Птица солнца - Смит Уилбур - Страница 7

– Простите, мистер Стервесант, но у этого тумана нет дна, – со вздохом облегчения сказал Роджер и поднял нос «лира».

– Ничего не получилось! – пробормотал я. – Забудем об этом, Ло. Летим в Маун.

Лорен повернулся спиной ко мне и взглянул в лицо Салли. Она стояла у него за плечом. Я не видел ее лица, но мог догадаться о его выражении, когда она негромко спросила:

– Струсили?

Лорен еще какое-то время смотрел на нее, потом улыбнулся. Я почувствовал желание перекинуть Салли через колено и отшлепать так, чтобы на этом душистом задике выступила кровь. Страх, который я испытывал минуту назад, превратился в подлинный ужас: я знал такую улыбку Лорена.

– Ну ладно, Роджер, – сказал он, сунув карту и хронометр в карман на своем сиденье, – беру управление.

«Лир» встал на одно крыло и под максимальным углом начал поворот. Все было выполнено так превосходно, что мы с Салли лишь слегка присели от перегрузки.

Лорен выровнял машину и минуты три летел назад по прежнему курсу. Я украдкой бросил взгляд на Салли. Глаза ее сверкали, она раскраснелась от возбуждения, глядя вперед, в непроницаемую тьму.

Лорен снова резко повернул и полетел прежним маршрутом, наклонив нос. Но на этот раз полет не был осторожным прощупыванием с подкрылками и тормозами наготове. Лорен вел машину быстро и смело. Салли схватила меня за руку и сжала. Я боялся и сердился на них обоих – я слишком стар для таких игр, – но ответил на пожатие. Не только ради ее успокоения, но и ради собственного.

– Боже, Ло! – выпалил я. – Полегче! – Никто не обратил на это внимания. Роджер застыл в своем кресле, сжав ручки, напряженно глядя вперед. Лорен спокойно сидел за приборами, подвергая нас смертельной опасности, а Салли – черт бы ее побрал! – широко улыбалась и держалась за мою ледяную руку, как ребенок на роликовых коньках.

Неожиданно на нас обрушился дождь, его жемчужные струи зазмеились по круглому перплексовому ветровому стеклу. Я снова хотел запротестовать, но слова застряли в горле. Снаружи ревел ветер. Он швырял стройный сверкающий корпус «лира», крылья ходили ходуном. Я чуть не заплакал. Я не хочу умирать. Вчера – пусть бы, но после сегодняшней ночи!

Но тут Лорен увидел землю и прекратил спуск. Толчок, который бросил нас с Салли друг к другу, – и самолет выровнялся.

Нам открылось зрелище еще более ужасное, чем слепое падение в пространстве. Темные неясные силуэты деревьев под нами ветвями почти касались корпуса; впереди маячил гигантский баобаб. Лорен с трудом перемахнул через него. Секунды тянулись, как целая жизнь, но вдруг грязные полосы дождя и тумана остались позади, мы попали в островок хорошей погоды.

Прямо перед нами, освещенный водянистыми солнечными лучами, возвышался вал из красного камня. Едва мы успели его заметить, как Лорен поставил машину на хвост и, чуть не чиркнув брюхом по камню, самолет перевалил через вершину и устремился в облака. Ускорение прижало меня к полу.

Все молчали, пока мы снова не оказались в вышине, на ярком солнечном свете. Салли мягко отняла руку, а Лорен повернулся и взглянул на нас. Я с мрачным удовлетворением отметил, что и он, и Салли слегка позеленели. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Потом Лорен загоготал.

– Гляньте, ну и рожа у Бена! – взревел он, и Салли тоже решила, что это очень забавно. Когда они отсмеялись, Салли оживленно спросила:

– Кто-нибудь заметил руины? Я видела только холмы.

– А я видел только свою могилу, – проворчал Роджер. Я знал, что он чувствует.

К тому времени как мы достигли Мауна, облака начали рассеиваться. Роджер провел машину в просвет и спокойно посадил. Питер Ларкин уже ждал нас.

Таких, как Питер, осталось очень немного. Настоящий анахронизм, вплоть до патронташа на груди, куртки для продирания через кусты и брюк, заправленных в голенища сапог. Большое красное мясистое лицо и огромные руки, указательный палец на правой руке в шрамах от отдачи тяжелого ружья. Единственный способ общения для него – хриплый, пропитанный парами виски крик. Этот бесчувственный скудоумный субъект не знает страха. Всю жизнь он прожил в Африке и не потрудился изучить хоть один из туземных языков. Он разговаривает на лингва франка Южной Африки и подкрепляет свои распоряжения ударами кулака или пинками. Его знание фауны ограничено сведениями о том, как выследить зверя и куда стрелять, чтобы его свалить. Но есть в этом дюжем олухе что-то привлекательное.

Пока банда его охотников грузила наше оборудование в машины, он выкрикивал мне и Лорену свои бессодержательные, но дружелюбные глупости.

– Я бы хотел отправиться с вами. Но завтра прибывает толпа янки с толстой пачкой зелененьких. Вы меня поздно предупредили, мистер Стервесант. Даю вам лучших парней. На юге прошли хорошие дожди, там много добычи. В это время года можете встретить сернобыка. Ну, конечно, джамбо. И я не удивился бы, если бы вам попались один-два симбы…

Такое фривольное использование ласкательных названий дичи особенно отвратительно, когда вспомнишь, что единственное намерение при этом – угостить зверя пулей из мощного ружья. Я пошел туда, где Салли присматривала за погрузкой багажа.

– Уже второй час, – заявила она. – Когда начнем поиски?

– Вероятно, к вечеру мы доберемся до котловины Макарикари. Это около двухсот миль по хорошей дороге. А завтра углубимся в буш.

– Эрнест Хемингуэй отправляется с нами? – спросила она, с отвращением глядя на Питера Ларкина.

– К несчастью, нет, – заверил я, пытаясь понять, кто же нас сопровождает. Два шофера ( об их высоком положении ясно говорили белые рубашки, длинные серые брюки и обувь) с татуировками вокруг шеи. По одному на каждый из трехтонных грузовиков. Затем повар, изрядно раздобревший оттого, что постоянно снимает пробы, лоснящийся от хорошего питания. Два согбенных седобородых носильщика ружей – они ревниво отобрали из багажа спортивные винтовки Лорена, извлекли их из чехлов и любовно разглядывали. Эта элита не принимала участия в лихорадочной суете вокруг нашего багажа. Грузили в основном бамангвота; я же прислушивался к разговорам. Носильщики ружей, как и следовало ожидать, матабеле, шоферы – шангааны. Я смогу понимать каждое слово, сказанное участниками экспедиции.

– Кстати, Сал, – негромко сказал я, – не говори, что я знаю их языки.

– Почему? – Сал удивилась.

– Мне нравится слушать их разговоры, а если они знают, что их понимают, то замыкаются.

– Свенгали! – Она скорчила гримасу. Вряд ли меня можно рассмешить этим. Слишком близко к истине. Мы отправились прощаться с пилотом Роджером.

– Не распугайте львов, – сказал Роджер Салли. Очевидно, у нее появился еще один поклонник. Он забрался в самолет, и мы посмотрели, как он выруливает в конец взлетной полосы, поднимается в воздух и берет курс на юг.

– Чего мы ждем? – спросил Лорен.

– Действительно, чего? – согласился я.

Лорен сел за руль «лендровера», я рядом с ним. Салли устроилась на заднем сиденье вместе с переносчиками ружей.

– С вами, ребята, на земле гораздо безопасней, – сказал я.

Дорога шла по открытой местности, поросшей кустарником и баобабами. Сухой, сожженной солнцем. «Лендровер» поднимал облако пыли, и грузовики шли за нами на расстоянии, чтобы пыль осела. Изредка приходилось пересекать глубокие каменистые сухие русла рек, время от времени попадались деревни: глинобитные хижины с тростниковыми крышами – там по обочинам дороги выстраивались цепочки голых пузатых негритят, они махали нам руками и пели, будто мы королевский поезд. Салли истратила все мелкие монетки, бросая их и с восторгом следя за начинавшейся свалкой. Когда она взялась выбрасывать в окно наш ленч, я взял гитару, чтобы отвлечь ее.

– Пой что-нибудь веселое, Бен, – приказала Салли.

– И непристойное, – добавил Лорен, думаю, чтобы поддразнить, а может, и испытать ее.

– Да, – с готовностью согласилась Салли. – Пусть будет весело и сочно.

И я начал с саги о диких, диких утках, а Салли и Лорен подпевали в конце каждого куплета.