Ледяна колокольня - Писахов Степан Григорьевич - Страница 12

Письмо мордобитно

Вот я о словах писаных рассуждаю. Напишут их, они и сидят на бумаге, будто неживы. Кто как прочитат. Один промычит, другой проорет, а как написано, громко али шепотом, и не знают.

Я парнем пошел из дому работу искать. Жил в Архангельском городе, в немецкой слободе, у заводчика одного на побегушках.

Прискучила мне эта работа. Стал расчет просить. Заводчику деньги платить – нож острый. Заводчик заставил меня разов десять ходить, свои заработанны клянчить. Всего меня измотал заводчик и напоследок тако сказал:

– Молод ты за работу деньги получать, у меня и больши мужики получают половину заработка и то не на всяк раз.

Я заводчику письмо написал.

Сижу в каморке и пишу. Слово напишу да руками придержу, чтобы на бумаге обсиделось одним концом. Которо слово не успею прихватить, то с бумаги палкой летит. Я только увертываюсь. Горячи слова завсегда торопыги.

Из соседней горницы уж кричали:

– Малина, не колоти так по стенам, у нас все валится и штукатурка с потолка падат.

А я размахался, ругаюсь, пишу, руками накрепко слова прихватываю – один конец на бумагу леплю, а другой – для действия. Ну, написал. Склал в конверт мордобитно письмо, на почту снес.

Вот и принесли мое письмо к заводчику. Я из-за двери посматриваю.

Заводчик только что отобедал, сел в теплу мебель – креслой прозывается. В такой мебели хорошо сидеть, да выставать из нее трудно.

Ладно. Вот заводчик угнездился, опрокинул себя на спинку, икнул во все удовольствие и письмо развернул. Стал читать. Како слово глазом поднажмет, то слово скочит с бумаги одним концом и заводчику по носу, по уху, а то и по зубам! Заводчик из теплой мебели выбраться не может, письмо читат, от боли, от злости орет. А письмо не бросат читать. Слова – всяко в свой черед – хлещут!

За все мои трудовы я ублаготворил заводчика до очуменности.

Губернатор приехал. Губернатор в карты проигрался и приехал за взяткой.

Заводчику и с места сдвинуть себя нет силы, так его мое письмо отколотило. Заводчик кое-как обсказал, что во како письмо получил непочтительно, и кажет мое письмо.

Губернатор напыжился, для важного вида ноги растопырил, глазищами в письмо уперся читат. Слово прочитат, а слово губернатору по носу! Ох, рассвирепел губернатор!

А все читат, а слова все бьют и все по губернаторскому носу.

К концу письма нос губернаторский пухнуть стал и распух шире морды. Губернатор ничего не видит, окромя потолку. Стал голову нагибать, нагибал-нагибал, да и стал на четвереньки. Ни дать ни взять – наш Трезорка. Под губернатора два стула подставили. На один губернатор коленками стал, на другой руками уперся и еще схоже с Трезоркой стал, только у Трезорки личность умне.

Губернатор из-под носу урчит:

– Водки давайте!

Голос как из-за печки. Принесли водки, а носом рот закрыло. Губернатор через трубочку водки напился и шумит из-под носу:

– Расстрелять, сослать, арестовать, под суд отдать!

Орет приказы без череду.

Взятку губернатор не позабыл взял. В коляску на четвереньках угромоздился, его половиками прикрыли, чтобы народ не видал, на смех не поднял.

Заводчик губернатора выпроводил, а сам в хохот-впокаточку, любо, что попало не одному ему. Письму ход дали.

Вот тут я в полном удовольствии был! Дело в суд. Разбирать стали. Я сидел посторонним народом любопытствующим. Судья главный – старикашка был, стал читать письмо – ему и двух слов хватило. Письмо другому судье отсунул:

– Читай, я уж сыт.

Второй судья пяток слов выдержал и безо всякого разговору третьему судье кинул. У третьего судьи зубы болели, пестрым платком завязаны, над головой концы торчат. Стал третий судья читать, его по больным зубам хлестким словом щелконуло. Зубы болеть перестали, он и заговорил скоро-скоро, забарабанил:

– Оправдать, оправдать! На водку дать, на чай дать, на калачи дать! И еще награду дать!

Я ведь чуть-чуть не крикнул:

– Мне, мне! Это я писал!

Одначе догадался смолчать. Суд писанье мое читат. За старо, за ново получат, а с кого взыскать, кого за письмо судить – не знат, до подписи не дочитались. Судейских много набежало, и всем попало – кто сколько выдержал слов. До конца ни один не дочитал.

Дали письмо читать сторожу, а он неграмотный – темный человек, небитым и остался.

Письмо в Питер послали всяким петербургским начальникам читать. Этим меня оченно уважили. Ведь мое мордобитно письмо не то что простым чинушам – самим министерам на рассуждение представили. И по их министеровским личностям отхлестало оно за весь рабочий народ!

Чиновники хорошему делу ходу не давали. Подумай сам, како важно изобретение прихлопнули!

А я еще придумал. Написал большу бумагу, больше столешницы. Сверху простыми буквами вывел: «Читать только господам…»

Дальше выворотны слова пошли. Утресь раным-рано, ишшо городовые пьяных добивали да деньги отбирали, – я бумагу повесил у присутственных мест, стал к уголку, будто делом занят, и жду.

Вот время пришло, чиновники пошли, видят: «Читать только господам», – глаза в бумагу вперят и читать станут, а оттудова их как двинет! А много ли чиновникам надобно было? С ног валятся и на службу раком ползут.

А которы тоже додумались: саблишки выташшили и машут.

Да коли не вырубить топором написанного пером, то уж саблишкой куды тут размахивать! Позвали пожарну команду и водой смыли писанье мое и подпись мою. Так и не вызнали, кто писал, кто писаньем чиновников приколотил.

Потом говорили, что в Петербурге до подписи тоже не дочитали и письмо мое за городом всенародно расстреляли.

Девки в небе пляшут

Перед самой японской войной придумали наши девки да парни гулянку в небе устроить.

Вот вызнялись девки в гал. Все разнаряжены в штофниках, в парчовых коротеньках, в золотых, жемчужных повязках на головах, ленты да шелковы шали трепещутся, наотмашь летят.

Все наряды растопырились, девки расшеперились.

В синем небе как цветы зацвели!

За девками парни о землю каблуками пристукнули и тоже вылетели в хоровод.

Гармонисты на земле гармони растягивают ходову плясову.

Девки, парни в небе в пляс!

В небе песни зазвенели!

А моя баба тогда молодой была, плясать мастерица, в алом штофнике с золотыми позументами выше всех выскочила да вприсядку в небесном кругу пошла.

И на земле кто остался, тоже в пляс, тоже с песней. Не отступали, ногами по-хорошему кренделя выделывали, колена всяки выкидывали.

И разом остановка произошла!

Урядник прискакал с объявлением войны японской!

Распушился урядник!

– По какому, – кричит – полному праву в небе пляску устроили? Есть ли у вас на то начальственно разрешение?

Перевел дух да пуще заорал:

– Может, это вы военны секреты сверху высматриваете!

Ну, мы урядника ублаготворили досыта. Лётного пива в его утробу ведро вылили.

Жаден был урядник до всякого угощенья, управшивать не надо, только подноси.

Урядника расперло, вызняло и невесть куда унесло.

Нам искать было не под нужду. Рады, что не стало.