Мятный поросенок - Бодэн Нина - Страница 20

   - Ты про викария?

   Лили кивнула и покраснела.

   - Все плакали - так красиво он молился.

   При этом воспоминании слезы наполнили ее глаза. Она глядела куда­-то в пространство, губы чуть приоткрыты. Полл догадывалась, что сестра мечтала бы сама заболеть и чтобы викарий молился за нее - все прихо­жане на коленях, и он тоже, возведя очи к небесам. Полл подумала, что Лили и умереть готова, лишь бы викарий обратил на нее внимание.

   Ей хотелось смеяться, но сил не было. Она прошептала:

   - А тетя Гарри говорит, что он свою деревянную ногу отстегивает на ночь и ставит в угол. Неужели нынче опять воскресенье?

   - Да. Ты проболела целую неделю. Мы все так за тебя боялись...­ - Слезы бриллиантами заблестели на кончиках ее ресниц, а одна сорвалась и покатилась по ее щеке. - Пожалуйста, Полл, не умирай! Мы все так те­бя любим. Тетя Сара обещала купить мне велосипед, когда я выдержу летние экзамены, и я дам тебе покататься, если ты будешь послушной девочкой и выздоровеешь.

   Когда она ушла, Полл расплакалась. Не потому, что сестра подумала, что она может умереть, а потому, что у нее ноги стали совсем слабые, она даже не верила, что сможет когда-нибудь прокатиться на велосипеде. Потом вошла мама, увидела ее мокрые глаза и спросила, в чем дело, но Полл не могла ей рассказать. Она отвернулась к стене и заплакала еще горше.

   Может быть, эти слезы пошли ей на пользу. Она впервые хорошо спа­ла, сновидения ее не пугали, и, когда она проснулась, лихорадки большене было. Она чувствовала себя измученной и слабой, но кости уже не боле­ли, а подушка под головой снова казалась мягкой и удобной.

   Ночь была на исходе. Окна приняли жемчужно-серый оттенок, а сна­ружи доносился какой-то мягкий скрипучий и настырный звук - может, это птицы просыпались? Их полусонный хор, встречающий зарю? Нет, не похоже. Она еще послушала, потом позвала:

   - Мама!..

   Мама повернулась в кресле у окошка:

   - Да, моя ярочка!

   - Послушай!

   Звуки шли и шли. Щебет и шорох, чириканье, и попискивание, и низ­кий таинственный посвист, приглушенный вздох - будто тихое море набегало на гальку. И еще дрожащий блеющий звук, совсем музыкаль­ный...

   - Овец гонят, - сказала мама.

   Она завернула Полл в одеяло и отнесла к окошку. День зачинался бледно-желтой полоской над коньками крыш. А внизу, на площади, где еще таились голубые тени, пастухи гнали стадо. Поскрипывали стянутые железными обручами колеса, топотали мягкие копытца, ягнята блеяли, а собака овчарка, подгоняя их, тявкала глухим баском, будто совестилась нарушить покой сонного города.

   - А я думала, это птицы, - проговорила Полл, когда стадо скрылось из виду. - Звуки совсем как от птиц!

   Мама приложила ладонь к ее лбу.

   - А ты совсем не горячая, - сказала она. - И тебе лучше, правда?

   Голос у нее был ровный, но счастливый, будто она не давала воли ра­достным слезам. Она снова уложила Полл, взбила ей подушку, улыбну­лась:

   - Может, сделать тебе горячего молока с медом?

   - Нет, спасибо, - отвечала Полл. - Мне хорошо. А ты иди спи. Я буду слушать утро.

   Шесть недель Полл не выходила, пока вся болезнь из нее не вышла. Мир сжался до размеров ее комнатки, а все, что за этими четырьмя сте­нами и окошком, - не больше чем спектакль, в котором ей роли не дано, она только слушать может. И некоторые вести оттуда ее радовали, а иные печалили.

   Вот зазвонил колокол городского глашатая. По взрослому мужчине он пробьет семь раз, шесть - по женщине, и трижды- по ребенку. Полл лежала в постели и слушала сквозь дрему. О д и н удар... И цокот лоша­диных копыт по площади. В т о рой... Т р е т и й... Вибрирующий звук не сразу замер в воздухе, будто колоколу больно было останавливаться так скоро. Четвертый, пятый, шестой - певучий голос смерти... Но нет, эти последние удары - только эхо первых трех. Мама вошла в комнату и ска­зала, что у Даусеттов умер ребенок. Нет, не маленький Том, а его трех­летний братик, неуклюжий такой... Полл испытывала какое-то странное чувство - и печаль, и в то же время возбуждение. Бедная Анни! Она, на­верное, такая важная теперь: рассказывает всем в школе, что у нее брат умер, Арчи. Он лежит в гробу, лицо восковое, весь в цветах. И тут Полл вспомнила, что она т о ж е могла умереть, и заплакала. А мама сказала:

   - Надо бы навестить эту бедную женщину. Я передам твой привет Анни, ладно? Как думаешь, она обрадуется, если я сошью ей платье?

   Мамина швейная машина в передней комнате внизу строчила теперь все дни напролет. Заказчиков было много, но все равно мама нашла время, чтобы сшить платье для Анни - самое замечательное платье с вытачками на лифе, с кружевными манжетами и воротничком. Полл поглядела и сказала:

   - Ей теперь нужны новые туфли. Какой толк от нового платья, когда туфли старые!

   - Да, я подумаю, что тут можно сделать, - ответила мама. - У Лили есть пара башмачков, почти не ношенных, она из них выросла. Сгодятся на лето.

   - Разве уже лето? - сказала Полл.

   Да, пока она болела, настало новое время года. В первый же по-настоя­щему теплый день мисс Мэнтрипп повесила клетку с Крюгером в дверях своего домика, и протяжные трели дрозда проникали в окошко Полл. Она сидела, обложенная подушками, и вырезала из журналов картинки для своего альбома. Туда же она вклеивала и открытки от папы. Он уже бросил кабачок в Колорадо, расстался с дядей Эдмундом и нанялся слугой к богатому англичанину, путешествующему по Америке. Узнав, что дочка больна, он стал писать ей почти каждый день по открытке, притом писал таким мелким почерком, что глазам больно читать. Открытки приходили из Сан-Франциско, с Ниагарского водопада, Гранд-Каньона; тетя Сара сказала, что они понадобятся на уроках географии, и подарила Полл ат­лас. Больше всех Полл понравилась открытка, отпечатанная на тонкой ко­же - с изображением м е д в е д я. А послание гласило: «Видишь, как я без тебя скучаю - совсем одичал». Полл положила эту открытку себе под го­лову да так и заснула, и краска с кожи отпечаталась на коже ее щеки.

   Притом она не скучала. У нее был этот альбом для вырезок, еще она могла разглядывать коллекцию птичьих яиц, собранную тетей Гарриет, или листать пухлую подшивку «Ежегодник Отдела сплетен» или тяжелен­ный, в кожаном переплете с медной застежкой, фотоальбом тети Сары.

   - Здесь все твои предки, которые, надеюсь, тебе не безразличны, моя дорогая, - сказала тетя Сара.

   И правда, вот они все - джентльмены в усах и дамы в кринолинах­ сидят под пальмами, растущими из бочек. А вот бабушка Гринграсс, в черном платье и кружевном чепце; но с пальцем она или без - Полл не разобрала, потому что на фотографии ее руки скрыты складками юбки. И тетя Сара, совсем еще младенец, сидит у нее на коленях, прямая и глазки строгие. А рядом высокий мужчина стоит, как солдат, по стойке смирно, положив руку на бабушкино плечо.

   - Это и есть дедушка Гринграсс? - спросила Полл. - Я ни разу ни от кого не слышала, куда он девался.

   Она надеялась услышать какую-то новую историю, но в тот день мама была не в духе, потому что ждала заказчицу на примерку, а работа еще не готова.

   - Лучше не поминай при мне этого старого негодника! Он плохо кон­чил - вот и все, что тебе следует о нем знать.

   А среди дня, когда Тео, Лили и Джордж приходили из школы, они по очереди садились по ту сторону пропитанной карболкой простыни и чи­тали ей вслух. Однажды Полл подумала: вот ведь странность какая, ее сестра и ее братья для нее теперь - только г о л о с а, читающие «Большой оркестр маленькой Кристи» или «Ограбление именем закона». Она ска­зала Тео:

   - Знаешь, а ведь я забыла, как ты выглядишь.

   С минуту он молчал, а потом сказал:

   - Ты удивишься, когда меня увидишь. Я расту не хуже, чем наш мятный поросенок. Теперь уже не скажешь, что я мятный мальчик.