Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 70

Суворов пребывал в мучительном беспокойстве. Хотя, казалось бы, чего ему еще желать? Он достиг зенита своей славы. В цепи его побед недосягаемыми вершинами блистали Фокшаны, Рымник, Измаил, Треббия, Нови… Имя Суворова гремело по всей Европе. Надеясь вырвать Пьемонт из цепких когтей Вены, сардинский король писал Суворову любезные письма, называя его «бессмертным», и осыпал высшими наградами, присвоив ему звание маршала пьемонтских войск с потомственным титулом принца и кузена короля. Прохор Дубасов украсился двумя медалями, пожалованными ему сардинским королем и австрийским императором за заботы о здоровье Суворова.

Павел I, чрезвычайно довольный, что Суворов стал центром внимания всей Европы, позволил ему принять награды сардинского короля и от себя прибавил: «Через сие Вы и Мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собою все почитаются роднёю». Павел наградил нового «родственника» небывалым отличием: он приказал отдавать Суворову, даже в своем присутствии, воинские почести, присвоенные «единственно особе Императора Российского».

Город Турин поднес Суворову золотую шпагу, усыпанную алмазами, с благодарственной надписью за освобождение. Со всех концов Европы посылали приветствия. Лагерь в Асти переполнился иностранцами: они искали свидания и беседы с Суворовым. На празднествах и даже в частных домах непременно провозглашались здравицы освободителю Италии. В Англии выбили даже медаль с барельефным портретом Суворова и нарасхват раскупались платки с напечатанным на них его изображением.

Только Вена, Двор Франца I, и гофкригсрат во главе с ненавистным Суворову Тугутом проявляли к великому полководцу враждебную холодность. В летописи войны, «Австрийском военном журнале», действия Суворова или замалчивались, или изображались так, что если бы историк захотел когда-нибудь опираться в своих исследованиях на эту летопись, то он пришел бы к выводу, что всеми победами в Италии союзники обязаны гофкригсрату, а Суворов только мешал венским стратегам. Австрийский император писал Суворову письма с выговорами и предписаниями. Мелас получил распоряжение не слушать Суворова и отменять его приказы. А Суворов в своей «Науке побеждать» провозгласил правило: «Одним топором не рубят вдвоем».

Разрыв военного союза России и Австрии стал неизбежен. К такой развязке склонялся и Павел I. Австрийцы хотели избавиться от строптивого русского полководца, чтобы никто им не мешал хозяйничать в Италии; однако им нужно было выжать из русской армии все, что можно. Так возник проект перевода суворовских войск в Швейцарию. Пока оттуда не вытеснены французы, австрийцы не могли считать вполне обеспеченным свое положение в Ломбардии.

25 августа Суворов получил распоряжение из Вены, подтвержденное и Павлом I, – передать главное командование в Италии Меласу и идти с русскими войсками в Швейцарию. Действуя в согласии с австрийским главнокомандующим эрцгерцогом Карлом и русским корпусом Римского-Корсакова, ранее направленным к Рейну, Суворов должен был вытеснить французов из Швейцарии. Обеспечение суворовских войск продовольствием, фуражом и вооружением австрийцы и тут взяли на себя.

В ожидании обещанных Меласом мулов, продовольствия, горных пушек Суворов простился с Италией и повел свои войска к подножию Альпийских гор, к Таверне. Здесь он поселился в доме Антонио Гамба, итальянца, ровесника Суворова.

Таверне – городок или, вернее, большая деревня, расположенная у подножия горы Монте-Ченере, на речке, впадающей в озеро Лугано, – находилась на границе Италии и Швейцарии.

К югу простиралась Ломбардия с ее великолепной природой и пылким талантливым населением – страна великого искусства. К северу от Таверне начинались величественные Альпийские горы. В горах жили простые люди, закаленные в борьбе с суровой природой, – горные охотники и пастухи альпийских стад.

Антонио Гамба соединял в себе черты жителя итальянской равнины и швейцарского охотника за козами. Он знал Швейцарию вдоль и поперек – с востока на запад и с севера на юг, от глубоких мрачных ущелий до сверкающих снежных вершин.

– Ты, Антонио, будешь моим Хароном[196], – сказал Суворов, указывая на гребень Монте-Ченере, за которым виднелись хребты Сен-Готарда и Сен-Бернарда.

Гамба потребовал объяснений.

– Время остановилось, Антонио. Стикс застыл. Альпы – гребень замерзшей Стиксовой волны. Я вверяю свою судьбу твоей утлой ладье!..

Зная, что русская армия, разойдясь с австрийцами, направляется в Швейцарию, Антонио понял, что Суворов предлагает ему стать главным проводником армии. Ничего не спрашивая о маршруте из уважения к военной тайне, Антонио сказал:

– Я проведу вас, синьор, куда бы вы ни пожелали.

… Павел I готов был разорвать союз с коварной и вероломной Австрией. Он приказал Суворову соединиться в Швейцарии с корпусом Римского-Корсакова и действовать там, как сам найдет нужным. Ему разрешалось даже, если он сочтет это необходимым, вернуться с войсками домой.

В Вене имели основание торопиться. Союз с Россией расстраивался. В Париже можно было ждать монархического переворота. Англичане при петербургском Дворе тоже старались достигнуть своекорыстных целей. Павел I согласился на английское предложение послать в Голландию крупный десант русских войск.

Суворов страдал. Силы его угасали. Ныли старые раны. Надорванное сердце просило покоя. Тянуло на родину. Прискучила пышная природа Италии с ее вечно голубым небом. Суворов стосковался по огненно-красной, трепетнолистной осине и по кукушке, грустно кукующей в березняке.

11 сентября сдалась союзникам последняя крепость, где еще держался французский гарнизон, – Тортона, и в тот же день Суворов выступил с главными силами русской армии на соединение с Римским-Корсаковым по самому короткому, зато наиболее трудному пути – через Сен-Готард. Упускать время было опасно. Массена, узнав о походе Суворова, мог напасть на Римского-Корсакова и, разбив его, повернуться лицом к Суворову, даже вторгнуться в Италию.

Суворов решил все тяжести и полевую артиллерию отправить в Швейцарию кружным путем. Вместо полевых орудий Суворов получил от австрийцев двадцать пять горных легких пушек. Вообще Суворов постарался облегчить армию до последней возможности, приказав взять только то, что можно было везти во вьюках. Австрийцы обязались поставить необходимое для горного похода количество мулов. Но в начале похода Суворов их получил недостаточно. Мелас сообщил, что в Таверне для Суворова приготовлено полторы тысячи мулов. Когда армия туда пришла, оказалось, что там нет ни одного мула. Суворов спешил часть казаков, скупил у населения мешки и холст для вьюков. На приготовление вьючного обоза ушло три дня, хотя работали круглые сутки. Суворов приказал ссадить с коней даже офицеров. Им предстояло идти в походе со скатанной шинелью через плечо и котомкой на спине, наравне с солдатами. Офицерские кони пошли под вьюки со снарядами и патронами. Вместо двухнедельного запаса продовольствия ограничились явно недостаточным семидневным.

21 сентября армия Суворова через Белинцону двинулась к Сен-Готарду. Розенберг с отдельным корпусом пошел верховьями реки Тичино, в обход французской позиции на Сен-Готарде.

После благодатного климата долины Лугано, где почти не знают туманов, Альпы встретили Суворова дождями и мглой. Дождь почти не переставал. Горные речки и ручьи вздулись. Ноги солдат то скользили по мокрой гальке, то вязли в глине. Дорога шла то вверх, то вниз, с крутыми спусками и подъемами по скользким косогорам. Речек и ручьев встречалось множество, их переходили вброд по колено, иногда и по пояс.

Суворов задал быстрые марши. Солдаты выбивались из сил и срывались с крутизны. Несколько вьючных лошадей скатилось в пропасть. Впереди колонны шли пионеры[197] с лопатами, кирками и топорами, чтобы устранять препятствия и чинить мосты. При заданной скорости похода они мало что успевали сделать. Тем не менее солдаты сохраняли бодрость и веселье. Они догадывались, что этот поход – последний. Что Суворов их ведет домой, никто не сомневался. В невзгодах винили не Суворова. Вероломство австрийцев стало всем известно и понятно. Солдаты выражали готовность бить не только «синекафтанников» – французов, но и «белокафтанников» – австрийцев, если бы они вдруг стали на пути.