Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки - Писарев Сергей Сергеевич - Страница 14

Архимандрит пытался представить себе, каким стал теперь молодой царь. Первый раз, знал он, Петр явился на Белое море в тысяча шестьсот девяносто третьем году. Переяславское озеро, где Петр до этого плавал в ботике под парусом, его уже не удовлетворяло. Добравшись Северной Двиной из Вологды в Архангельск, Петр выходил несколько раз на кораблях в открытое море. Он учился у поморов водить морские суда. Одетый в простую одежду, царь расхаживал по городу, устраивал пиры, сопровождавшиеся «огненными потехами». Заметив однажды заплывшую в реку белуху, он погнался за ней в карбасе. Перед отъездом Петр заложил на верфи два судна. Архимандрит был в это время в Архангельске и встречался с Петром.

Вторично царь посетил Белое море через год. Для построенных судов он привез им самим выточенные блоки и отлитые в Москве пушки. Суда спустили на воду. Петр выбивал из-под них клинья. Затем царь отправился на Соловецкие острова. Буря едва не погубила судно, на котором он плыл со своей свитой. Поморскому кормщику удалось проскочить мимо опасных Унских Рогов и войти в затишье Пертоминской губы. На берегу царь водрузил крест, на котором собственноручно вырезал: «Поставил сей крест капитан Питер». Надпись была сделана на голландском языке, и раскольники, не умея прочесть ее, утверждали, что здесь предсказывается скорое пришествие антихриста. После этого царь благополучно доплыл до Соловецких островов, где провел в монастыре несколько дней. Вернувшись в Архангельск, Петр выходил на судах из горла Белого моря вплоть до Святого Носа.

Архимандрит умел разбираться в людях: двух встреч ему оказалось достаточно, чтобы бесповоротно включить себя в число тех, кто связал свою судьбу с молодым царем. И теперь, когда предстояло новое свидание с Петром, архимандрит вез ему доказательства верной своей службы.

В путь он отправился без Семена: молодой помор перенес тяжелое потрясение, от которого долго не мог оправиться; лишь с большим напряжением он перебелил показания, которые вез с собой настоятель.

Перед отплытием архимандрит пришел к нему в келью. Семен хотел подняться, но настоятель велел ему лежать. Опустившись рядом на скамейку, он сказал, что по его возвращении должна будет решиться участь Семена. Это значило, что молодого помора отправят к «непогребенным мертвецам», где в посте и молитвах он подготовится к принятию монашеского чина, — сам Фирс прошел в молодости через такое же испытание.

Настоятель смотрел в глаза молодому помору, ожидая, что тот ответит согласием. Семен глаз не отвел, но и согласия не дал: обманывать он не мог.

Настоятель посидел у Семена еще немного времени. Он говорил с ним о разных вещах, но ни словом не было упомянуто о том, что произошло в пыточном подвале.

Семен сам удивлялся тому, какая с ним стряслась беда: до этого он никогда не болел. Даже двое суток, проведенные на днище карбаса, на холоде и в мокрой одежде, на нем нисколько не отразились. Старый монах, считавшийся в монастыре лекарем, сказал, что у «отрока открылась горячка». Он пустил ему кровь, поил настоями трав, которые собирал на островах, и научил Семена молитве, «оберегавшей» от болезней. В монастыре рассказывали, что монах этот был раньше атаманом шайки разбойников и погубил много человеческих жизней; наконец он раскаялся и ушел в монастырь замаливать грехи. У него были совершенно белые волосы и трясущиеся руки. Жил этот старик в келье при ризнице около старой оружейной палаты.

Наконец здоровая натура молодого помора взяла верх: в тот самый день, когда по весне вернулись из теплых стран чайки, Семен почувствовал, что начинает поправляться.

После отплытия настоятеля ему нечего было делать. Церковные службы, поклоны перед гробницами преподобных и даже чтение во время трапез делом он уже не считал. С тем большим рвением он принялся за чтение рукописей и книг, взятых из старой оружейной палаты. Хотя Семен и отличался среди окружавших его людей начитанностью, знания у него были еще разрозненными; об этом ему не раз говорил настоятель. Нужно было как можно больше учиться. Семен одолел «Синопсис»[29]. Из этой книги он узнал про древнюю Русь. О киевских богатырях он слышал еще раньше, из былин, но понимал, что все это выдумано, а в «Синопсисе» рассказывалось о подлинных событиях; так Семен впервые узнал про татарское нашествие и битву на Куликовом поле. О событиях более позднего времени, о царе Иване Васильевиче Грозном, о борьбе русского народа в начале семнадцатого столетия против польских панов и со свейскими захватчиками, о Минине и Пожарском рассказывали заходившие на Белое море странники, — Семен всегда внимательно слушал их. Были еще у настоятеля сочинения по географии Меркатора, рукописный перевод «О строении человеческого тела» Везалия и многое другое; все это тоже постарался одолеть молодой помор.

Но самым главным стал теперь для Семена побег Василия Босого. Чтобы осуществить это, сперва нужно было узнать, в каком месте узник заточен. Семен разведал, что тюремные каморы имеются во всех частях монастыря. Они были и у Сушильной башни, откуда бежал старец Пахомий, и у Архангельских ворот, выходивших к Святому озеру, где сидел в заточении прежний духовник царя, Илларион, уличенный в сношениях с Григорием Талицким. Была еще Салтыковская тюрьма, названная по имени заточенного там Ивашки Салтыкова. Рассказывали, что один из стражников, сжалившись над узником, бросил ему палку — обороняться от крыс. Об этом узнали и самого стражника «нещадно били плетьми». Под другой башней, за «непристойные слова против царя», был заточен некий Михаил Амирев. Человек этот притворился раскаявшимся; его освободили и постригли в монахи. А за год до появления Семена Амирев переоделся в мирское платье и уплыл с богомольцами.

Едва после весенних штормов на море пала тихая погода, в губу Благополучную один за другим начали прибывать карбасы с богомольцами. Желающих поклониться мощам Зосимы и Савватия собралось этим летом больше обычного. Богомольцы (а было среди них много сильных и здоровых мужиков) простаивали долгие церковные службы и безропотно выполняли самые тяжелые работы. Когда кончался трехдневный срок пребывания в монастыре, чуть ли не все просились оставить их мирскими трудниками.

Келарь не мог догадаться, почему это так происходит; заподозрив злой умысел, он еще больше усилил монастырскую стражу.

От богомольцев Семен узнал, что жизнь на Белом море стала очень тяжелой: на промыслы выходить боялись, ожидая, по примеру прошлого года, нападения неприятельских кораблей. Много скота за зиму от бескормицы пало, а тех коров и лошадей, что удалось сохранить, прятали от петровских солдат в сузёмке[30]. Сдирали сосновую кору, размельчали ее на жерновах и смешивали с остатками муки. В Сумском Остроге и других местах хватали мужиков и отсылали на работы, вызванные войной. Люди бежали в сузёмок, скрываясь в скитах. Среди раскольников снова заговорили о самосожжении.

Семену рассказали еще, что поблизости от Нюхотской Волостки этим летом начали рубить просеку: согнанные со всего Беломорья мужики валили лес и гатили болота, прокладывая дорогу; распоряжался там царский сержант Щепотьев, вторично прибывший в Волостку, на этот раз уже с большим отрядом солдат. Куда эта дорога вела и для чего ее строили, никто толком не знал.

Келарь в конце концов догадался, почему явилось так много богомольцев: люди спасались в монастыре от «царя-антихриста». Как ни тяжело было работать на Зосиму и Савватия, в монастыре людям не грозила голодная смерть; и царь, считали они, их здесь не найдет.

Камора Василия Босого находилась в толще монастырской стены. Это был небольшой «каменный мешок», в котором узник мог только вытянуться на лежанке, а стоять ему приходилось согнувшись. Окошко, выходившее к морю, было заложено железными брусьями; брусьев этих могло и не быть — ребенок не протиснулся бы через такое узкое отверстие. Деревянная дверка, выходившая в коридор, имела окошко с железной решеткой.