Перст указующий - Пирс Йен - Страница 27

Была у него и еще одна странность: хотя он обходился со всеми презрительно, стоило пробудить его любознательность, и он не жалел ни своего времени, ни усилий. С людьми он не желал иметь дела, но поставьте перед ним задачу, и он будет трудиться над ней без устали. Хотя, казалось бы, он не мог вызвать ничего, кроме отвращения, я тем не менее проникся к нему опасливой симпатией.

Добиться его помощи оказалось весьма нелегко, хотя он и знал, что Лоуэр близок к Бойлю, на жалованье у которого он тогда состоял. Пока мы объясняли ему, в чем было дело, он сидел, развалившись в кресле, и презрительно нас оглядывал.

– Так? Он мертв, – сказал он по-латыни с тяжелым акцентом, хотя и произносил фразы со старомодной размеренностью и внушительностью, давно отвергнутыми cognoscenti[20] в Италии, хотя англичане и другие (насколько мне известно) все еще с большой горячностью относятся к этой теме. – Неужели важно знать, как это произошло?

– Разумеется, – ответил Лоуэр.

– Почему?

– Потому что всегда важно установить истину.

– И вы полагаете это возможным?

– Да.

Шталь презрительно фыркнул.

– В таком случае вы оптимистичнее меня.

– Так на что же тратите свое время вы? – спросил я.

– Я развлекаю моих хозяев, – ответил он едко. – Они желают узнать, что получится, если смешать ярь-медянку с селитрой, и я их смешиваю. А что случится, если смесь нагреть? И я ее нагреваю.

– А затем пытаетесь установить, почему произошло то, что произошло?

Он небрежно махнул рукой.

– Пф! Нет. Мы пытаемся установить, как это происходит, а не почему.

– Тут есть разница?

– Конечно. Опасная разница. Разрыв между «как» и «почему» очень меня тревожит, как должен был бы тревожить и вас. Эта разница обрушит мир нам на голову. – Он высморкался и посмотрел на меня с брезгливостью. – Послушайте, – продолжал он, – я занятой человек. Вы приходите сюда с загадкой. Она должна быть из области химии, иначе вы не унизились бы, прося о моей услуге. Так?

– Я самого высокого мнения о ваших талантах, – возразил Лоуэр. – И мне кажется, дал тому достаточно доказательств. Я ведь уже долго плачу вам за уроки.

– Да-да. Но мне не слишком докучают светскими визитами. Не то что я имею что-либо против: но у меня есть много дел куда интереснее пустой болтовни. Так что, если вы ждете от меня одолжения, объясните какого, а потом уходите.

Лоуэр, видимо, давно привык к этим грубостям. Я на его месте, вероятно, уже ушел бы, но он невозмутимо достал из сумки бутылку с коньяком и поставил на стол. Шталь поднес ее к глазам и прищурился – было видно, что он близорук и ему не помешало бы обзавестись очками.

– Так? Что это?

– Это бутылка с коньяком и странным осадком на дне, который вы видите не хуже меня, хотя и утверждаете, будто слепы. Мы хотим узнать, что это.

– Ага! Был ли доктор Гров убит силой алкоголя или какой-нибудь другой силой? Вино их яд драконов и гибельная отрава аспидов, вы это хотите узнать?

Лоуэр вздохнул.

– Второзаконие, тридцать два, тридцать три, – отозвался он. – Совершенно верно. – И умолк в терпеливом ожидании, пока Шталь старательно изображал глубокое раздумье.

– Ну, так как же нам проверить эту субстанцию, когда она разжижена? – Немец еще поразмыслил. – А почему бы вам не угостить стаканчиком этого коньяка вашу разбитную служаночку? Сразу решили бы две задачи, а?

Лоуэр сказал, что не находит это таким уж разумным. Ведь повторить опыт будет трудно, даже если он увенчается успехом.

– Так вы поможете нам или нет?

Шталь ухмыльнулся, показав рядки почернелых, пожелтелых пеньков, которые заменяли ему зубы и, вполне возможно, были причиной его злобности.

– Да, разумеется, – сказал он. – Увлекательнейшая задачка! Нам требуется серия опытов, достаточно многочисленных и доступных повторению, для определения этого осадка. Но сначала я должен претворить этот осадок в форму, более удобную для манипуляций. – Он кивнул на бутылку. – Быть может, вы удалитесь и возвратитесь через несколько дней? Я не желаю, чтобы меня подгоняли.

– Но не могли бы мы хотя бы начать?

Шталь вздохнул, затем пожал плечами и встал.

– Ну хорошо, если это избавит меня от вашего общества.

Он подошел к полке, выбрал гибкую трубку с тонким стеклянным наконечником и всунул его в открытый верх бутылки, которую поставил на стол. Затем, пригнувшись, он начал сосать другой конец трубки и выпрямился, едва жидкость быстро потекла в чашу, которую он подставил снизу.

– Интересный и полезный способ, – заметил он. – Достаточно известный, но тем не менее удивительнейший. До тех пор, пока вторая часть трубки длиннее первой, жидкость будет вытекать, ибо жидкость, устремляющаяся вниз, весит больше, нежели жидкость поднимающаяся. Иначе в трубке возник бы вакуум, поддерживать каковой невозможно. И истинно интересный вопрос заключается в том, что произойдет, если…

– Вы же не хотите высосать и весь осадок? – с тревогой перебил Лоуэр, когда уровень коньяка в бутылке заметно понизился.

– Я вижу. Я вижу. – И Шталь быстро выдернул стеклянный наконечник.

– А теперь?

– А теперь я извлеку осадок, который нужно промыть и высушить. Это займет время, и у вас нет ни малейших причин оставаться здесь.

– Просто скажите, каков ваш план.

– Все очень просто. Это смесь коньяка с осадком. Я слегка ее подогрею, чтобы выпарить жидкость, затем промою осадок в свежей дождевой воде, дам ему снова осесть, снова солью жидкость и промою, и высушу его во второй раз. К тому времени он уже будет очищен в должной мере. Три дня с вашего разрешения. Ни на мгновение раньше, а если вы заявитесь прежде, я не стану с вами разговаривать.

И я последовал за Лоуэром назад в Новый колледж и в дом смотрителя, обширное здание, занимавшее большую часть западной стороны квадратного внутреннего двора. Слуга проводил нас в комнату, где смотритель Вудворд принимал гостей, и мы увидели, что Локк уже пришел и, беседуя, растянулся в кресле у огня столь непринужденно, будто был хозяином дома. Что-то в нем, подумал я, есть такое, благодаря чему он всегда будет втираться в милость власть имущих. Как это у него получалось, я не знаю. Он не обладал приятностью манер и не был украшением общества, и все же настойчивость его внимания к тем, кого он считал достойными себя, была поистине неотразимой. Ну и, разумеется, он искусно создавал себе репутацию блистательнейшего ума, так что в конце концов эти люди начинали ему покровительствовать, испытывая к нему за это благодарность. В более поздние годы он начал пописывать книги, которые сходят за философские трактаты, хотя даже беглое чтение подсказывает, что они всего лишь переносят его льстивость в метафизический план, объясняя, почему те, кто покровительствует ему, обязаны сосредоточить в своих руках всю власть. Мистер Локк мне не нравился.

Его непринужденность и самоуверенность в присутствии смотрителя Вудворда поразительно разнились с поведением моего друга Лоуэра, который впадал в уныние, когда ему приходилось держаться с той смесью почтительности и учтивости, которые потребны в присутствии тех, кто стоял выше него. Бедняга! Он отчаянно искал фавора, но не обладал способностью притворяться, и его неловкость слишком часто производила впечатление грубости. Не прошло и пяти минут, как уже было забыто, что осмотр тела Грова поручен Лоуэру, Локк же приглашен лишь присутствовать, и беседа велась между многословным философом и смотрителем. А Лоуэр неловко сидел в стороне, слушая их в тягостном молчании и все более погружаясь в уныние.

Ну а я был только рад хранить безмолвие, ибо не хотел вновь навлечь на себя неудовольствие смотрителя, и тут меня, надо отдать ему справедливость, выручил Локк.

– Мистер Кола очень удручен, смотритель, суровым порицанием, которое услышал от вас утром, – сказал он. – Вспомните, наше общество ему чуждо, и он ничего не знает о наших делах. Что бы он ни сказал, было, знаете ли, сказано по неведению.