К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович - Страница 6

– Не переживай, – Юля всегда читала его мысли. – Как бы поступил в такой ситуации Филимон Качев? Он бы сел в кабину нового самолета и двое суток не вылезал из нее. И никаких проблем. Самолет – он что?

– И в Африке самолет. – Чиж обнял Юлю. – Вот поэтому мне и некогда разгуливать по столицам. А чтобы не таскаться тебе с магнитофоном, найдем адъютанта. Кого?

Юля весело пожала плечами. Этот жест – пожимать плечами – получался у нее очень красноречивым, всегда точно выражал ее состояние.

– Нужен человек, который хорошо разбирается в магнитофонах. Руслан Горелов или… Коля Муравко.

Юля произнесла последнее имя как можно небрежнее, но Чиж заметил – смутилась и покраснела. У переносицы тут же проявились разнокалиберные конопушки, двумя ручейками просыпались по щекам. Горелов женат. Выходит, Муравко Николаша. Хороший парень. А вдруг Горелов? Тогда беда.

– Руслан, конечно, лучше знает радиотехнику, – продолжала Юля, – но он от своей Лизаветы ни на шаг. Лучше Муравко, если он, конечно, согласится. – Она опять смутилась и чуть-чуть покраснела.

Чиж зажег спичку, чтобы раскурить погасшую трубку.

– А чего ему не согласиться? Они все, холостяки, рвутся в Ленинград.

Чижа позвали к телефону. Дежурный по КПП сбивчиво сказал:

– Здесь женщина из Ленинграда, хочет видеть капитана Ефимова. Я говорю – он в командировке, а она говорит – он сегодня вернулся. Вызовите, говорит.

– Сейчас я подойду, – сказал Чиж и погасил трубку.

«Если женщина знает, когда он должен вернуться, – подумал Чиж, – это близкая женщина».

Контрольно-пропускной пункт был рядом, метрах в ста пятидесяти. Втиснув кулаки в карманы кожанки, Чиж косолапо зашагал по асфальтовой дорожке. Его обогнал зеленый тупорылый автобус. Сидевший за рулем водитель-грузин поприветствовал Чижа фамильярным жестом – вскинув кверху ладонь. «Ишь, до чего обнаглел», – хотел обидеться Чиж, но, увидев искреннюю улыбку солдата, с улыбкой кивнул ему в ответ. Он еще не разучился отличать искренность от наглости. Чувствовал – его в полку любят: ветеран, живая история! Скверно, конечно, что история. Живая, правда, но все равно нафталином потягивает.

Нину он увидел издали. Она прохаживалась за ажурными воротами КПП, держа двумя руками за спиной небольшую хозяйственную сумку из синей джинсовой ткани.

Нина показалась Чижу худой и легкой. Легкие босоножки, светлые вельветовые брюки, черный тонкий свитер. На шее витая цепочка с небольшими янтарными шариками. Чиж сразу даже не понял – красивая она или так себе. Все черты лица были правильные. Высокий лоб, тонкие дужки бровей, прямой нос, четко очерченные губы, в меру длинная шея. Выделялись только ямочки на щеках да глаза.

– Вы ждете Ефимова?

– Да. – В ее глазах вертелся вихрь вопросов: «Где он? Когда будет? Что с ним? Здоров ли? Вы-то кто ему?»

Чиж прочел все вопросы и улыбнулся.

– Меня зовут Павел Иванович.

– Нина. – Она протянула руку. – Нина Михайловна.

– С минуты на минуту ждем команду. Они уже в пути. Сели на промежуточном, но задержала погода. Как только подымутся, через час будут здесь.

Нина быстро посмотрела на часы, на Чижа – правду ли говорит. Чиж улыбнулся. Губы у Нины дрогнули, илицо озарилось доверчивой улыбкой. «Красивая», – уже точно определил Чиж.

– Давайте присядем, – Чиж шаркнул ладонью по свежевыкрашенной скамейке, вкопанной в землю. – Не бойтесь, чисто. Это место для ожидающих попутный транспорт. Вы из Ленинграда?

– Да.

– Федю Ефимова я знаю уже пятый год. Хороший летчик. Досрочно капитана получил. Кем вы ему приходитесь, простите?

– Мы с ним учились в одном классе, Павел Иванович. – Нина вздохнула. – Любили, чего уж там… Потом на десять лет потерялись. Муж у меня, девочке пять лет. – Она опять вздохнула. Горько и безысходно.

Не зная, как утешить эту милую запутавшуюся женщину, Чиж вдруг разоткровенничался:

– Когда Ефимов прибыл к нам, я командовал этой частью. Думал, впереди еще жизнь. Но в один прекрасный осенний день оказалось, что жизнь уже позади. Сердце какое-то не такое стало. Запретили летать. А какой я командир, если не летаю? Попросился на другую работу. Жизнь, Нина Михайловна, уходит почти на глазах. Имейте это в виду.

Чиж насторожился. По асфальтовой дорожке бежала Юля.

– Кажется, за мной, – сказал он и встал. – Ефимов хороший летчик. Надежный. Я летал с ним. Ему можно довериться.

– Товарищ полковник, – на крыльце появился дежурный по КПП. – Вас зовут на стартовый командный пункт.

– Летят? – спросил Чиж.

– Да, – ответил сержант.

– Ну, вот и дождались, – улыбнулся Чиж. – Через час будут. Есть еще время?

– Конечно, – сказала она. – Спасибо вам, Павел Иванович.

В предчувствии работы Чиж распрямил спину, пошевелил плечами, расправляя грудь. Сейчас начнется, так что надо «запасаться кислородом».

– Кто это? – спросила Юля.

Чиж шел быстро, и она, чтобы не отстать, вцепилась в рукав его кожанки.

– Я могу закрутиться, а ты не забудь… Увидишь Федю Ефимова, скажи, что его ждут. У нее мало времени.

– Ты не сказал, кто это.

– Нина Михайловна. Друзья они, учились вместе.

– Ясно.

– Ничего тебе не ясно. Тут еще никому ничего не ясно. – Чиж наклонился и сгреб в ладонь пучок скошенной травы. Еще вчера головки клевера фиолетово горели на зеленом ковре. Сегодня уже слиняли, сморщились, окрасились рыжими пятнами. Запах от подсохшего клевера дурманил, настраивал на замедленный темп.

«Вытянуться бы на этой траве», – усмехнулся Чиж и передал пучок подсохшего клевера Юле.

– С этим запахом у меня связана одна история. Подбили меня возле Гомеля. Сел кое-как на луг, вывалился из кабины прямо в сено. Подобрали без сознания. Нанюхался, видно, от пуза, до сих пор помню.

– Хорошо пахнет, – только и сказала Юля.

У входа в «высотку» Чиж осмотрелся. И вправо, и влево, и впереди лежало бескрайнее поле аэродрома. Над бетонной полосой спокойно колыхалось знойное марево. Нагретый воздух подымался густыми витками, словно неведомая сила отсасывала с земли слежалые волокна тонких стеклянных нитей; ослабевшее солнце все еще работало, расточительно щедро исходя теплом.

Возле домика дежурного звена появилась санитарная машина. Заняли свою позицию пожарники. Пульс аэродрома набирал рабочий ритм.

На пятом, предпоследнем пролете лестницы Чиж почувствовал сухость во рту. Остановился, облизал губы, прокашлялся. Дело дрянь. Надо больше ходить пешком, обтираться по утрам холодным полотенцем, трусцой бегать. Движение – это жизнь.

На СКП – стартовом командном пункте – все было готово к приему новых самолетов. Дежурный штурман встал, увидев Чижа, но тот махнул рукой: дескать, сиди работай. Эфир в динамиках потрескивал далекими электрическими разрядами; щелкая секундомерами, проверяла свое хронометражное хозяйство Юля. И только солдат-наблюдатель спокойно шлифовал шкуркой выточенный из плекса самолетик. Его оптика была давно отлажена и наведена куда полагалось. Чиж взял микрофон внутренней связи, началась проверка готовности служб.

Эскадрилья прошла над полем аэродрома в парадном строю. Прошла низко, на предельной высоте. Прошла как ураган. Готовясь в прошлом к воздушным парадам, Чиж видал картинки и похлестче, удивить его чем-либо было трудно. Да и новые самолеты знал по рисункам и фотографиям.

Но то, что пронеслось перед его глазами сейчас, вызвало грусть у старого истребителя – эта техника ему уже никогда не покорится. Рассыпавшись букетом за полосой, самолеты набирали заданный эшелон, чтобы с равными промежутками времени выйти на посадочный курс.

И пошла привычная, как жизнь, работа. С минутами предельного напряжения и такими же короткими минутами отдыха.

«„Медовый“, я «полсотни первый», дайте прибой». Это Волков. Его голос, даже сдобренный шумами эфира, Чиж отличит среди сотни других голосов. Круто набирает Ваня Волков высоту. Круто. Еще будучи лейтенантом, заявил о себе как главнокомандующий.