Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 64

Суворов сказал ему откровенно:

– Видишь, князь Петр, почему французы упорно хотят сражаться на левом берегу? Лучше иметь Треббию за собой, чем перед собой. Сообщение по фронту возможно только берегом или по самой реке. Нам сегодня надлежало быть на правом берегу. День кончится опять ничем. Завтра, князь, вам придется иметь дело опять с Домбровским. Он будет скакать впереди.

– Да, он храбр.

– Покажись ему, князь. Непременно покажись. Впрочем, береги себя!..

Утром 18 июня армии противника оставались на местах, занятых к ночи. Суворов приказал начать атаку около десяти часов утра. Солдат хорошо накормили, они отдохнули. Главный удар опять направлялся на левый фланг французов.

До боя, ранним утром, Суворов проехал на коне в сопровождении Шателера, Багратиона и Горчакова вдоль реки Треббии по фронту правой и средней колонны.

Александр Васильевич вспомнил, как в детстве читал о битве Ганнибала с римлянами. Вот здесь, на этих берегах! Река две тысячи лет хранила свое имя и по-прежнему катила к северу воды в плоских берегах, местами тинистых, местами песчаных. Те же травы, те же колючие кусты росли на речных островах. Осока и камыш кое-где окаймляли их берега. Но полная в древности студеной мутной водой река была теперь мелка и прозрачна; у заплёса играла мелкая рыбешка. Тогда дикие заросли покрывали отступающие на запад от реки холмы. Теперь всюду виднелись возделанные виноградники, рощи шелковицы, окаймленные по межам каменными оградами. Темные свечи кипарисов и пламевидные кроны пиний означали места жилищ. Тогда римляне коченели, переходя вброд реку; теперь жестоко палило солнце.

Главная тяжесть атаки снова выпала на правое крыло союзников. Французы, как и вчера, сопротивлялись отчаянно. На левом фланге Мелас атаковал французов слабо, хотя перед ним находилась всего одна бригада. Вопреки приказанию, Мелас удержал при себе резерв, когда поддержка потребовалась правому крылу. Ослушание Меласа подвергло опасности всю армию. Не поддержанный вовремя, Багратион не мог развить своего успеха на правом берегу. Суворов покинул линию огня задолго до окончания боя. Макдональд удержался на правом берегу.

Спустилась ночь. Бой затих. По обе стороны реки пылали бивачные огни. Темная река разделяла противников. Суворов ночевал на расстоянии трех верст от реки. Вечером он всех испугал своим расслабленным видом; боялись, что он занемог. Особенно удивило то, что к ослушанию Меласа Суворов отнесся, видимо, равнодушно.

На 19 июня Суворов не дал новой диспозиции. Осталось в силе прежнее расписание маршей преследования. Общее расположение сил союзников не изменилось, только Меласу было подтверждено подчеркнуто строгое приказание отправить резервную дивизию Фрелиха к средней колонне. Резерв теперь был в распоряжении генерала Ферстера.

Суворов и на Треббии не изменил своему обыкновению – после сна обливаться холодной водой – и накануне только сердился:

– Мертвая вода! Неужели во всей Италии нельзя достать двух ведер холодной воды?

Сын хозяина, черноглазый Джованни, с удивлением смотрел по утрам на важного русского генерала, которого на дворе солдаты в два ведра окатывали водой. Стояла знойная погода, и даже ночи не приносили прохлады. Вода в фонтанах была теплей парного молока. После обливания Суворов босиком бегал по замощенному каменными плитами двору. Мальчишка принялся бегать с русским генералом взапуски.

– Довольно! – сказал Суворов по-итальянски. – Пойдем, Ваня, пить со мной чай!

Джованни-Ваня согласился. За чаем Суворов достал из мешка небольшую поджаренную рыбку и сказал:

– Вот мне из России прислали рыбу. Она называется пряник. Пряники у нас водятся в самых холодных реках, таких холодных, что у вас тут и в помине нет! Попробуй и скажи: хороша ли наша рыбка…

Ваня-Джованни откусил рыбе голову и, подмигнув Суворову, спросил:

– А почему, синьор, русская рыба-пряник пахнет медом?

– Потому, – ответил Суворов, – что в России у нас реки наполнены медом и молоком, а берега у них кисельные… А по берегам растут белые деревья. Стволы у них – из рафинада, а листья – зеленый чистый леденец. Подует ветер – листья зазвенят серебряными колокольцами.

Джованни рассмеялся:

– Таких рек не бывает! А эта рыба просто испечена из муки с медом!

– Нет, право, так, – уверял Суворов, – пряники водятся у нас в живой воде!

Вечером, когда стемнело, мальчик тайком ото всех вывел из хлева осла и, захватив два кожаных ведра для воды, отправился в горы. Чуть светало, когда он вернулся домой с ведрами воды, взятой на самой высокой горе. Вода в этом ключе так холодна, что в ней могут жить даже форели, и по берегам ручья не растет трава, – то был ключ родниковой воды, вышедший из недр земли.

Джованни дождался, когда Суворов проснулся, и предложил ему попробовать «живую» итальянскую воду. Сам он скинул штанишки, чтобы подать синьору генералу пример.

– Не бойтесь, синьор, я тоже буду купаться!

Как ни крепился Суворов, а выскочил из-под ледяной воды, когда его окатили из ведра на дворе.

– Живая вода! Живая! – кричал он. – Довольно!

– Еще! Еще! – кричал Джованни, приплясывая и разбрызгивая воду.

Его тоже окатили.

Посинев и стуча зубами, мальчик сказал:

– Синьор, вы видите, и в Италии есть живая вода!

– Да! – согласился Суворов. – Ты убедил меня. Не знаю, чем и как отблагодарить тебя.

– Синьор, – ответил Джованни, звонко смеясь, – когда вы вернетесь домой, возьмите бочонок побольше, наполните его медом из самой холодной русской реки и напустите в него самых крупных пряников, только не жарьте их, а живыми. И пришлите мне. Я их выпущу в ручей на горе и разведу в нем русские пряники. Наверное, они у нас приживутся!

Суворов рассмеялся и обещал исполнить желание маленького патриота.

Купание в живой воде воскресило в памяти Суворова то, что он безнадежно пытался пробудить накануне. Вольно дыша, в легком полузабытьи, он ощутил запах московского леса… Цвели липы на опушке, и пахло медом. Только что прошумел дождь. Сосны и ели сурово и торжественно кадили ладаном смолы. Тонкие веселые березки, соревнуясь с елью и сосной, вздымали над ними на десятисаженную высоту прозрачные вершины. Солнце стояло высоко, и мокрая листва берез казалась хрустальной – блистала, переливаясь и сверкая. От вчерашнего недомогания не осталось и следа.

Вошел Багратион, тоже вставший спозаранку после бессонной ночи в накаленном за день доме виноградаря. Генерал осунулся. Глаза его ввалились, были в темных кругах.

– Нехорошо, князь Петр, выглядишь, – покачал головой Суворов.

– Что делать, ваше сиятельство!

– Хорошо, генерал, теперь под Москвой… А в Грузии?!

– Ах! Я не спал всю ночь, вспоминая!

Союзные войска перед полуднем начали строиться на виду противника в боевой порядок. Французы ответили тем же. Они двинулись в атаку первыми, чтобы иметь реку позади себя. Хотя из-за подъема воды от выпавших в верховьях дождей течение Треббии стало медленнее, зато там, где вчера воды было по колено, она стояла сегодня почти по пояс. Переправа давалась французам труднее, чем в первые два дня битвы. Они уже четыре раза переходили Треббию.

В этот день им пришлось, ретируясь, перейти реку в пятый раз.

Багратион получил приказание идти со своим корпусом против Домбровского, который шел высотами, чтобы охватить правый фланг русских. Розенберг получил приказание Суворова «смотреть вправо», не теряя связи с авангардом Багратиона.

С кавалерией на флангах Багратион отважно кинулся в штыки.

Напрасно Багратион вырывался на коне вперед, чтобы показаться Домбровскому, – командир польской дивизии берег себя.

Поляки бились с мужеством отчаяния. Но их порыв вскоре погас. Они не выдержали штыковой атаки, побежали и едва успели спастись за Треббией.

Увлеченный атакой, Багратион зашел вправо так далеко, что между его корпусом и войсками Розенберга образовался пустой промежуток около версты. Недаром Суворов приказал Розенбергу «смотреть вправо»: 15 батальонов французов ринулись в пустое пространство. Розенберг против них мог по слать только пять батальонов.