Ночной поезд в Мемфис - Питерс Элизабет - Страница 14

В пестрой рубашке с расстегнутым воротом и мятых брюках защитного цвета он выглядел моложе, чем, вероятно, был, и доступнее. Меня приятно позабавило, что на нем-таки надет пробковый шлем. Он плевал на условности, главное — чтобы вещь имела практический смысл: шлем защищал голову и шею от беспощадного солнца и был достаточно тяжел, чтобы его не срывал с головы постоянно дующий ветер.

— Полагаю, это ваш первый визит в Египет? — продолжал он, глядя на меня сверху вниз и одновременно протягивая мне руку. Я позволила поднять себя, но он все равно смотрел на меня свысока, хотя это не многим по росту. Тем уголком своего сознания, который обычно стараюсь держать на замке, я оценила ширину его плеч, плоский живот и решила, что для мужчины за пятьдесят он выглядит совсем недурно. К тому же мультимиллионер. Или миллиардер? А, миллион туда, миллион сюда, не так уж важно, благоразумно заключила я.

— На теплоходе уже все знают, что я мошенница?

— Да что вы, Вики, не нужно себя клеймить. У вас почтенная репутация. Я с большим интересом читал вашу статью о рименшнейдеровской гробнице[19].

— Польщена. Но все же ни черта не смыслю в египтологии, — призналась я, изобразив одну из самых обаятельных своих улыбок.

— Хотите, стану вашим гидом? Я — лишь любитель, но Саккару знаю прилично.

То утро оказалось одним из самых пленительных в моей жизни. В Саккаре множество достопримечательностей. Помимо большой Ступенчатой пирамиды, там сохранилось несколько малых, полуразрушенных пирамид и множество второстепенных строений — поминальных храмов с внутренними двориками, лабиринтов и часовен. Существует и немало подземных сооружений, назначение которых пока не выяснено, а также масса персональных усыпальниц знатных вельмож. Самые крупные мастабы[20] представляют собой своего рода лабиринты. В одной из них — тридцать четыре верхних покоя и подземная погребальная камера. Накануне я кавалерийским наскоком освоила путеводитель, и в голове у меня осталась лишь мешанина не связанных между собой фактов. Лэрри придал сумбуру смысл и логику.

— Вы ошиблись в выборе призвания, — сказала я, когда мы покидали храмовый комплекс. — Вам следовало стать гидом.

Этот глупый комплимент неожиданно показался ему до смешного лестным. Мы становимся друзьями, самодовольно подумала я. Ничего удивительного, что бедняга бегает от женщин вроде Сьюзи; ему наверняка до смерти надоели их постоянные преследования. Единственное, чего он хочет, это чтобы к нему относились как к интеллектуалу, чтобы восхищались его умом, а не деньгами. Я вполне его понимаю, хотя в моем случае поклонников отвлекают от моих интеллектуальных достоинств отнюдь не деньги.

— Любителю легче упрощать сложное, — скромно заметил он. — Посмотрим еще одну усыпальницу до обеда? Как специалист по истории искусств вы, вероятно, хорошо разбираетесь в рельефах.

— Я помню некоторые знаменитые рельефы эпохи Древнего царства — они восхитительны, очень изысканны и детализированы, но теперь уже не помню, который из них откуда. Особенно люблю один, на нем изображен детеныш гиппопотама...

— Вы, наверное, имеете в виду рельеф из гробницы Мерерука. — Лэрри взял меня за руку. — Но есть и другие, не менее замечательные. Давайте пойдем туда, где поменьше народу.

Народу было полно везде, по крайней мере с точки зрения такого человека, как я, который считает, что трое — это уже толпа, но Лэрри придерживался иного мнения:

— Никогда не видел, чтобы в это время года здесь было так малолюдно. Туризм чахнет, люди боятся терроризма. Нам-то хорошо, а вот для египетской экономики — беда.

Я увидела своего гиппопотамчика, который семенил сквозь заросли тростника у реки, не обращая внимания на огромного крокодила, наступавшего ему на пятки, если у гиппопотамов есть пятки. Но ему не о чем было беспокоиться: заботливая мамаша гиппопотамчика уже сцапала хищника и как раз перекусывала его пополам.

Фотографии, которые я видела, не передавали всей глубины резьбы по камню. Человеку, привычному к западной скульптурной манере, эти рельефы могли показаться простыми до наивности, но чем дольше я вглядывалась в них, тем больше понимала: это впечатление обманчиво. Почерк мастера был уверенным, искусным и в высшей степени изощренным. Только невежда или зритель, не способный преодолеть своих подсознательных предубеждений, мог недооценить его.

Лэрри полностью согласился со мной и похвалил за такое умозаключение. Мы наслаждались обществом друг друга, как вдруг послышалось шарканье шагов и знакомый голос.

— Это Фейсал, — сказала я. Лэрри взглянул на часы:

— Точно по расписанию. Сейчас, оказывается, времени больше, чем я думал. Оно пролетело так быстро. — Он многозначительно посмотрел на меня. Я ответила улыбкой, весьма вероятно, глупой.

Первым в помещение, где мы находились, вошел высокий, костлявый человек, сидевший накануне с Лэрри за столом. Все утро он сопровождал нас, держась на почтительном расстоянии, и сейчас деликатно смотрел в сторону, пока Лэрри тихонько не окликнул его:

— Кажется, вы еще не знакомы? Доктор Виктория Блисс — Эд Уитбред.

— Доброе утро, мэм. — Эд сдернул свою мягкую широкополую белую шляпу и поклонился.

Несмотря на удушающую жару, он был в пиджаке. Я догадывалась, почему. Эд был на добрых три дюйма выше Лэрри, то есть его рост приближался к шести футам пяти дюймам. Я искренне надеялась, что Лэрри объяснит ему: я — друг. Мне бы не хотелось иметь в лице Эда врага.

Под предводительством Фейсала в помещении собрались и остальные. Лэрри благоразумно исчез, увидев, что ко мне направляется Сьюзи, добродушно, но решительно расталкивая всех на своем пути.

— А я все недоумевала, куда вы запропастились, — сказала она. — Как вам это удалось?

— Что удалось?

— Сами знаете. — Она подмигнула и толкнула меня локтем в бок. Для женщины, столь мягкой во всех прочих местах, локоть у нее был на удивление твердым. — У меня, как я ни старалась, ничего не вышло. Вы должны объяснить мне, как...

— Пожалуйста, тише. — Фейсал похлопал в ладоши, как учитель, призывающий класс к порядку. — У нас всего пятнадцать минут, следом идет другая группа. Рельефы в этой усыпальнице...

Он был хорошим лектором, все объяснял живо, остроумно и, насколько я могла судить, точно. Я с трудом пыталась сосредоточиться, поскольку Сьюзи беспрерывно что-то бубнила и подталкивала меня. Наконец Фейсал остановился и строго посмотрел на нее:

— Сьюзи, вы непослушная девочка, вы абсолютно невнимательны. Подите сюда и станьте рядом.

Счастливо хихикая, Сьюзи повиновалась, а Фейсал перехватил мой взгляд и невинно подмигнул.

Солнце стояло высоко и палило нещадно, когда мы покинули усыпальницу и зашагали прочь по неровному песку. В ярком солнечном свете песок и камни казались совсем светлыми. Хоть идти было и недалеко, к концу перехода некоторые мои спутники тяжело пыхтели и жаловались.

Автобус уже ждал. Я со вздохом облегчения рухнула в кресло и приняла из рук улыбающегося официанта стакан воды с позвякивающими в нем кубиками льда. Переполненные пансионы, где едят и пьют обычные туристы, не только испытывая неудобства, но и рискуя подхватить фараонову болезнь, — не для нас. К спинкам кресел были приделаны откидные полочки, как в самолетах, и нам подали охлажденное вино и обед на тонком фарфоре. Даже признавая не без удовольствия, что к подобной роскоши очень легко привыкнуть, в глубине своего научного сознания я отметила, что выхлопные газы загрязняют атмосферу и разъедают камни пирамид.

Как только все уселись, к нам обратился Фейсал:

— Некоторые из вас уже знают, что одна дама из нашей группы заболела сегодня утром. Хочу всех успокоить и сообщить, что миссис Тригарт гораздо лучше, она благополучно доставлена в одну из каирских больниц...

Дальше я ничего не слышала. Одно лишь слово пробивалось сквозь все оболочки глупости, окутавшей мой мозг: Каир!