Резюме (СИ) - "Акаматсу" - Страница 11

– Михаил, давай на сегодня все. Я устал. Я завтра постараюсь приехать.

– Хорошо, я тогда завтра подготовлюсь нормально. Отчеты сведу.

Зам собирает бумаги. Как же черт тебя дери медленно. Вали уже!

Закрывается дверь.

– Артур?

– Привет.

– Привет, – как я соскучился по его голосу. Вспоминаю его образ. Красивый тигренок. Теплый, доступный. Мой.

– Я тебе не мешаю? – робкий голос в трубке.

– Нет, я рад, что ты позвонил.

– Я знаю, что ты был в больнице, но мне там ничего не сказали. Сказали, что не родственникам никакой информации не дадут. И на работе сказали, что ты в отпуске. Я звонил тебе.

– Я был в Германии, потом пришлось сменить симку… Я скучал.

– Мог бы и сам позвонить.

– Не мог. Я не помню твой номер.

– В марте помнил, сейчас забыл? Зачем было удалять мой номер, если скучаешь?

– Артур, тут такая ситуация. Ты не мог бы в офис приехать?

– Зачем? В Германии трахать некого?

– Артур, не груби, пожалуйста…

– Да, я помню, ты этого не любишь. Ты много чего не любишь.

– Ты же звонил, хотел узнать, что со мной?

– Хотел. Так что случилось? Куда ты пропал на год?

– Я лечился.

– Надеюсь не от СПИДа?

– Нет, этого у меня точно нет. Так ты приедешь? Я поговорить хочу.

– Я могу приехать через полчаса.

– Я скажу, чтоб тебя проводили.

Отключаю Артура и звоню Ире:

– Минут через тридцать Артур Мечин подъедет, проводи его ко мне, пожалуйста?

– Конечно. Еще что-нибудь?

– Нет.

– Привет, снова, – такой знакомый голос. Вживую. Я не слышал его почти год. Черт, я соскучился. Смотрю в темноту, в ту точку, откуда идет звук. Он там. Пытаюсь представить его себе. Черные брюки, шелковая рубашка и жилетка. Волосы аккуратно уложены гелем. Совсем юный мальчик. Интересно, он изменился?

– Привет, Артур. Садись.

– Ты теперь крутой мен? В очках даже в офисе?

– Я теперь всегда в очках, Арти, мне так удобнее. Что на тебе надето?

– Тебе не нравится? – слышу обиду в голосе. – Ты сказал, мы просто поговорим.

– Я просто хочу тебя представить.

– В смысле? – недоумение. Я хорошо читаю по голосам.

– Я слепой, Артур. Уже почти год. Я просто хочу представить тебя.

– Что значит, слепой? – шок. Следующей реакцией будет отвращение.

– Это значит, что я не вижу.

– Я не понимаю… почему?

– Я попал в аварию. Разбил голову и потерял зрение.

– Когда? – голос сильно дрожит.

– Девятого декабря.

Тишина. Вспоминаешь, что было в этот день или пытаешься связать события?

– После того, как…

– После того, как ты меня бросил. Точнее послал.

– Это ты меня послал. Я лишь хотел…

– Договаривай.

– Я хотел немного уважения с твоей стороны.

– Уважения? Ты хотел его не от того человека.

– Я хотел его от тебя. Неужели твои слова про личность и про пустышки, все ложь? Ты сам хотел, что бы я поверил в себя. Я поверил. Получается зря?

– Не зря. Если поверил, это хорошо. Для тебя.

– А для тебя?

– А что для меня? Я все, кончился. Нет больше Романа Викторовича. Слепой калека не имеет права голоса.

– Не говори так. Можно же сделать какую-нибудь операцию или что-то еще? У тебя денег до хрена, такие как ты, не становятся калеками.

Обидно. Такие как я. Другой сорт людей. Я раньше тоже делил людей по достатку. До тех пор, пока не вернулся сюда и не стал регулярно ходить в центр восстановительной медицины. Там все равны. Не важно, есть у тебя миллионы или копейки. Там важна только сила духа. Болезнь уравнивает всех. Ей плевать, у кого забирать ноги. Я общался со многими пациентами. Да, конечно, не все могут провести дорогостоящую операцию, но восстанавливаются после травм все вместе. На одних тренажерах. Ходят на одних и тех же брусьях. И боль одна на всех.

– Артур, смерть не делит людей на богатых и бедных, не делит их и болезнь. Кости у меня не железные, раздробило в щепки. И срастаются они не быстрее, чем у Павла Федоровича, из центра, хоть у него зарплата девять тысяч. А на одном тренажере слезы проливали. Ходить-то всем хочется.

– Я не… извини.

– Не извиняйся. Тебе не за что извиняться. Я рад, что ты зашел.

– Ты меня прогоняешь?

– Нет, можешь остаться, но смысла я не вижу. Ты узнал, что со мной. Теперь можно уйти спокойно и забыть.

– А если я не хочу забывать?

Ох, тигренок, как я хочу, чтобы ты не забывал.

– А простить сможешь?

– Смогу. Ты другой теперь.

– Другой. С того света все другими возвращаются.

– Ты пугаешь меня?

– Нет, малыш. Просто это правда. Я в коме почти три месяца провел.

– Ром, прости меня, а? Я тебе тогда смерти желал, злился на тебя. Думал, ты позвонишь или приедешь, а ты молчал. Я не знал, что ты…

– Я был в шаге от исполнения твоих желаний, – сейчас мне даже немного смешно.

– Не шути так. Я когда услышал, что ты в больнице, чуть с ума не сошел. А ведь ты из-за меня, да?

– Из-за гололеда. И из-за своей дурости. Не справился с управлением.

– А куда ты ехал?

– Никуда, прямо.

– А я ведь к тебе на работу потом приходил. На меня секретарша так глянула, словно это из-за меня Вторая Мировая началась. Сказала, что тебя нет и не будет. Знаешь, как я тогда обиделся? Хотел даже твой номер удалить. А потом мне кто-то звонил с твоего телефона. Звонил и молчал.

– Это, наверное, мама была. Она тебя ненавидит.

– Меня все мамы ненавидят. Я их детей убиваю.

– Артур, прекрати. Я же не умер. А в смерти Гера ты не виноват.

– Косвенно, я причастен к обоим случаям.

– Косвенно, я причастен к таким случаям, за которые меня самого расстрелять мало.

– Криминальное прошлое?

– А ты думал, я свое агентство одними красивыми словами лучшим сделал? Никого не убивал, конечно, не бойся, но и крови у людей немало попил. Здесь либо ты, либо тебя.

– Поэтому ты такая сволочь.

– Не могу не согласиться. В борьбе за власть забываешь простые человеческие ценности.

Да, видимо, для того, чтобы вправить мне мозги, их было необходимо размазать по стеклу. Я даже немного рад, что все так сложилось. Жалко, конечно, что зрение потерял. Но если это цена за то, что бы стать другим и получить Артура… не знаю, готов ли я ее заплатить. Я живу на голой надежде. Надежде восстановиться, сделать операции и вернуть зрение. Отбери у меня эту надежду и что останется? Темнота? Я с ума сойду. Я не такой сильный, каким казался себе раньше. Я боюсь никогда не увидеть.

– Ром, а за тобой кто-то придет?

– В смысле?

– Ну, ты же теперь не можешь передвигаться без помощи, или?..

– Пока не могу. Нет, за мной не придут. Надеюсь, Ира проводит меня до такси, а там как-нибудь доберусь. Свой двор я уже более или менее изучил.

– А мы не могли бы пойти куда-нибудь? Я бы тебя потом проводил до дома.

– Как девушку? – представил себе эту картину.

– Как слепого, – голос серьезный, без намека на улыбку.

– Я не против. Может в кафе? Я слегка проголодался.

– Отлично. Я не могу здесь находиться. Этот стол…

– Отличный стол. Крепкий, – хлопаю слегка ладонью по столешнице, вспоминая, как в первый раз взял его здесь.

– Я помню.

– Я тоже.

В кафе Артур развел меня на рассказ о моих злоключениях в больницах мира. Неприятно вспоминать, но отказать ему я не могу. Находясь рядом с парнем, мне становится как-то уютно, что ли. Слепота напрягает безумно, хочется видеть глаза собеседника, а не говорить во тьму. Когда он долго молчит, мне кажется, что его здесь нет, что он ушел. Я как полный дебил постоянно спрашиваю его: «Ты слушаешь?», получаю утвердительный ответ и продолжаю. Я, оказывается, не окреп еще и наполовину. Я столько не говорил никогда. Голова начала нещадно болеть, спина устала от долгого сидения в одной позе. Видимо мое состояние отразилось на моей физиономии.

– Ром, тебе плохо?

– Устал немного.

– Может домой?