Бюст Бернини - Пирс Йен - Страница 30

ГЛАВА 9

Все еще прикованному к постели Аргайлу было нечем заняться, кроме как воевать с медсестрами, любоваться блестящим свеженьким гипсом, наложенным на ногу, и гадать, скоро ли, наконец, его отсюда выпустят. Нет, он не принадлежал к разряду беспокойных личностей, эдаких неваляшек, которые просто изнывают от долгого пребывания на одном месте. Напротив, мысль, что можно проваляться в постели, в полном безделье, некоторое время, всегда приводила Аргайла в восторг. Но провести несколько дней в больнице для некурящих — нет, это уж слишком. Уходя, добряк Морелли оставил ему сигареты, но их тут же конфисковали медсестры — можно было подумать, что каждая вооружена неким детектором сигаретного дыма, — и у Аргайла появились первые симптомы депрессии.

Больше всего он томился при мысли, что там, на свободе, происходит множество важных событий: ди Соуза убит, Морзби тоже, кто-то пытался прикончить его, Флавия прилетает. Аргайл уже знал, что она названивала в отдел Морелли каждые несколько часов, замучила всех расспросами о его самочувствии. Но от этого ему не становилось легче. Напротив, он испытывал самые тягостные чувства и еще — смущение, как от манипуляций строгих и шустрых медсестер, чья манера бесцеремонно совать в постель судно просто выводила Аргайла из себя и вызывала желание как можно быстрее покинуть это место.

Пока Аргайл отбивался от настырно услужливых медсестер, Флавия в спешке и суете втискивалась на свое сиденье под номером 44-Н в переполненном «Боинге-747», уже взявшем курс на запад.

Ей нравились ее работа и относительно небольшой офис, где располагалось управление, вызывавшее особое ощущение товарищества и близости с коллегами. Но статус управления, эдакого придатка полицейской системы, порождал свои проблемы. Главной из них, как она в полной мере прочувствовала именно сейчас, был недостаток бюджетных средств. А выражался он в том, что управление просто не могло позволить купить своему сотруднику приличный билет на самолет, и лететь пришлось в хвостовом отсеке.

Однако в полете Флавию поджидало несколько интересных моментов. Из спецслужб пришло досье на Морзби, и, вопреки всем правилам, она успела снять с него фотокопию, прежде чем отослать обратно. И вот теперь Флавия читала эти материалы, и презрение к спецслужбам нарастало. Досье, охраняемое столькими правилами и запретами, окруженное таинственностью, являло собой не что иное, как подборку вырезок из газет, время от времени попадалась краткая запись, уточняющая, к примеру, условия подписания «Морзби индастриз» контракта на производство оборонного электронного оборудования. Наибольший интерес представляли вырезка из «Кто есть кто», а также подробнейший отчет о жизни Морзби, напечатанный в «Нью-Йорк тайме». Три часа работы в публичной библиотеке — и Флавия могла бы накопать куда больше.

Чистой воды любительщина, но несколько моментов все же ее заинтриговали.

Прежде всего газетный отчет о жизни и карьере Морзби. Выяснилось, что Морзби нельзя отнести к разряду людей, «сделавших самих себя». Если, конечно, вы не были готовы проявить неслыханное благородство и причислять к этому разряду всех, кто получил наследство в пять миллионов долларов. В молодости его с натяжкой можно было назвать плейбоем — (об этом свидетельствовала приложенная здесь фотография), но забавам положила конец Вторая мировая война. Морзби занимал должность по гражданской обороне в администрации штата Канзас, затем по окончании боевых действий был переведен в Европу.

Именно там, утверждала статья, он и положил начало своей блестящей карьере и коллекции. Флавия умела читать между строк и пришла к выводу, что в ту пору

Морзби был всего лишь заурядным спекулянтом, орудовавшим на черном рынке. Он закупал в Штатах дефицитные продукты, ширпотреб и продавал их по астрономическим ценам несчастным европейцам. Этот бизнес отнимал у него столько времени, что в 1948 году он вышел в отставку и, прежде чем вернуться в Калифорнию, еще четыре года организовывал торговые связи своих фирм в Цюрихе.

А Цюрих находился в Швейцарии, именно там, где, как Флавии говорили, обитал первый покупатель Бернини. Что вполне совпадало со смутными воспоминаниями Борунны…

Детектив Джозеф Морелли тоже провел весь день за бумагами. Сосредоточенно и болезненно хмурясь, он разбирал скопившиеся на столе со дня убийства Морзби письма, папки и документы.

Если бы он был знаком с Таддео Боттандо, то они, по всей вероятности, прекрасно поладили бы. Несмотря на разные пристрастия — генерал любил провести субботний день в тишине музея, а Морелли предпочитал пиво и игры в мяч, — подход к многотрудному полицейскому делу был у них одинаковым. Его можно было охарактеризовать одним емким словом: основательность. Они разбирали все по камешкам, проверяли тщательно и досконально. За долгие годы работы у обоих выработалось твердое убеждение, что преступление — грязный бизнес, и подоплекой каждого являются деньги. Чем страшнее преступление, тем больше замешано денег, а потому Морелли искал крупную сумму.

Как и Флавия, он решил начать с изучения прошлого Морзби и связанной с его бизнесом документации, причем особенно Морелли интересовали налоговые декларации Морзби за последние пять лет. Он также забрал из кабинета Тейнета кипу папок и убедил Дэвида Барклая, помощника и приспешника Морзби, отдать ему те, что у него имелись.

А потом уселся за работу, и до чего же тягомотной и скучной она оказалась! С налогами у Морзби обстояло не все так просто, под конец Морелли совсем запутался. За два часа ему удалось обнаружить всего лишь один потенциально полезный документ — записку, написанную почерком Барклая, в которой отдавалось распоряжение выплатить два миллиона долларов за бюст. Любопытный факт.

А вот и бесконечные списки гостей, повествующие о том, кто чем занимался в критический момент. Тейнет неотлучно находился на вечеринке, что подтверждала пленка видеокамеры. Лангтон вышел на улицу и курил, тоже подтверждается. Стритера нигде не было видно, но он уверял, что находился в тот момент в туалете — у него разыгрался геморрой. В правдивости этого заявления Морелли почти не сомневался, но все же поставил против имени Стритера маленькую звездочку. Барклай заслужил большую звездочку, ди Соуза — звездочку и знак вопроса. Анна Морзби сидела в машине, собиралась ехать домой, что подтвердил ее шофер. Примерно через десять минут после убийства Лангтон позвонил домой Джеку Морзби, таким образом, последнего можно было исключить.

Письменное заключение о том, что пуля, извлеченная из головы убитого, соответствует найденному возле тела пистолету, не слишком заинтересовало Морелли, он в этом почти не сомневался. Не сомневался он и в том, что именно из этого оружия был застрелен Морзби. А вот факт, что пистолет был зарегистрирован на имя Анны Морзби, явился для него сюрпризом. Интерес к этой дамочке вновь ожил. И Морелли добавил еще одну звездочку против имени Дэвида Барклая.

Представления американцев о гостеприимстве, важность дела, а также врожденная услужливость Морелли стали причиной того, что он, несмотря на усиливающуюся зубную боль и, как следствие, раздражение против всех и вся, прибыл в аэропорт в час ночи встретить выходившую из самолета Флавию.

Последние несколько дней не ознаменовались сколько-нибудь приятными для него событиями. Помимо проблем, связанных с делом Морзби, которое, следует признать, продвигалось слабо или почти не продвигалось, внимание Морелли постоянно отвлекали другие неоконченные дела, назойливые расспросы начальства, глупейшие спекуляции на эту тему газетных репортеров. И еще эти десны — они его просто доконали.

Он просиживал на работе чуть ли не круглые сутки, жена возмущалась, и хотя информации накопилось достаточно, Морелли никак не удавалось соединить все разрозненные фрагменты воедино. И вот теперь, когда они все же начали складываться в некую еще не слишком четкую картину, особой радости это не принесло. В целом Морелли приветствовал сотрудничество на международном уровне, однако не понимал, чем ему поможет Флавия ди Стефано. Она наверняка отнимет у него много времени и почти ничего не даст взамен.