Неугомонная мумия - Питерс Элизабет - Страница 39

– Сэр, – снова забубнил Джон, – это христиане...

– Попридержи язык, Джон, и дай мне вон ту щетку.

– Скоро время чая, Эмерсон.

– Неужели?

Приняв этот вопрос за согласие, я вернулась в дом. Рамсеса в комнате не было. Как только я открыла дверь, навстречу радостно выскочил львенок. Я почесала его за ухом и оглядела ошметки, оставшиеся от тапочек Рамсеса, его ночной рубашки и парадного костюмчика. Потом, несмотря на жалобные причитания львенка, загнала его в клетку, вернулась в гостиную и поставила чайник.

Чай мы пили на воздухе. Песчинки, скрипевшие на зубах, – небольшая плата за прекрасный вид и ласковый ветерок.

Скоро появился Эмерсон.

– Сколько раз говорить тебе, Амелия, что этот ритуал – полная нелепость? Послеполуденный чай хорош дома, но прерывать раскопки... – Он жадно схватил чашку, осушил ее в один Присест и с многозначительным видом протянул мне. – Питри небось не прерывается на чай. И я не буду, точно тебе говорю. Сегодня последний раз.

Не проходит дня, чтобы я этого не слышала. Эмерсон обожает чай.

– А где Рамсес?

– Задерживается, – саркастически отозвалась я. – Что касается его точного местонахождения, то оно мне неизвестно. Ты ведь возражал, чтобы я устроила за нашим сыном слежку. Ты балуешь мальчика, Эмерсон. Сколько детей в его возрасте ведут свои собственные раскопки?

– Он хочет нас удивить, Пибоди. Было бы жестоко лишать ребенка невинного удовольствия... А, вот и он. Что-то ты сегодня на редкость опрятный, Рамсес.

Он был не просто опрятным, он был чистым! В черных кудрях все еще поблескивали капельки воды. Я так обрадовалась этой демонстрации послушания (поскольку Рамсес не часто моется по собственной воле), что не стала бранить его за опоздание и даже не возражала против присутствия львенка. Рамсес привязал поводок к каменному столбику и накинулся на бутерброды.

Мы наслаждались семейной идиллией, и, должна признаться, я полностью разделяла чувства Эмерсона, когда он раздраженно воскликнул:

– Господи, такое впечатление, что этот бездельник только и делает, что таскается по округе со светскими визитами.

К нам и в самом деле приближался мсье де Морган.

– Рамсес...

– Да, мамочка. Думаю, нашему льву пока хватит свежего воздуха.

Мы едва успели впихнуть львенка в дом и закрыть дверь, как француз спешился.

После обмена приветствиями мсье де Морган получил свою чашку чая и спросил, как продвигается работа.

– Замечательно! Мы закончили осмотр места и приступили к закладке шурфов. Обнаружили кладбища христианского и римского периодов.

– Мои соболезнования, дорогие друзья, – сочувственно произнес француз. – Но, возможно, со временем вы наткнетесь на что-нибудь интересное.

– В соболезнованиях нет нужды, мсье. Мы просто помешаны на римских кладбищах.

– Тогда вы, несомненно, с радостью примете мое приношение.

– Что вы имеете в виду? – с подозрением вопросил Эмерсон.

– Нашелся украденный ящик с мумией. В нескольких милях от моего лагеря, – ответил де Морган, и на губах его заиграла улыбка Макиавелли.

Я покачала головой:

– Очень странно.

– Вовсе нет, напротив, все очень понятно, – покровительственно улыбнулся де Морган, подкручивая усы. – Воры – люди невежественные. Они допустили ошибку, взяв ящик с мумией. А когда обнаружили, что он ничего не стоит, просто бросили. Не тащить же такую тяжесть.

– Баронесса обрадуется возвращению реликвии.

– Ничего подобного! Женщины лишены логики... Разумеется, мадам, я не имел в виду вас...

– Очень надеюсь, мсье.

– Так вот, баронесса наотрез отказалась взять ящик обратно и велела вручить его вам, профессор. Поэтому мои люди скоро доставят ящик сюда.

– Большое спасибо, – процедил Эмерсон сквозь зубы.

– Не за что, дражайший профессор, ровным счетом не за что. – Де Морган похлопал Рамсеса по влажным кудрям, Рамсес шарахнулся в сторону, словно пугливый щенок. – Как продвигается изучение мумий, mon petit?

– Я пока оставил это занятие. Мне не хватает для исследований надлежащих инструментов. Необходимо точно измерить объем черепа и скелет, если хочешь получить научно значимые выводы относительно антропологического и физического...

Мсье де Морган добродушно рассмеялся:

– Ничего страшного, petit chou, если тебе наскучат папины раскопки, ты можешь всегда приехать ко мне. Завтра я начинаю прокладывать в пирамиде новый туннель, который наверняка выведет к погребальной камере.

У Эмерсона исказилось лицо. Перехватив мой взгляд, он задушенно пробормотал:

– Прости меня, Амелия, я должен... должен...

После чего вскочил и исчез за углом дома.

– Мне пора идти, мадам Эмерсон. – Мсье де Морган поднялся следом. – Я хотел лишь сообщить вам о находке и передать прощальный привет от баронессы. Она отплывает на рассвете.

– Чудесно! – искренне воскликнула я. – То есть... я рада, что она оправилась и может продолжить путешествие.

– Я предвидел вашу реакцию, – расхохотался француз. – Вы знаете, что ее зверь все-таки сбежал?

– Правда?

Последние несколько минут из дома доносились приглушенная возня и рычание. Де Морган хитро улыбнулся:

– Истинная правда. Видимо, воры по ошибке открыли клетку. Ну ладно, по сравнению с остальным это сущая мелочь.

– Безусловно! – прокричала я, стараясь перекрыть жалобный вой недовольного арестом львенка.

Улыбаясь как последний идиот, мсье де Морган отбыл восвояси, а я отправилась на поиски Эмерсона. Трудно сказать, что общего он нашел между фундаментом дома и мсье де Морганом, но, видимо, что-то нашел, раз с такой энергией колошматил по ни в чем не повинному камню. Пришлось остудить его и проводить на раскопки.

Остаток дня прошел спокойно.

Вечер мы провели в гостиной. Бастет исполняла роль пресс-папье, сидя на бумагах Эмерсона. Он задумчиво изводил бумагу, описывая дневные находки. Львенок с наслаждением жевал шнурки его ботинок. Рамсес во дворе упражнялся в арабском, разговаривая с сыновьями Абдуллы.

– Пора спать, Рамсес, – окликнула я его.

– Да, мамочка. – Он распутал поводок, которым львенок спеленал ноги его родителя. – Я выгуляю льва, а потом пойду спать.

– Уж не думаешь ли ты, что с этим животным можно обращаться так же, как с собакой?

– Насколько мне известно, такой эксперимент никогда не проводился. Я считаю, стоит попробовать.

– Хорошо. Только, прошу, перед сном посади льва в клетку. И убедись, что дверца надежно заперта...

– Да, мамочка. Мама...

– Что, Рамсес?

Его темные глаза были устремлены на меня.

– Мне хотелось бы сказать, что я очень ценю твое отношение к львенку. И постараюсь найти способ выразить тебе свою благодарность.

Я вздрогнула.

– Нет, Рамсес, нет! Мне приятно слышать твои слова, но лучший способ выразить свою благодарность – это быть хорошим мальчиком и всегда слушаться маму.

– Да, мама. Шпокойной ночи, мама. Шпокойной ночи, Джон. Шпокойной ночи, Бастет. Шпокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи, мой мальчик, – рассеянно отозвался Эмерсон. – Приятных снов.

После того как Рамсес ушел, а Джон спрятал поднос с черепками в хранилище, Эмерсон с упреком посмотрел на меня:

– Рамсес повел себя очень благородно, он фактически принес тебе извинения, а ты...

– По-моему, извинениями тут и не пахнет. А когда Рамсес предлагает свои услуги, у меня кровь стынет в жилах.

Эмерсон отшвырнул перо.

– Амелия, я тебя не понимаю. Бог свидетель, ты прекрасная мать...

– Пытаюсь ей быть.

– Прекрасная, дорогая моя, прекрасная. Рамсес тому свидетельство. Но ты не можешь более... более...

– Что «более», Эмерсон?

– Быть более ласковой?.. Ты все время одергиваешь бедного мальчугана.

– Ты же знаешь, я не люблю демонстрировать свои чувства.

– У меня есть все основания этому не верить... – И Эмерсон послал мне многозначительный взгляд.

– Это совсем другое дело. Разумеется, я люблю Рамсеса, но из меня никогда не выйдет одна из тех безумных мамаш, что обожествляют собственное чадо и квохчут над ним днями напролет.