Таящийся ужас 3 - Гриньков Владимир Васильевич - Страница 76

Он снял с нее туфли.

Значит, это был не сон. Он убил ее в ту постыдную ночь, и сейчас в том самом месте, где он уронил его, лежал пистолет, из которого он застрелил ее. Взгляд его упал на оружие, потом снова сместился к женщине. О шлюха драгоценная! О милая и нежная распутная супруга!

Убив ее и аккуратно уложив на стеганое шелковое покрывало, он, не раздеваясь, улегся спать у себя в комнате. Впрочем, сказать так было бы чрезмерным упрощением, а следовательно, искажением реальности. Он не просто лег спать. Точнее, он погрузился в глубокую, успокаивающую темноту, в которой мучащие его проблемы и сомнения если и не находили своего разрешения, то, по крайней мере, оставались как бы в подвешенном состоянии и не превращались в нечто еще более тягостное и мучительное. Спал он крепко.

Проснувшись, он сразу же ощутил потребность что-то предпринять, причем план действий, который всплыл в его мозгу, казался наиболее простым и очевидным.

Заряженный пистолет лежал здесь же, и сам он был здесь, однако ему сейчас, как, впрочем, и накануне, не только не хотелось жить, более того, он испытывал жгучую потребность умереть.

Впрочем, особо спешить было незачем. Он ощущал странную вялость, незнакомую ранее апатию во всем теле. Подойдя к лежавшему на полу пистолету, он наклонился, поднял его и положил во внутренний карман пиджака, в котором провел ночь. И потом спокойно стоял, словно абстрагировавшись от всего окружающего, устремив взгляд на лежащую Элен.

На мгновение он почувствовал боль в сердце совсем слабую, еле слышную, похожую на сухой шелест крыльев цикады. Отвернувшись, все так же с пистолетом в кармане, он пересек комнату, вышел из дома и зашагал по улице, прячась в тенистом туннеле из ветвей и листьев от яркого солнца.

Конкретного пункта назначения у него не было. Более того, не было и особой цели покидать дом — он пока не вполне созрел для того, чтобы умереть, и ему требовалось хоть что-то сделать, пока этот момент не наступил. В голове смутно ворочалась мысль пойти в деревню и там в каком-нибудь закутке покончить с собой. Или можно было спустя некоторое время вернуться домой и наложить на себя руки в той же комнате, рядом с Элен, чтобы их потом нашли лежащими друг подле друга.

Это была поистине гигантская проблема — где именно лишить себя жизни, и в настоящий момент он чувствовал, что бессилен даже подступиться к ее решению. Мысли были какими-то вязкими, тягучими, инертными, оставаясь в плену того же отчаяния, в котором он проснулся, а кроме того, его голова вдруг принялась покачиваться, словно подчиняясь исполинской мощи пульса, бьющегося в такт сокращениям сердца.

День выдался очень жаркий. Яркий, белый, знойный день. Над раскаленной улицей подрагивала полоска густого воздуха, создавая иллюзию искрящейся воды. Солнце близилось к зениту, зависая в вышине ослепительного неба. Пульсирующая духота проникла внутрь его черепа, и он внезапно ощутил страшную, близкую к обмороку слабость; опасно зависнув над самым обрывом сознания, тогда как окружавший его мир смещался, колыхался и грозил померкнуть совсем. Он вышел из тенистого туннеля и оказался с непокрытой головой прямо под солнцем, нещадно обжигавшим его своими огненными лучами.

Не сбавляя шага, он закрыл глаза ладонью, снова возвращая желанную темноту, а когда наконец отвел руку и посмотрел себе под ноги, то с изумлением обнаружил, что идет босиком. На кончике большого пальца левой ноги виднелся кусок пластыря, на основании чего можно было предположить, что не так давно он поранился. Босые ноги шлепали по серой, грязной дороге. Почва была горячей и очень сухой, сверху похожей на пудру, отчего при каждом шаге над ней взлетали маленькие фонтанчики пыли, тонкой, белесой пеной оседавшей на выгоревшей голубоватой ткани брюк.

Несколько секунд он не мог вспомнить, где находится, куда идет и почему вообще здесь очутился. Но затем он осознал, как все это произошло: он увидел, что сидит под большим тополем на заднем дворе своего дома и думает о том, как было бы хорошо в такой жаркий день искупаться в речке. Именно туда он сейчас и шел, и после минутного забытья и отчужденности все вокруг опять стало знакомым и близким.

Он только что миновал пастбище Шаффе и как раз подходил к тому месту, где пыльная дорога пересекалась с другой — у северо-восточного угла старой молочной фермы Мошера. Прямо впереди виднелись заросли чахлых Деревьев, росших вдоль берега небольшой речушки. Именно там и находилось место для купания.

Чувствуя странную смесь глубокого удовлетворения и уверенности в себе, он тихонько пробормотал себе под нос:

— Я — Дьюи Мартин, и мне хочется в жаркий полдень искупаться в прохладной речке.

Сначала ему показалось, что до реки рукой подать, однако расстояние оказалось большим — примерно с полмили, так что ему пришлось сначала миновать кукурузное поле, а потом еще и пастбище, принадлежавшее фермеру Дагену. Дьюи сошел с дороги и побрел вдоль двух полосок из колючей проволоки, огораживавших поле. Обогнув край вспаханной земли, он перешел на другую сторону поля, и зашагал вдоль высившейся сплошной стеной кукурузы, высматривая, не бродит ли по пастбищу Юпитер. Так звали быка Дагена, и он был довольно опасен.

Бык оказался на месте, в самом конце пастбища, хотя и на безопасном расстоянии. Проскользнув под оградой, Дьюи поспешил дальше в надежде, что Юпитеру тоже потребуется время, чтобы смекнуть, стоит ли бросаться в погоню за неизвестным субъектом или нет.

Теперь река была совсем близко метрах в двадцати, но Дьюи все же присел в тени пекана, чтобы немного передохнуть. По непонятной ему причине он довольно сильно устал и по-прежнему испытывал головокружение; кроме того, его немного беспокоило то обстоятельство, что он никак не мог вспомнить, что произошло между его выходом из дома и тем моментом, когда он увидел на пыльной дороге неподалеку от фермы Мошера свои босые ноги. У него было такое чувство, словно он отшагал порядочное расстояние по незнакомым ему местам, хотя, конечно же, все это было не чем иным, как последствием одуряющей жары. Через несколько минут от этих мыслей не осталось и следа. Подойдя, он быстро разделся догола и нырнул в темно-зеленую воду.

В воде было восхитительно прохладно, и он не вылезал из нее почти целый час, но потом все же выбрался на берег и долго лежал на песке, поблескивая как жёлудь обнаженным коричневатым телом. Наконец, когда его плоть налилась чистым белым жаром, он снова нырнул — на сей раз вода по контрасту показалась ему заметно холоднее, хотя все так же наполняла его самым чувственным наслаждением, которое ему доводилось, пережить на свете. В общей сложности он провел на реке почти целый день, пока по положению солнца не смекнул, что время уже довольно позднее и пора возвращаться домой.

Назад идти было уже не так жарко. Подул слабый освежающий ветерок, так что до города он добрался без остановок, не ощущая прежнего головокружения.

Срезав путь к улице, на которой стоял его дом, он зашагал по ней, различая доносившееся до него умиротворяющее бормотание сенокосилки дождевальных установок, стрекот цикад и вдыхая запахи вечерней кухни, цветов и свежескошенной травы.

У кромки тротуара стояла девушка примерно одного с ним возраста, в розовом платье. Оно было похоже на выходной наряд, с голубым пояском и кружевной полоской у воротника.

Ее золотистые волосы были заплетены в две косы, и он поймал себя на мысли, что никогда еще ему не приходилось видеть такое прекрасное лицо. Впрочем, ему на секунду показалось, что он уже встречал ее раньше, хотя так и не вспомнил, где это было и когда. С другой стороны, едва ли это было на самом деле, потому что если бы она действительно встречалась ему прежде, то он вряд ли забыл бы о таком событии.

Когда он приблизился к ней, девушка улыбнулась и сказала:

— Привет.

Он остановился, не отводя от нее взгляда, и ответил:

— Привет.

— Ты где-то здесь живешь?

— Да, в нескольких кварталах отсюда.