Перст указующий - Пирс Йен - Страница 67

Разумеется, подобное прозрение не приходит сразу я ведь никогда не утверждал, будто одарен хитроумием в таких делах. Но, положившись на свой жизненный опыт, как следует поступать всем людям, а также на здравый смысл, я убедился, что в конце концов возможно лишь одно объяснение, отвечающее на все вопросы. Однако в то время я думал только о том, что она может подать на меня нелепую жалобу университетским властям, которые очень косо смотрели на якшанье студентов с городскими шлюхами, и расследование могло помешать мне отправиться на мои розыски. Необходимо было защититься, а лучшая зашита – это нападение.

Когда я, расставшись с Томасом, шел по Карфаксу, у меня сложился замечательный план, как покончить со всеми затруднениями. Короче говоря, я подкупил Мэри Фуллертон, рыночную торговку овощами, одну из самых бесчестных и подлых негодяек, какие встречались на моем жизненном пути, чтобы она подтвердила сплетни, рассказав, как она как-то пришла к доктору Грову с яблоками, а он принял ее за Сару. Едва она переступила порог (научил я ее сказать), как Гров зашел ей за спину и начал ласкать ее груди. Когда же она попыталась вырваться (тут она назвала себя честной девушкой, какой, разумеется, не была), Гров якобы сказал: «Как, милая? Сегодня ты не хочешь того, чего тебе не терпелось получить вчера?» И еще лучше: я отыскал Вуда и рассказал ему про Грова и его плотские забавы со служанкой. Можно было не сомневаться, что через день-два история распространится по всему университету и дойдет до членов факультета Нового колледжа, такой уж Вуд был сплетник.

Пусть девка жалуется, думал я. Никто ей не поверит, и она только навлечет стыд и позор на собственную голову. Теперь, вспоминая про это, я нахожу меньше оснований радоваться. Мои хитрости не принесли Томасу его приход, и хотя, возможно, помешали Саре Бланди осуществить земную месть, они еще больше распалили ее злобу.

Ничего этого я не знал, когда несколько дней спустя покинул Оксфорд с величайшим облегчением (так как всегда терпеть не мог этот городишко и вот уже более десяти лет его не посещаю) и, напротив, полагал, что единым махом насладился этой девкой, обезопасил себя и поспособствовал моему другу. Этому безмятежному расположению духа скоро пришел конец, едва я оказался в пределах Варвикшира и направился к моей матушке, хотя опять-таки не распознал первый признак того, что все далеко не в порядке. Я потратил деньги на карету до Варвика, решив, экономии ради, последние пятнадцать миль пройти пешком, и бодро отправился в путь, остановившись через час или около того, чтобы напиться воды и поесть хлеба. Дорога тут была пустынной, и я расположился отдохнуть на зеленом пригорке. Некоторое время спустя я услышал шорох в кустах и встал посмотреть, в чем дело; но не углубился в лес и на четыре шага, как с адским визгом на меня прыгнул хорек и разорвал когтями мне руку, оставив глубокую царапину, из которой обильно хлынула кровь.

В испуге я попятился и споткнулся о корень, но зверь не воспользовался своим преимуществом и тотчас исчез, будто растворился в воздухе, и не капай у меня из руки кровь, я бы поклялся, что он мне только почудился.

Разумеется, сказал я себе, что сам виноват: неосмотрительно подошел слишком близко к самке с детенышами и поплатился за это. Лишь много позднее мне пришло в голову, что за долгие годы моего близкого знакомства с этими местами я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь там упоминал про хорьков.

Позднее, разумеется, я понял, что это была за тварь и откуда взялась, но тогда рассердился на себя, перевязал руку, продолжил свой путь и через три дня добрался до родных моей матушки. Наша обездоленность не оставила ей иного выбора, кроме как воззвать к их милосердию, и они приняли ее, но не как подобает родным. Матушка сильно не угодила им, выйдя замуж, как хотелось ей, и они ни на минуту не позволяли ей забыть, что, по их мнению, горе было ей карой за непослушание.

А потому она жила у них на положении почти служанки. Правда, есть ей дозволялось за господским столом (они придерживались старинного обычая, теперь почти забытого, когда все в доме садились за один стол), но они неусыпно следили, чтобы сидела она у нижнего конца, и подвергали ее оскорблениям чуть ли не каждый день. Они были истинными подобострастниками, как потом начали называть таких людей, и непременно сошлись бы с доктором Уоллисом, если бы когда-нибудь познакомились с ним. При Кромвеле вся семья распевала псалмы и восхваляла Господа. С воцарением Карла они купили облачение для семейного капеллана и каждый вечер читали молитвы по требнику господствующей Церкви. Единственное, что, мне кажется, они почитали недостойным себя, был папизм; Рим ненавидели они неистово и постоянно выглядывали признаки папистских обрядов.

Их дом я всегда любил, но теперь, насколько мне известно, один из бесчисленных подражателей сэра Кристофера его перестроил, переделав в новейшей манере. Теперь комнаты там получили правильную форму и красивые пропорции, и свет, без сомнения, потоками льется в современные окна, и тяга в каминах отличная, а сквозняков осталась самая малость Я же сожалею о повсеместном увлечении всем, что модники в Европе объявляют изящным. В этой навязчивой симметрии есть какая-то фальшь. Прежде дом джентльмена был историей его рода, и по его очертаниям вы могли определить, когда семья была богата и позволяла себе добавлять всякие пристройки или же, наоборот, времена были тяжелыми Прихотливые печные трубы и коридоры, и балки, уложенные одна возле другой, создавали уют чудесного беспорядка. Казалось бы, после попыток Кромвеля с помощью армий ввести во всем единообразие, мы должны были бы впредь его избегать. Однако я, как обычно, не в ладах с нынешними временами. Старинные дома уничтожаются один за другим, заменяются мишурными сооружениями, которые, вероятно, просуществуют не дольше, чем жадные и надменные новые семьи, которые их воздвигают. Построенные с такой быстротой, они и сметены будут не менее быстро вместе со всеми своими обитателями.

– Как вы можете смиряться с такими унижениями, сударыня? – спросил я у матушки, когда как-то вечером навестил ее у нее в комнате. Я прожил там несколько недель и был уже не в силах долее выносить ханжеское благочестие этих людей, их высокомерную спесивость. – Даже у святых недостало бы терпения ежечасно сносить их надменность. Не говоря уж о нестерпимых укорах и намеках на их благодеяния.

Она подняла голову от рукоделия и пожала плечами. По вечерам она коротала время за шитьем скатертей, которые, говорила она, будут моими, когда я обзаведусь женой и хорошим доходом.

– Ты несправедлив к ним, – сказала она. – Они более чем добры ко мне. В конце-то концов, они не были обязаны мне помогать.

– Ваш родной брат? – вскричал я. – Разумеется, он обязан. Как был бы ваш муж обязан помогать ему, если бы все произошло наоборот.

Некоторое время она молчала и вновь занялась шитьем, а я уставился на пылающие поленья.

– Ты ошибаешься, Джек, – сказала она немного погодя. – Твой отец обошелся с моим братом очень скверно.

– Убежден, что вина была моего дяди, – сказал я.

– Нет. Ты знаешь, как я почитала твоего отца, но он был вспыльчив и упрям. Вот это и явилось причиной. Он был всецело не прав, но не хотел ни признать своей вины, ни искупить того, что сделал.

– Этому я поверить не могу, – сказал я.

– Но ты же не знаешь, о чем я говорю, – сказала она все еще терпеливо. – Я приведу тебе небольшой пример. Во время войны, до того, как твой отец отправился сражаться в чужие страны, король разослал сборщиков наложить единовременный налог на все знатные семьи. У моего брата потребовали слишком много и несправедливо. Натурально, он написал моему мужу, прося его вступиться, чтобы сумму снизили. В ответ твой отец прислал очень оскорбительное письмо: когда столько людей отдают свои жизни, он не намерен способствовать тому, чтобы мой брат сохранил свои сребреники. Ведь и так это самая малая услуга, какую может оказать его семья. А когда Парламент в свою очередь наложил такой же налог, моему брату пришлось продать значительную часть своей земли, настолько он был уже разорен. И он не простил этого твоему отцу.