К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович - Страница 79

Еще в студенческую бытность Ольга уловила в спорах об эмансипации наличие глубинных противоречий, хотя именно в те дни эмансипированная женщина всем казалась образцовой, идеальной женщиной своего времени. Позже, когда в подчинении у Ольги появился большой женский коллектив, слово «эмансипация» начало постепенно менять окраску с бодро-голубой на уныло-серую. Она стала убеждаться, что среди эмансипированных женщин встречаются неустойчивые, противоречивые типы. Сильной женщине для удачного брака лучше всего подходил мужчина, способный уступать, во всем соглашаться, не стремящийся к самостоятельным решениям. Именно за таких старались выходить ее сотрудницы, претендующие называться личностью.

Но вскоре они жаловались, что мужья у них неинтересные, занудливые, жить с ними скучно и тяжело. И Ольга понимала их как женщина. Ей всегда хотелось быть слабой рядом с Чижом, хотелось его покровительства, совета, даже если она не признавалась ему в этом.

Она знала, как эти «идеальные женщины» терзали мужей необоснованными упреками, пеняли им за их никчемность, слабость, которую сами же провоцировали своим характером, поведением. И те, бедняги, как огня начинали бояться своих волевых, сильных женщин, пугаться их гнева, недовольства, еще сильнее тем самым раздражая своих жен.

Подобные союзы, как правило, завершались одним финалом: семья распадалась. Некоторые сотрудницы института так и не смогли обрести семейного счастья. Загрубели, свыклись. Те, у которых остались дети, – посчастливее. Некоторые попытались найти гармонию в союзе с мужчинами иного типа: сильными, волевыми, твердыми в своих привычках и решениях. Но гармония, увы, не достигалась. Начиналось острое соперничество, за власть, за авторитет в семье.

Как ни обманывала себя Ольга, но в конце концов была вынуждена сознаться, что и сама стала рафинированной «эмансипэ». Ее тяготил быт, и она втайне радовалась, что лишена необходимости ежедневно ухаживать за мужем. Лелеять в себе такую готовность при постоянном его отсутствии куда как легко. Но стоило им побыть хотя бы месяц отпуска вместе, и она, стыдясь признаваться даже себе, облегченно вздыхала, когда Чиж уезжал.

Противоречивое чувство жило у нее где-то на самом донышке души и по отношению к Юле. Девочка нуждалась во внимании, заботе, отрывала Ольгу от любимого дела, без которого она не представляла своей жизни. И только благодаря прирожденно-острому чувству материнства она сумела разделить себя между дочерью и работой. Однажды у нее появилась возможность обзавестись вторым ребенком. Ольга строго сказала себе: «Никогда!» – и сохранила это решение в тайне и от Юли, и от Чижа.

Упрек дочери, скорее всего, необоснован. Но девочка выросла с более развитым женским началом, чем мать, и чутьем угадала вину Ольги. Эмансипированная женщина не обладает, как правило, способностью вставать на позицию другого человека. Она слишком озабочена собственными проблемами и трудностями. И хотя Юля не лишена заботы и внимания, детское сердце не обманулось, оно разгадало, что в материнской любви преобладает рациональное начало. Подлинную искренность оно нашло в любви отцовской. И откликнулось на эту любовь.

Может, и хорошо, что объективные причины мешали им все эти годы собраться под одной крышей. Еще неизвестно, насколько бы у каждого из них хватило нравственных сил, чтобы ежедневно, ежеминутно трудиться душой, создавая в семье атмосферу взаимопонимания и теплоты?

Ольга вдруг почувствовала, как в лицо ей ударила горячая волна. А что, если объективные причины совсем здесь ни при чем? Что, если Чиж сразу понял, что никакая она ему не жена и тем более не боевая подруга? Что любит она не его, не работу свою, а себя рядом с ним, себя в работе своей? И, трогательно оберегая свое чувство, глубоко скрывал это кошмарное открытие, терзая сердце невысказанной болью? Она же, зашоренная собственными проблемами, не услышала и не почувствовала его боли даже тогда, когда сердце любимого человека начало давать перебои. Не упрекая ее ни в чем, он застенчиво улыбался, когда ему наверняка следовало рычать от гнева и обиды.

Так что Юлины слова – это еще не обвинение, это ласковый шлепок нашалившему ребенку. Ольга заслуживала иной оценки.

25

В гастрономе было безлюдно, и Юля очень быстро заполнила сумку покупками. Сегодня к вечеру в их квартиру набьется народу под завязку. Друзья не оставят Чижа наедине со своими горькими мыслями. Будут пить вино, распевать песни, плясать, будут спорить до хрипоты и тайно вздыхать, пряча сочувствие.

Вино пришлось брать в отдельную сумку, и Юля испугалась, что такой груз не сможет донести до дома.

– Никак свадьба готовится? – услышала она у выхода знакомый голос и почувствовала, что кто-то забирает у нее из рук обе сумки.

– Спасибо, Олег Викентьевич, – обрадовалась она, – вы словно ангел-хранитель. У папы сегодня торжественный день, придут гости. Надо быть во всеоружии.

– Кто на «Волге» приехал, командующий?

– В юбке! – засмеялась Юля. – Мать прикатила.

– День рождения?

– Почти. Рождается еще один пенсионер… Папа подал рапорт об увольнении.

Булатов посмотрел на небо. Дождь перестал, и облака устало сбавили скорость. Еще недавно цеплявшиеся тяжелыми серыми космами за крыши домов, они, облегченно поднялись и посветлели, как светлеет отжатая и подсушенная ткань.

– Где он, дома?

– На аэродроме.

– Я вам дам совет, Юля, на первый взгляд странный. Но вы не пренебрегайте им. Обещаете?

– Если в моих силах.

– Немедленно поезжайте на аэродром, найдите отца и ни на шаг от него не отходите. Вы меня поняли?

– Да.

– Что же вы медлите?

– А сумки?

– Я сам занесу. – Он поставил авоську на землю, достал из кармана металлический патрончик и протянул Юле. – На всякий случай. Это нитроглицерин.

Тревога врача передалась Юле мгновенно. Она зажала в кулаке лекарство и, забыв о Булатове, о покупках, метнулась к стоянке такси. Слава богу, время было не пиковое и у тротуара под шашечной вывеской стояло несколько машин.

Булатов, конечно, прав, и Юля удивилась не его проницательности, а своей беспечности. Как она сама не почувствовала, что в такой день должна быть рядом с отцом? Он-то всегда безошибочно угадывал ее душевные прихоти, чувствовал их за тысячи километров.

Юля только теперь поняла, как непросто командиру авиационного полка отлучаться из части хотя бы на день. А Чиж прилетел с далекого Севера специально для того, чтобы отвести Юлю «первый раз в первый класс». С какой гордостью шагала она рядом с ним, крепко держась за руку. Соображала, что на нее многие подружки смотрят с завистью, ревниво оценивала других отцов и, не обнаружив больше ни у кого Золотой Звезды на груди, пренебрежительно задирала нос.

После уроков отец ее встретил, и они поехали в ЦПКиО на Кировские острова. По дороге Чиж рассказывал Юле о родителях мальчиков и девочек, с которыми она сегодня впервые села за парту. И выходило, что не только у нее отец Герой, но и у всех учеников тоже героические папы и мамы. Один бороздит океаны, сутками не смыкая глаз, другой – самый главный печатник в типографии, где рождаются удивительные детские книжки, бабушка большеглазой худенькой Тани во время войны спасла сто пятьдесят раненых бойцов, а мама хмурого Ванюши работает на «Красном треугольнике», выполняет каждый год два плана, она депутат Верховного Совета.

– А еще обрати внимание, – говорил Чиж, – на девочку с голубым бантом. У нее папа – народный артист республики, снимается в кино. Его во всем мире знают, но дочь ведет себя очень скромно. Умная девочка, понимает, что это заслуги ее отца, а не ее личные.

Юля сообразила, к чему ей отец рассказал все это.

– Вокруг нас, дружок мой, живут удивительные люди. И чем больше мы будем знать о них, тем жизнь наша будет красивее, тем сами будем лучше.

Помолчав, он взял Юлино лицо в обе ладони и посмотрел ей в глаза: