Последняя трапеза блудницы (Загадка последнего Сфинкса) - Солнцева Наталья - Страница 51

– Я ведь тоже не век в уборщицах хожу, – засмущалась женщина с буклями. – Сначала костюмершей служила, за все танцевальные костюмы отвечала: где чего подшить, где распустить, что постирать да погладить, кому выдать. А Глаша, – повернулась она к напарнице, – всего семь лет здесь работает. Ты помнишь Маслову, Глаша?

– Еще бы. Как ее муж помер, она совсем с катушек съехала, – вступила в разговор сухопарая. – Кажный день в стельку. Терпели. Сын ее лечиться уговаривал, а она – ни в какую. После сама к нам перешла, в уборщицы. Так и кончилась с шваброй в руках… прямо на рабочем месте, от удара. Года три назад.

– А ее сына вы знаете?

– Заходил. Важный человек… Похоронил мать по всем правилам, поминки устроил.

– Я его еще мальцом помню, – сказала та, что была в шапочке. – Мне ведь уже восьмой десяток пошел. Пенсия жалкая, у детей брать совестно, вот и тружусь до сих пор. Спасибо, что не гонят.

– Ага! – злобно отозвалась вторая. – Кто еще за такую зарплату работать будет, кроме нас, старух? Потому и не гонят.

– Вы говорили о Маслове, – напомнила Астра.

– Да! Имя у него чудно?е, церковное какое-то… Феофан. Прибегал иногда к матери на работу, денег просил. То на сок, то на мороженое, то на марки. Раньше все мальчишки марки собирали или значки. Только он, наверное, сигареты покупал. Хулиганистый пацан был, бедовый… Потом вроде остепенился. Женился на девчушке из ансамбля, здесь и познакомились.

– Из какого ансамбля?

Уборщица в шапочке удивленно подняла брови.

– Из «Терпсихоры»… У нас было три состава: детский, юношеский и взрослый. Сейчас остался только детский. Эта девчушка, на которой женился Феофан, – моя соседка. Рано они семью создали! Сходились, расходились, пока она к матери не вернулась. Так и живет теперь одна. Райкой ее зовут. Раиса Маслова.

– Значит, она еще в те годы танцевала в «Терпсихоре»? – обрадовалась Астра. – Больше тридцати лет назад? Вот кто мне нужен. Могу я с ней поговорить?

Окрыленная, она выпорхнула из массивных двустворчатых дверей Дома культуры и поспешила по адресу, который ей назвала бывшая костюмерша.

Раиса Маслова лежала дома с гриппом. Она долго смотрела в глазок, кашляла и колебалась, соглашаться на беседу с «журналисткой» или нет. Волшебное слово «Терпсихора» пробудило у нее ностальгические чувства.

– Хорошо, входите, – прохрипела она. – Если заразиться не боитесь.

– У меня сильный иммунитет! – заверила ее Астра.

В гостиной стоял запах горчичников и ментола.

– Садитесь в кресло, – предложила Маслова. – А я прилягу… температура. Третий день ничем сбить не могу.

– При температуре горчичники ставить нельзя.

Они заговорили о гриппе, о его новых разновидностях, не поддающихся традиционному лечению, и контакт был установлен. Маслова оттаяла, пустилась в воспоминания о своей молодости, когда, стройная, как тростинка, она танцевала на сцене в свете прожекторов, кланялась под гром аплодисментов, и жизнь представлялась ей вечным праздником, ярким, полным музыки, восхищения и цветов.

– Хотите посмотреть фотографии? Они вон там, на антресоли, в коробке. Придется встать на стул. Я не смогу… голова кружится.

– Я достану, – обрадовалась Астра.

Маслова перебирала снимки, и по ее губам блуждала горькая улыбка. Это были самые счастливые годы! Как быстро пролетели юность, любовь, радужные надежды!

– Тогда все было впереди, а сейчас… все позади, – вздыхала она.

– Жизнь еще не кончена, – возразила Астра.

– Разве это жизнь? Так… существование. С мужем я развелась… много лет назад, думала, еще встречу человека, будут дети. Не получилось.

Она заговорила о том, что год за годом держала в себе, прятала под грузом насущных проблем, сиюминутных дел, мыслей о будущем, которые вместо отрады приносили тоску и запоздалые сожаления.

– Парень, в которого я влюбилась, был сыном известного скульптора, не красавец, но, как мне тогда казалось, умный, веселый. После школы мы оба провалились на вступительных экзаменах. Он уехал поступать в Питер; я ушла из ансамбля, устроилась на работу – диспетчером на швейную фабрику. Переписывались… Он приезжал на каникулы домой, иногда я к нему наведывалась в город на Неве. Его родителям я пришлась не ко двору. Как же! Отец Феофана – выдающийся деятель советской культуры, орденоносец, а я – обычная фабричная девчонка. Учеба мне плохо давалась: в техникум и то с трудом поступила на заочное. Вскоре мы с Феофаном поженились, только жить продолжали врозь, каждый по-своему. Я здесь, в Москве работала, сдавала сессии, он в Питере ни в чем себе не отказывал: кутил, флиртовал с девушками. Даже когда он вернулся в Москву и я перешла к Масловым, полноценной семьи у нас так и не сложилось. Свекровь меня терпеть не могла, свекор практически не замечал, а муж обвинял в непонимании. Он, видите ли, художник, пламенная натура, витает в творческих грезах, а я его тяну к земле, лишаю вдохновения. Я пыталась приспособиться к его капризам, к его лени, к его легкомыслию… и даже к его увлечениям.

– Вы имеете в виду женщин?

– Да, – кивнула Раиса. – Он вспыхивал, как порох, от какой-нибудь смазливой натурщицы, быстро остывал и просил у меня прощения, клялся, что такого больше не повторится. Я верила, прощала. И все начиналось заново. Я уходила от него, потом возвращалась… Мы пытались склеить нашу жизнь, а она трещала по всем швам. Я подала на развод. Через несколько лет Маслов опять женился, но и вторая супруга от него сбежала. Впрочем… вас ведь не это интересует.

Она нашла в груде снимков фотографию молодых жениха и невесты, всплакнула.

– Видите, какая я была хорошенькая? А у Феофана уже лысинка наметилась. Я думала, у него только внешность с ущербом – маленький, кругленький, с калмыцкими глазами, брови торчком, – а у него и сердце пустое, неверное. Плут и враль, каких поискать! Вот товарищ его, Игорь Домнин, – другое дело. Стал известным художником, деньги зарабатывает, на дорогой машине ездит, а мой бывший – сплошное недоразумение.

– Вы знаете Домнина?

Астре, сгорая от нетерпения, пришлось пережидать приступ кашля. Раиса Маслова кивнула, вытирая выступившие слезы. Кашель у нее был сухой, надрывный, как при остром бронхите.

– В молодости мы общались, теперь нет, конечно. Между ним и Масловым черная кошка пробежала. Я слышала, они вроде бы поддерживают дружеские отношения, но не от души, неискренне. Маслов только притворяется великим скульптором, непризнанным талантом… а Игорь и правда создает шедевры. О нем говорят, в газетах печатают, у него выставки! Маслов же рад любому заказу, самому захудалому, да и те редкость. – Она показала «журналистке» несколько снимков. – Вот они вдвоем у Медного всадника, вот в Летнем саду, а вот… на фоне сфинксов. Совсем молодые, не похожие на себя нынешних. Тогда они оба носили длинные волосы, еще со школы. Теперь Феофан совершенно облысел, Игорь возмужал, поправился, стрижется по-другому. Я как-то случайно видела его по телевизору – на вернисаже. Господи… какая разная у них судьба!

– Может быть, вы дадите мне пару фотографий? – взмолилась Астра. – Я покажу редактору, и мы разместим их вместе со статьей.

– Но вы же о «Терпсихоре» пишете?

Астра прикусила язык, осознав свою оплошность. Балда. Так проколоться!

– Скорее, о людях… об их жизни, – поспешно затараторила она, исправляя положение. – О том, как искусство танца влияет на воображение, мол, известный художник Домнин и его друг скульптор Маслов посещали концерты ансамбля. Изумительная пластика танцовщиц и талантливая хореография еще в детстве пробудили в мальчиках тягу к прекрасному!

Ее велеречивая тирада сбила с толку простоватую Маслову, которая плохо себя чувствовала, устала от воспоминаний и не предлагала гостье уйти исключительно из робости. Она была рада отдать «журналистке» хоть всю коробку, лишь бы та поскорее удалилась и оставила ее в покое.

– Вы разрешите мне взять еще и ваши снимки? Это «Хоровод пчел»? – спросила Астра, выбирая фотографии юных танцовщиц.