такой, как бывал всегда, — очень темный, почти черный, и очень сладкий. Мы выпили по чашке в полном молчании, потом парень в балахоне, снова наполнив мою чашку, подал мне тарелку с ломтями хлеба и откашлялся.