Карлики - Пинтер Гарольд - Страница 20

Ушли. Очарование. Свет. Порядок вещей. Вещи в порядке. Общее количество. Целое царство. Он поднялся по лестнице и вошел в офис.

– О, мистер Кокс, тут вас к телефону.

– Что, сейчас?

– Да. На линии.

Все уши открыты. Глаза.

– Алло?

– Мистер Кокс?

– Да. С кем я говорю?

– Я звоню, чтобы сообщить, что мой клиент недоволен вашей работой на крыше его дома.

– Что?

– Не забывайте, что вы дали моему клиенту гарантию. Он намерен требовать от вас сокращения сметы на шестьдесят процентов в связи с понесенными имущественными убытками. В любом случае терпеть протечки в дальнейшем он не собирается. Выполнение моим клиентом его обязательств зависит от того, насколько выполняете обязательства вы. Мой клиент намеревается…

– Лен, давай не сейчас, я занят. Когда увидимся?

– Похоже, вы не понимаете всей серьезности ситуации, мистер Чмокс, я хотел сказать – Кокс. Система канализации и водопровода вышла из строя, счетчик воды закупорен и сломан. Большой рояль пострадал настолько, что не подлежит реставрации. В конце концов, вам следует отвечать по своим обязательствам. Мой клиент…

– Ну все, уймись. Если ты здесь неподалеку, давай увидимся после работы.

– Это просто неслыханно.

– По-о-ка-а.

– Не забудьте принести кислой капусты.

– А вот и я, – сказал Лен, вытирая ноги о коврик в прихожей. – Дождя нет.

В прихожей он снял со стены зеркало и потащил его вниз, в комнату.

– Повесь на место, – сказал Марк, проходя в комнату вслед за ним.

– Это же лучший предмет обстановки во всем доме. Ты это хоть понимаешь? Оно испанское. Нет, португальское. Ты же вроде португалец?

– Повесь на место.

Лен поковырял в носу и уставился на него.

– Я тебя не понимаю, – сказал он.

– Повесь на место.

– Посмотрись в это зеркало. Посмотри на свое лицо в этом зеркале. Взгляни! Это же фарс. Печень почками нафарширована. Где твои черты лица? Нет у тебя никаких черт. Тут у тебя нос, там ухо. Столько лет ты себя обманываешь. Что это, по-твоему, лицо? Да с таким лицом даже в тюрьму не возьмут, разве что в психушку для невменяемых преступников. Какого черта я с тобой связался, сам не знаю.

– Лен, отнеси зеркало на место.

– Я сегодня Пита видел. Встретились после работы. Ты, как я понимаю, не в курсе. Это зеркало? Да что ты привязался ко мне со своим зеркалом? Чем оно здесь тебе помешало? Смотри, возьму да и вызову к тебе фельдшера с медбратом. Он поднялся по лестнице и повесил зеркало обратно на стену. Марк сел в кресло и посмотрел на Лена, который вернулся в комнату и остановился на пороге.

– Удивляюсь я тебе. Я тебе часто удивляюсь, – пробормотал Лен. – Но я считаю, что должен гнуть свою линию. Просто должен. В конце концов, время не бесконечно и всему есть предел.

– Есть? – Да.

Он улыбнулся и оглядел комнату.

– Кого ты тут прячешь? Что? Ты здесь не один.

– Ты совершенно прав.

– Хм-м. Как, кстати, у тебя продвигается эсперанто? Не забывай, все, что больше двух унций, подлежит оплате.

– Спасибо за совет, – сказал Марк.

– Не за что, но что бы ты мне мог посоветовать? Ничего. А я без дела ржавею. Ничего не получается. Хотя какое тебе до меня дело? Тебе на все наплевать. Но я тебе вот что скажу. Знаешь, где я только что был?

– Нет.

– Ходил в Конвей-Холл. Сегодня слушал «Большую фугу». Никогда в жизни ничего подобного не слышал. Это уже не музыка. Это физика. Ощущение уже не музыкальное. Ощущение такое, что кто-то пилит гроб вместе с костями.

– Ты серьезно?

– Я сегодня Пита видел.

– Ты уже говорил.

– После работы с ним встретились. Прогулялись по набережной. Он еще денег в долг попросил.

– Ну?

– Я не дал.

– Чего так?

– Ты все равно не поймешь. Ему я так и сказал: если, мол, дам тебе соверен, это будет событие, даже прецедент. А я не хочу иметь ничего общего ни с какими событиями.

Марк закрыл один глаз и скосил второй, закуривая сигарету.

– И что он тебе на это сказал? – спросил он.

– Что он сказал? Он сказал. Он говорил. Он высказался. Знаешь, что я тебе скажу? С того момента, как мы с ним расстались, я все время думаю о том, о чем никогда раньше не думал. Все время думаю о том, о чем никогда раньше не думал.

Он взмахнул руками и снова опустил их.

– Знаешь что, – сказал Марк.

– Что?

– Почему бы тебе не оставить Пита в покое?

– Оставить в покое?

– Почему бы тебе не отвязаться от него? От него тебе никакого проку.

– Что ты сказал?

– По-моему, только у меня получается нормально с ним общаться, – сказал Марк.

– У тебя?

– Да. Чтобы с ним общаться, нужно… что-то особенное. Какое-то особое свойство души. У меня оно безусловно есть, а у тебя, похоже, им и не пахнет. Вот что хорошего ты получил от этого общения? Отстал бы ты от него хоть ненадолго.

– А ты, значит, можешь с ним общаться? – сказал Лен.

– Он со мной никаких вольностей себе не позволяет. А с тобой – еще как.

– С чего ты взял, что со мной он позволяет себе какие-то вольности?

– Да пошел ты. Делай что хочешь.

– Конечно, ты просто хочешь, чтобы я был на твоей стороне.

– Это в каком еще смысле? – спросил Марк. Лен снял вилку для тостов со стены и внимательно посмотрел на нее.

– Шедевр, работа гения.

– Что ты хотел сказать?

– Ты хоть раз жарил на ней тосты?

Лен повернулся к свету, чтобы рассмотреть вилку, но она выскользнула у него из рук и упала на ковер. Марк нагнулся, чтобы поднять ее.

– Не трогай ее! – зашипел Лен, энергично дергая руками перед собой. – Нет! Ты даже не представляешь, что может случиться, если ты дотронешься до нее. Если ты ее хотя бы коснешься, то случится второе пришествие Христа. Ты что, не знал об этом? Ага, так ты Христа боишься? Он, значит, пугает тебя?

– Слушай, отвяжись ты от меня.

– Ни за что. Ты, значит, дрожишь при упоминании его имени, вот как обстоит дело, а?

Лен проворно нагнулся и поднял вилку с пола.

– Вот видишь. Когда я к ней прикасаюсь, ничего не происходит. Никому нет никакого дела. Я ведь всего лишь заплесневелый шкаф со старой одеждой. Я просто провонял старыми выношенными тряпками. Мое место – где-нибудь в кочегарке. Сам видишь. Смола, пот, адские машины. Вот это по мне. Ты знаешь, как ты на меня смотришь? Извини, что я смеюсь. Завтра просмеюсь хорошенько. Ты смотришь на меня так, будто я человек. Ты, конечно, в этой игре большой мастер, я знаю, но не нужно так на меня смотреть. Ты пытаешься заглянуть мне прямо в глаза, а я смотрю вниз, на твой пупок. Или ты нацелился взглядом на мое горло? Если так, то, судя по всему, вцепиться мне в глотку представляется тебе нелегким делом. Далеко тянуться, так ведь? В общем, я предпочитаю смотреть тебе на пупок. Когда я вообще на тебя смотрю. Что ты еще от меня хочешь? Что я могу еще сделать? Я никогда не был большим мастером прописывать кому-нибудь лекарства. Вот ты бы что посоветовал? Уверен, что от твоего лекарства больной бы весь дом загадил – с чердака до подвала. Вот и Питу это предстоит. Только уж извини, не по мне все эти средства. Я своих рецептов никому не выписываю, но и чужих мне не нужно.