Бегство охотника - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 39

К полудню они заготовили достаточно материалов, чтобы начать сборку плота. Из двух срезанных веток и лиан ярко-синего плюща Рамон соорудил примитивную волокушу, и с ее помощью перетащил заготовленные вязанки к реке. Против этого двойник возражать не стал, а сам в несколько заходов носил полосы коры и листву ледокорня. Рамон решил, что тот просто устал.

Песчаная коса оказалась меньше, чем запомнилась ему со вчерашнего дня, однако деревянного хлама на ней не убавилось. Не посоветовавшись с идущим за ним следом двойником, он отволок свой груз чуть ниже по течению. Небольшой тихий залив, отделенный косой от русла реки, показался ему удачным местом для того, чтобы опробовать плот на плаву, прежде чем довериться течению.

Рамон бросил волокушу и опустился на песок у воды. На гладкой поверхности он видел отражения: себя самого и стоявшего за его спиной двойника. Двое мужчин — похожих, но не совсем: подраставшая бородка Рамона казалась мягче и легче. Волосы тоже свисали ближе к голове, из-за чего пропорции лица воспринимались по-другому. Все же они вполне могли сойти за братьев. Он-то знал, куда смотреть. Например, родинки на щеке и шее у двойника откликались крошечными пятнышками светлой кожи у него. Шрам на животе побаливал.

— Неплохо, — заметил двойник и задумчиво сплюнул в воду. Пошедшие по поверхности круги смешали отражения. Плот получался большой. Более низкая, чем на Земле, сила притяжения Сан-Паулу отражалась, помимо прочего, на ускоренном росте деревьев, и вместо того чтобы тратить время и пилить стволы пополам, они использовали их целиком. Не роскошь, конечно, но места на двоих должно было хватить с избытком. — Пожалуй, какое-нибудь укрытие на него стоит соорудить.

— Вроде хижины? — спросил Рамон, глядя на разбросанные перед ним деревянные обломки.

— Шалаш. Чтобы спать в нем, от дождя укрыться. И если дерева хватит, очаг тоже можно устроить. Выложить дно листьями, потом насыпать слой песка почище — и сможем греться даже на воде.

Рамон хмуро покосился на него, потом посмотрел вверх по течению — туда, где сразились Маннек и чупакабра. Он попробовал прикинуть, долго ли пробыл в воде, как далеко уплыл. Трудно сказать. Ему казалось, что это длилось долго, и расстояние он одолел большое. Но он находился на волосок от смерти, так что полностью своим ощущениям он не доверял.

— Давайте займемся этим ниже по течению, — сказал он. — Хочу быстрее убраться с этого места.

— Дрейфишь? — осклабился двойник. Голос его звучал издевательски, и Рамона на мгновение захлестнули злость и обида. Впрочем, он понимал, что и тот кипит от досады и злости, жажды подраться, почувствовать себя лучше, причинив кому-то другому боль — те же чувства, что распирали грудь ему самому. Черт, надо вести себя осторожнее, иначе все кончится дракой, которой ни тот ни другой не могли себе позволить.

— Боюсь ли я напороться на разъяренную чупакабру, вооруженный ножиком и палкой? — переспросил он. — Любой, кто этого не боится, болван или псих.

Лицо двойника на мгновение застыло от оскорбления, но он небрежно передернул плечами.

— Нас двое, — буркнул он, отворачиваясь от Рамона. — Прорвемся.

— Возможно, — сказал Рамон, спуская тому откровенную ложь. Шансов одолеть чупакабру у них было не больше, чем, хлопая руками, долететь до Прыжка Скрипача. Однако если бы он зацепился за это, избежать драки они бы скорее всего не смогли. — Я другое думаю: что, если победил пришелец?

— Чупакабру-то? — недоверчиво хмыкнул двойник. Ну да, одно дело бравировать тем, что они как-нибудь да одолеют зверя, и совсем другое — напрячь воображение хотя бы настолько, чтобы при том же раскладе шансов допустить вероятность победы Маннека. Впрочем, виду Рамон постарался не подавать.

— Когда я оттуда смывался, исход был еще не ясен, — объяснил он. — У пришельца имелось что-то вроде пистолета, и он попал в чупакабру минимум два раза. Может, это ее ослабило. Не мог же я ждать, чем все это кончится, правда? Я просто хочу сказать, что, если пришелец все-таки жив еще и если этот его пистолет все еще при нем, нам лучше не ждать, пока он нас догонит.

— Ладно, — кивнул тот. — Если так тебе спокойнее, сплавимся по реке день-другой, а навес и очаг можем соорудить и потом. Заодно проверим связки, крепко ли держатся.

Опять подначка. Чувак намекал на то, что одной рукой стягивает связки крепче, чем Рамон — двумя здоровыми.

Прежде Рамон обязательно клюнул бы на эту наживку — оскорбился бы, может, полез бы в драку. Но не теперь. Ладно, pendejo, подумал Рамон. Копай под меня, сколько душе угодно. Я-то знаю, как тебе самому страшно.

— Хороший план, — только и сказал он вслух.

Укладка веток настила и крепление их к связкам стволов заняли у них довольно много времени, но усилий особых не требовали. Рамон вдруг обнаружил, что втянулся в ритм: уложить ветку на место, привязать ее полосой коры с одной стороны, потом с другой, потом посередине — с пересекающей ее под прямым углом предыдущей веткой. Раз, два, три, четыре, а потом все сначала. Работа поглотила его целиком, заворожив своей нехитрой монотонностью. Руки и ноги его, не защищенные мозолями, довольно скоро покрылись пузырями. Он игнорировал боль — она просто входила в стандартный набор. Если тот, другой, мог отсечь себе мешавшийся осколок кости, то и Рамон уж как-нибудь стерпит пару мозолей на ладонях.

Двойник старался не отставать, но искалеченная рука заметно ему мешала. Рамон почти физически ощущал раздражение, нараставшее в том, по мере того как он пытался не уступить ни в чем какому-то pinche банкиру. Когда солнце начало уже сползать к верхушкам деревьев на противоположном берегу, Рамон не без некоторого даже злорадства заметил, что повязка на руке у того сделалась ярче от свежей крови. Наконец они уложили на ветки слой кожистых ледокорневых листьев — стопроцентной гидроизоляции это, конечно, не давало, но по крайней мере позволяло им не опасаться то и дело промочить задницу. Нельзя сказать, чтобы плот впечатлял совершенством конструкции или исполнения. Руля не было вовсе, только импровизированное рулевое весло на корме. В длину он имел метра два с половиной — в качестве ковра для борцовского поединка в самый раз, но для долгого путешествия тесновато. Однако от него требовалось всего лишь оставаться на плаву достаточно долго, чтобы река донесла их до Прыжка Скрипача. И когда они спустили наконец плот на воду в заливе и забрались на него, он сразу показался им крепким и надежным.

— Не так уж и плохо, Дэвид, мать твою, — заметил двойник. — Ну и как тебе мужская работа, а?

— Справились как надо, — кивнул Рамон. — Так вы хотите убраться отсюда?

И едва он успел произнести эти слова, как до них донесся звук — далекий, клокочущий вопль чупакабры. Судя по звуку, ей было больно. В животе у Рамона все сжалось, да и двойник заметно побледнел.

— Да, — буркнул тот. — Пожалуй, можно и отплывать.

Толкаясь шестом от дна, Рамон вывел плот из залива, на середину реки, где течение было быстрее. Двойник съежился на краю плота, вглядываясь в берег за кормой. Ни зверь, ни Маннек из леса не показались, да и вопль больше не повторялся. Рамон перебрался на корму и начал править веслом. Ощущение того, что они едва ушли от опасности, не покидало его. Еще одна ночь на берегу закончилась бы для них очень и очень плохо. А может, и всего один час. Им здорово повезло, что его двойник так старался не отставать. И повезло, что Рамон так и не смог убить его ночью. Один он ни за что бы не успел достроить плот вовремя.

Однако вопль хищника — пусть даже полный боли — наполнил его какой-то странной грустью. Если чупакабра жива, значит, Маннек мертв. Афанаи своей когорты погиб, пытаясь спасти свой народ от того насилия, что преследовало их через звезды и столетия. И от существа, которое расстроило таткройд Маннека, — маленькой обезьяны-выскочки из мексиканского захолустья, которая напоролась на убежище, спасаясь от правосудия — и которая даже представления не имела о том, каковы могут быть последствия этой находки. По крайней мере Маннек погиб сражаясь. Достойная смерть, пусть даже он и не помог этим своему народу. «Странное дело, — подумал он с удивлением и даже беспокойством, — теперь, когда плен позади, когда он вырвался на свободу, он почти скучал по Маннеку». И несмотря на всю боль, что тот причинил ему, несмотря на ненависть, которую порой испытывал к пришельцу, Рамон не мог не ощущать горечи и сожаления при мысли о его жуткой смерти.