Ночной поезд в Мемфис - Питерс Элизабет - Страница 7

— С материнской стороны, — повторила я, чтобы показать, что слушаю ее внимательно, и сделала знак стюарду. Жадно глотая еще одну «Мимозу», я пропустила несколько следующих фраз.

—... на самом деле лишь отдаленное отношение к египтологии. Собираясь выйти замуж, я решила передать родовое имя кузену. Бедный Агривейн! Я редко видела его, он вечно уезжал то на одну, то на другую войну.

— Агривейн?

— Да, я его называла именно так. Вообще-то при крещении ему дали имя Альберт, и друзья, если не ошибаюсь, звали его Эл. Такое заурядное имя! Это он настоял, чтобы мы назвали сына Джоном. Я хотела назвать его Персивалем или Галахадом.

Я поперхнулась «Мимозой». Джен добродушно похлопала меня по спине. Потом лицо ее омрачилось:

— Ах, милая, надеюсь, я не рассердила своего мальчика. Мужчины так не любят, когда кто-то замечает их слабости, они, знаете ли, так чувствительны в этом отношении. Я пообещала себе, что не буду суетиться вокруг него, особенно теперь, когда у него есть жена, которая станет о нем заботиться, но он так болел прошлой зимой... Упал, катаясь на лыжах, а потом началось воспаление легких. Теперь, кажется, все позади, но я беспокоюсь.

— Упал, катаясь на лыжах, — повторила я, как попугай. Джон был не лучшим в мире лыжником и упал плашмя и без того уже разбитым лицом вниз, пытаясь добраться до места, где некий мерзкий субъект собирался вот-вот проделать со мной нечто отвратительное, перед тем как совсем прикончить. Однако больше всего Джону досталось, когда он добрался до места и сошелся с негодяем врукопашную, а также во время начавшегося вслед за этим схода лавины. Я не знала о его болезни, но сообщение о ней меня не удивило. Если бы он вместо того, чтобы тайно бежать, остался на несколько дней в постели, может, ничего и не было бы. А я не стала бы ему докучать.

К счастью, Джен не заметила, что я отвлеклась, она получала удовольствие от самой возможности говорить. Я тихонечко потягивала свое шампанское с апельсиновым соком, в то время как она радостно продолжала рассказывать, как боялась, что ее дорогой мальчик никогда не остепенится — «он ведь так привлекателен для женщин», о скоропалительном ухаживании — «он познакомил меня с ней всего несколько недель назад» и о том, как они настаивали, чтобы она провела вместе с ними их медовый месяц.

— Медовый месяц, — повторил попугай.

— Да, они поженились на прошлой неделе. Церемония прошла так мило, дома, в кругу лишь близких друзей... Разумеется, когда они первый раз предложили мне поехать с ними, я отказалась, но Мэри была так настойчива, а Джон сказал, что будет глубоко обижен, если я не соглашусь. Конечно, я собираюсь держаться от них как можно дальше.

Не помню, что еще она говорила.

Остальные члены группы были уже размещены по каютам накануне, поэтому мне не пришлось немилосердно долго ждать, пока стюард проводит меня в мою. Я лишь смутно сумела осознать, сколь она элегантна — удлиненное фигурное окно с маленьким балкончиком, огражденным перилами, ванная. Мои чемоданы были аккуратно сложены на специальной подставке у изножья кровати. Я отделалась от стюарда и рухнула в ближайшее кресло.

Иногда, особенно посреди ночи, когда, встав с постели, но окончательно не проснувшись, вы ковыляете через темную комнату и вдруг с размаха ударяетесь обо что-то кончиками пальцев ноги или плечом, болевой сигнал лишь через несколько секунд доходит до ваших заторможенных мозгов. Мне удалось задержать его на гораздо более длительное время.

Глава вторая

I

Жестоко уязвленное самолюбие доставляет не меньше страданий, чем разбитое сердце. Если человек молод, глуп, романтичен и раним, он зачастую путает эти две вещи. Я не была ни слишком молода, ни романтична, ни ранима, разве что глупа, но, видит Бог, тоже неоднократно совершала эту ошибку.

Однако не на сей раз. Потрясение, гнев, унижение, стыд — лишь малая часть тех чувств, что кипели во мне, провоцируя бурную реакцию. Я должна была скрыть ее от Джен, и, похоже, она не заметила ничего необычного. Оставалось надеяться, что и перед Джоном я ничем себя не выдала.

Усилием воли я поднялась на ноги. Скоро всех пригласят на коктейль, где мне тоже надлежит присутствовать. Это будет мое первое появление на публике, первая возможность соотнести реальные лица и фигуры с именами в списке пассажиров. Пустая трата времени, раз я уже опознала «лицо», которое меня просили опознать, но рано или поздно нам придется встретиться, и черт меня подери, если я позволю ему заметить, какой тяжелый удар он мне нанес.

Удобства были на уровне рекламы. Кроме двух кроватей, в каюте стояли кушетка, достаточно длинная, чтобы даже я могла вытянуться на ней во весь рост, и два удобных кресла. В ванной комнате был не только душ, но и ванна (недостаточно длинная, чтобы я могла вытянуться в ней во весь рост, но таких вообще мало), а на туалетном столике выстроились в ряд изысканные флаконы с этикетками знаменитых французских косметических фирм. Методично и механически я распаковала вещи, приняла душ и уселась перед туалетным столиком, готовая действовать. Обычно я не увлекаюсь косметикой, но в тот вечер собиралась использовать все возможности искусственного усовершенствования своей внешности. Я хотела выглядеть великолепной, холодной, спокойной и невозмутимой.

При удаче можно было рассчитывать по крайней мере на три последних эффекта. Мои руки все еще не обрели уверенности; я попыталась успокоиться, заставляя себя вспоминать подлые и низкие проделки Джона, но память уводила меня в сторону и вместо этого я мысленно возвращалась...

Например, к сочельнику, который мы провели в заброшенной церкви, прижавшись друг к другу у слабого огонька, а снаружи бушевала метель. Мы заваривали в покрытом земляной коркой цветочном горшке чай из мятой пачки, которую я извлекла из своего рюкзачка. Джон до колик хохотал над содержимым этого рюкзачка, но был слишком голоден, чтобы отказаться от раскрошившегося имбирного печенья и смятой плитки шоколада. Он играл Баха на расческе, приложив к ней листок папиросной бумаги, а когда глаза у меня стали неудержимо слипаться, обнял меня, чтобы я не замерзла, и просидел так всю ночь, терпеливо поддерживая слабый костерок.

Румяна не понадобились. Щеки и так горели. Я начала замазывать румянец гнева тональной пудрой, заодно замаскировав и несколько морщин, которых не заметила, когда смотрелась в зеркало прошлый раз.

Никто не давал мне никаких обетов и даже просто обещаний, но, мягко выражаясь, огорчительно поцеловать на прощание человека, который только что нежно, страстно, искусно любил тебя, а при следующей встрече уже увидеть его с новоиспеченной женой.

К такому удару я не была готова. Впрочем, и его бледность могла свидетельствовать о чем угодно — о гневе, сосредоточенности или испуге, но она не была показной. Он тоже не ожидал меня увидеть.

Я выбрала платье и юркнула в него. Оно было черное, мягко облегающее фигуру, с длинными рукавами и вырезом, более глубоким, чем одобрила бы бабушка Эрминтруда. Часть декольте я прикрыла тяжелой (faux[12]) золотой цепью с медальоном, воткнула в волосы, завитками ниспадавшие на затылок, пару шпилек с золотыми головками и отступила от зеркала, чтобы оценить результат.

Щеки все еще пылали, но это можно было отнести на счет солнца. Джен ведь уже предупредила меня, что нужно носить шляпу, не так ли?

Раздалась изысканная трель колокольчика, и я нервно дернулась, но потом сообразила, что это тот самый сигнал, которого я ждала. Было без пяти пять — время приема и коктейля в честь начала путешествия. Некоторые гости прибыли на теплоход еще вчера, другие, как и я, присоединились позже, теперь предстояло впервые собраться вместе, и все будут изучать меня, а я — их. Обычно я не страдаю страхом сцены, но сейчас мои пальцы словно примерзли к дверной ручке и понадобилось приложить усилия, чтобы повернуть ее.