Перст указующий - Пирс Йен - Страница 29

– Это и мой вывод, – с удовлетворением сказал Лоуэр. – Первое настоящее доказательство в пользу отравления. Очень интересно.

– А кто-нибудь испытывал таким образом сердце, заведомо умершего не от отравления? – спросил я.

Лоуэр покачал головой.

– Нет, насколько мне известно. В следующий раз, когда у меня будет труп, я попробую. Вот видите, не будь Престкотт таким себялюбцем, мы могли бы незамедлительно провести сравнение. – Он оглядел кухню. – Думается, нам следует немного прибрать здесь, иначе слуги разбегутся, не успев войти сюда завтра утром.

Он принялся за работу с тряпкой и водой. Локк, я заметил, своей помощи не предложил.

– Ну вот, – сказал он после долгих минут молчания, пока я мыл, он вытирал, а Локк попыхивал своей трубкой. – Если вы позовете смотрителя, мы сможем отнести Грова назад. Но прежде – каково ваше мнение?

– Он умер, – сухо сказал Локк.

– От чего?

– Не думаю, что имеется достаточно фактов для выводов.

– Как всегда, готовы поставить себя под удар ради истины. Кола?

– Исходя из того, что мы пока узнали, я не склонен приписывать его смерть чему-либо, кроме естественных причин.

– А вы, Лоуэр? – спросил Локк.

– Я считаю, нам следует воздержаться от каких-либо суждений, пока мы не узнаем больше фактов.

Настоятельно предупредив, чтобы мы не проговорились о том, чем занимались в этот вечер, смотритель Вудворд выслушал наши легковесные выводы и поблагодарил нас. Его лицо выражало глубокое облегчение – Лоуэр ничего не сказал ему про Шталя, и он, несомненно, считал вопрос исчерпанным.

Глава тринадцатая

В обычае англичан хоронить своих покойников с той же поспешностью, с какой они их вешают. Если бы все шло положенной чередой, доктор Гров уже был бы погребен в аркаде Нового колледжа, но смотритель под каким-то предлогом задержал похороны на полные двое суток. Лоуэр употребил эту отсрочку, чтобы поторапливать Шталя, я же остался совершенно свободен, ибо мистер Бойль отбыл в Лондон, обретший для него особенное обаяние с тех пор, как там поселилась его любимая сестра.

Большую часть дня я провел у моей пациентки за наблюдением результатов моего опыта, еще с порога к своей вящей радости увидев, что и с ней, и с ними все обстоит хорошо. Миссис Бланди не просто проснулась в полном сознании, но даже съела немного жидкой похлебки. Жар спал, моча обрела здоровый вкус горечи, и – что было совсем уж поразительно – в ране появились признаки заживления. Весьма малые, разумеется, но все-таки в первый раз ее состояние не ухудшилось со времени моего последнего визита.

Ликуя, я осиял ее улыбкой торжества и любви, какую врач испытывает к своей послушной пациентке.

– Любезнейшая, – сказал я, когда завершил осмотр, добавил еще мази и сел на колченогую табуретку, – мне кажется, мы еще сумеем вырвать вас из лап смерти. Как вы себя чувствуете?

– Немного получше, спасибо вам и хвала Господу, – сказала она. – А вот за работу, боюсь, пока еще взяться не могу. И это моя главная забота. Доктор Лоуэр и вы были более чем добры и щедры, но нам не прожить, если я не буду зарабатывать деньги.

– Ваша дочь зарабатывает недостаточно?

– Не столько, чтобы мы могли обходиться без долгов. Ей нелегко находить работу, потому что она слывет вспыльчивой и непокорной. И это так несправедливо! Лучше дочери не было ни у одной матери.

– Она несдержанна на слова много более, чем приличествует девушке ее положения.

– Нет, сударь. Она несдержанна на слова много более, чем дозволяют девушке ее положения.

При этих словах в ее слабом голосе появилась вызывающая нота, хотя я не сразу понял, что собственно, она имеет в виду.

– А тут есть разница? – спросил я.

– Сара выросла в обществе бесподобного равенства между мужчинами и женщинами. Вот ей и тяжко смиряться с тем, что есть нечто для нее запретное.

Было трудно сдержать усмешку, но я помнил, что она – моя пациентка и мне следует в меру ей потакать, к тому же я отправился в путешествия, чтобы узнать новое, и я, хотя ничего полезного из этого почерпнуть не мог, был в те дни настолько терпим, что не стал возражать.

– Полагаю, хороший муж научит ее всему, что ей требуется знать об этих предметах, – сказал я. – Если найдется такой.

– Да, найти такого, за которого она согласится выйти, будет нелегко.

Тут я не выдержал и засмеялся вслух.

– Думаю, ей следует дать согласие любому, кто захочет взять ее за себя, ведь так? Она мало что может предложить в обмен.

– Только себя. Но это очень много. Порой мне кажется, что мы растили ее не так, как следовало бы, – ответила она. – Кончилось все иначе, чем мы предполагали. А теперь она совсем одна, и родители ей не помощь, а обуза.

– Так, значит, ваш муж жив?

– Нет, сударь. Но возведенные на него поклепы ложатся и на нее. По вашему лицу я вижу, что вы слышали про него.

– Очень мало, и я научился никогда не верить тому, что слышу, если это хула.

– В таком случае вы редкий человек, – сказала она с глубокой серьезностью. – Нед был самым любящим мужем и самым лучшим отцом и посвятил свою жизнь отстаиванию справедливости в жестоком мире. Но он в могиле, куда скоро сойду и я.

– И у нее совсем ничего нет? И никого, кроме вас?

– Нед был родом из Линкольншира, а я из Кента. Все мои родные умерли, а его разбрелись по свету, когда болота были осушены и их прогнали с их земли, не заплатив ни пенни. Вот у Сары и нет близких. Клевета отняла у нее надежды на будущее, а небольшие деньги, которые она скопила себе на приданое, она потратила на меня, когда я слегла. Когда я умру, она получит от меня только одно – свободу.

– Ну, она сумеет устроиться, – сказал я ободряюще. – Она молода, здорова, а со мной в таком случае вы обойдетесь очень дурно. Как-никак я делаю все, что в моих силах, чтобы спасти вашу жизнь. И не без успеха, должен признаться.

– Наверное, вы очень довольны, что ваше лечение оказалось благотворным. Странно, как сильно я хочу жить.

– Ну, я рад, что угодил вам. Думаю, мы нашли средство несравненной важности. Очень жаль, что, кроме Сары, у вас никого не нашлось. Будь у нас чуть больше времени, мы могли бы подыскать кузнеца. Только подумайте: если бы мы влили вам кровь сильного мужчины, вы бы уже встали с одра. Но, боюсь, дух, содержащийся в женской крови, не поспособствует столь быстрому сращению сломанной кости. Быть может, через неделю-другую мы повторим вливание…

Она улыбнулась и сказала, что согласна на все, чего я от нее потребую. И я ушел в отличнейшем настроении и очень довольный собой.

В переулке я встретил Сару, которая шлепала по грязи с вязанкой дров и хвороста для очага. Даже с ней я поздоровался приветливо, и, к моему удивлению, она ответила мне тем же.

– Твоей матери много лучше, – сказал я ей. – Я просто в восторге.

Она радостно улыбнулась – я впервые увидел на ее лице такое выражение.

– Господь улыбнулся нам и прислал вас, доктор, – ответила она. – Я глубоко вам благодарна.

– Не благодари, – сказал я, тронутый таким ответом. – Это было удивительно интересно. К тому же она, ты понимаешь, еще не вполне здорова. И очень слаба. Слабее, чем ей самой кажется. И думаю, было бы полезно продолжить лечение. Ты должна следить, чтобы она не сделала ничего такого, что могло бы ему помешать. Подозреваю, это трудная задача.

– Да уж. Она не привыкла к безделию.

Хотя наступила оттепель и страна мало-помалу освобождалась от долгого мрака зимы, стоило подняться ветру, как холод снова становился невыносимым, и я дрожал от его пронизывающих ударов.

– Мне надо поговорить с тобой обо всем этом, – сказал я. – Не можем ли мы куда-нибудь зайти?

Она сказала, что за углом есть питейное заведение, где топят очаг, и я могу пойти туда. А она дома разведет огонь в очаге, проверит, удобно ли лежать матери, и присоединится ко мне.

Указанный ею кабак совсем не походил на просторную, изящно убранную кофейню, которую содержали Тильярды, или хотя бы на постоялый двор, какие теперь строились на трактах. Для путешествующих в каретах; нет, в этом приюте черни единственным достоинством был топящийся очаг. Хозяйничала там старуха, продававшая сваренный ею эль местным жителям, которые заходили погреться. Я был там один, и зальцу эту, совершенно очевидно, благородные люди своим присутствием никогда не украшали. Когда я открыл дверь и вошел, на меня поглядели с любопытством, в котором не было ничего дружеского. Тем не менее я сел у очага и подождал.