Тайна Нефертити - - Страница 21

— А как насчет Ахмеда?

— Ну, он мог бы рассказать нам. Он — сколок той же скалы, ему достался отцовский ум и интерес к раскопкам...

— Он когда-нибудь сможет стать хорошим начальником над рабочими, — предположил Блоч.

Джон как-то странно посмотрел на него:

— Он когда-нибудь станет хорошим археологом. Я пытаюсь уговорить его начать учиться в университете с будущего года.

— А я думал, ты его уже убедил, — вставил Майк.

— Я тоже так думал. Однако в последнее время с ним творится что-то непонятное. — Джон задумчиво пожевал мундштук своей трубки. — Хотелось бы мне знать, что у него на уме... Нет, Сэм, я не думаю, что ему известно о гробнице, во всяком случае, о том, что тебя интересует. Шкатулочка, которую Абделал оставил для Томми, была не распечатана. Отсюда можно предположить, что Ахмед не только не ведает, откуда она, но что к тому же он честен. Следующий вывод таков: если Абделал не доверился даже своему сыну, значит, он не доверился никому.

Я знала, что за этим последует, и, когда Джон, повернувшись ко мне, раздраженно воскликнул:

— Черт возьми, Томми, что же было в этом письме? — ответ у меня был наготове.

— Пожелание всех благ и воспоминания о старых добрых временах, — любезно ответила я.

Небольшой садик окутывали густые тени, похожие на черный бархат, расшитый серебряными нитями лунного света. Буйно цветущий куст жасмина возле глинобитной ограды наполнял ночь сладким дурманящим ароматом, пышные соцветия белели в темноте.

Мне следовало бы сидеть запершись в своей комнате, но я была не в состоянии выносить это вынужденное заточение. Совещание в кабинете Джона закончилось обсуждением места, откуда утром должны начаться поиски. Обсуждение затянулось так надолго, что Ди уснула в разгар дебатов. Судя по всему, Майк находил ее посапывание очаровательным, и, сознаюсь, было что-то привлекательное в том, как она спала с открытым ртом и разметавшимися волосами, свернувшись калачиком в большом кожаном кресле.

По мере того как споры становились все горячее и для неспециалиста все непонятнее, я и сама не удержалась и пару раз зевнула. Джон и Майк спорили меж собой по поводу каждого квадратного фута десятифутового скалистого гребня, предлагая варианты и отвергая предложения друг друга. Блоч тоже норовил внести в обсуждение свой вклад. Не обладая знаниями настоящего исследователя, он, вероятно, почерпнул свои сведения о пещерах и гробницах из позабытых путеводителей прошлого века и теперь то и дело их цитировал. Стоило ему подать какую-нибудь реплику, как Майк или Джон, а иногда и оба сразу кричали: «Это была гробница Аменхотепа II» или «Это находится в Долине царей, нет смысла там искать!» — отвергая любое предложение почтенного господина.

Однако в конце концов все трое сошлись на каком-то участке, с которого следует начать, на чем собрание и завершилось.

Не знаю, почему я досидела до конца. Хотя все внимание Джона было сосредоточено на карте, я чувствовала, что он все время чего-то ждет от меня. Надо полагать, того, что я бухнусь на колени и завоплю: «Виновата, каюсь! Я скажу вам, где нужно искать!»

Но я не сделала этого. Частично из-за того, что не знала где. Тем не менее я понимала: по моим саркастическим замечаниям Джон догадался, что я что-то скрываю. Прогуливаясь вдоль ограды пустынного садика и время от времени поднося цветущие ветки жасмина к носу, я с тревогой размышляла, как мне быть.

Упоминание о Нефертити в письме Абделала не было случайным. Ощущая бремя лет и страшась превратностей судьбы, старик пытался сообщить нечто очень важное, облекая это в намек, понятный мне и недоступный непосвященным.

Он преуспел лишь наполовину, что характерно для всех благих намерений. Я была уверена, что намек непонятен посторонним, ибо он оставался загадкой и для меня тоже.

«...день, когда ты была великой царицей Нефертити...» Что это, ссылка на какой-то определенный день и определенное место или ловкий способ упомянуть имя, которое-то прежде всего и важно? Я пришла к заключению, что первый вариант достовернее. Упоминание странного названия «Млечное место» подтверждало этот вывод.

Подобного названия не было ни на одной карте, а я изучила их несколько. Следовательно, это не географическое название. Вероятно, так мы с Абделалом назвали однажды какое-то место, но потом это название больше не фигурировало, иначе я бы помнила его. Просто я один раз, должно быть, обронила его, возможно в шутку, навсегда позабытую мной. У Абделала же были веские причины запомнить ее. Рядом или в том самом Млечном месте он обнаружил гробницу — «предел тайных мечтаний каждого египтолога», как выразился Джон.

Молодец, похвалила я себя, рассуждаю я очень логично. Однако это никоим образом не приблизило меня к ответу, а привело лишь к еще одному вопросу: действительно ли я так уж хочу получить ответ?

Рассуждая здраво, говорила я себе, мне глубоко наплевать, найдет ли кто-нибудь когда-нибудь эту затерянную гробницу. Археолог из меня никакой, и я действительно имею немало серьезных оснований ненавидеть эту профессию и тех, кто ей занимается, и выбросить из головы все эти гробницы, сокровища и вообще Египет.

А подсознательно, в душе? Мне не хотелось исследовать эту опасную terra incognita[19], но я была в достаточной степени честна, чтобы признаться себе в том, что имелась и другая, менее уважительная причина наплевать на пресловутую гробницу. Джон хотел ее найти. Я ненавидела Джона, ненавидела его все больше, потому что он был прав, а я — постоянно не права, так как он пытался с присущей ему неуклюжестью помочь мне, а я превратно истолковывала его усилия. И вот, движимая ненавистью, я делала все, что было в моих силах, но не для того, чтобы активно помешать ему найти драгоценную гробницу, а для того, чтобы не внести своей собственной лепты в его успех.

Не исключалась возможность, что та крупица информации, которой я владела, была бесполезна как для меня, так и для остальных. Однако существовала отдаленная вероятность и того, что аллюзия, мною позабытая, может кое-что означать для моего старого знакомца, чье сознание не омрачено навязчивыми идеями. Пришла пора начать бороться с этими навязчивыми идеями, но не только потому, что я должна вести с Джоном честную игру, но и потому, что мое бесчеловечное обращение с ним унижало меня как личность. Мне не придется пресмыкаться перед ним и просить прошения. Достаточно рассказать Майку. Он, как оказалось, вполне порядочный парень. Майк не станет...

— Как нежно спит лунный свет на другом берегу! — продекламировал он у меня за спиной и пощекотал веткой жасмина по носу.

— На каком берегу? — спросила я, очнувшись и отводя белые соцветия от лица. — Ты что, всем девушкам подобное говоришь?

— Дело не в том, что я сказал, а как.

Я осторожно обернулась и увидела его силуэт. Тускло блеснули зубы на остававшемся в тени лице. Затем блеск померк, и он серьезным тоном сказал:

— Я забеспокоился, когда тебя не оказалось в комнате, Томми. Тебе не следует выходить в сад одной.

— Ворота на ночь закрываются. По крайней мере, так было раньше.

— Сейчас тоже. Но они не смогут защитить тебя от...

Я всматривалась в его лицо, сожалея, что оно так высоко от меня и скрыто густой тенью, это мешало разглядеть его выражение.

— От того, кто находится по эту сторону ограды? — докончила я за него, и он подтвердил мою догадку молчанием. — Майк, ту думаешь...

— Нет, — сказал он слишком поспешно. — Эти следы на запястьях Джона... Ты ведь не считаешь...

— Ты сам себе противоречишь. Если Джон — твой кумир, тебе ничего подобного не должно приходить в голову.

— Да, только... Ведь ты его не подозреваешь... что прошлой ночью вором был он?

— Нет, — ответила я и, размышляя вслух, продолжала: — И не потому, что он не стал бы воровать, если бы счел это необходимым, а потому, что красться и таиться — это не его стиль. Начнем с того, что он непременно разбудил бы меня, топая ножищами и на все натыкаясь в темноте. А разбудив, не стал бы отвлекаться на такие пустяки, как мои женские прелести. И наконец, если бы они его действительно интересовали...