К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович - Страница 37

– Об авиации, естественно.

– Можешь сама выступить.

– Сама… Что я им скажу? Они хотят о романтике, о подвигах…

– О романтике, о подвигах… Видела, какие они выжатые прилетают. Тот же Муравко… Расскажи! И не забудь: за один полет с максимальной нагрузкой летчик теряет в весе, у него меняется химический состав крови, а пульс увеличивается в два раза. Вот это и есть романтика…

Он помолчал, улыбнулся Юле.

– Возможности авиации растут, а человек, он что? Остается все тем же двуногим существом. Видела мужика на телеге? – Чиж встал, засунул ладони под резинку спортивных брюк. – Он все успевает: по сторонам поглазеть, закурить, подумать, за вожжи подергать. Потому что информации по ходу движения он получает мизер, а времени на ее осмысление и переработку у него больше чем достаточно. Водитель автомобиля уже глядит только вперед. Информации больше, времени на обработку меньше. Улавливаешь? А на современного летчика за одну минуту полета обрушивается такой поток информации – день нужен, чтобы осмыслить, а отпущены мгновения. А небо, сама знаешь, ничего не прощает… Так что за романтику надо платить. Впрочем, как и за все в жизни. Отсюда что ни полет – подвиг.

– Что же будет дальше, папка? – Чиж заинтриговал ее. – Самолеты будут усложняться, скорости расти, а человек, как ты говоришь, на пределе.

– Возможности человека, дочка, беспредельны. Они только скрыты.

Слушая отца, Юля не забывала выглядывать в окно, чтобы не зевнуть, когда явится Муравко.

– А как их открывать?

Чиж раскурил трубку.

– Закрывать мы научились отлично. А как открывать?..

– Понятно, папуля, – она снова выглянула в окно. – Будем считать, что вопрос о скрытых резервах остается открытым.

Отец не ответил на шутку, только резко затянулся, и складки на его щеках обозначились еще глубже. «Слишком щедро расходовал свои ресурсы, – вспомнила вдруг Юля слова Булатова, – подошел к критическому рубежу…» Но ведь должны у него быть еще и скрытые резервы. Должны! Их надо только открыть. Но как?

– Пап, – Юле показалось, что ее осенило, – а почему бы тебе не написать книгу? О пережитом, о твоих друзьях, о Филимоне Качеве, о самолетах. Ты умеешь интересно рассказывать, твою книгу будут расхватывать…

– Ну что ты несешь? Я летчик, а не писатель.

– Теперь все пишут, папка, кому не лень.

– Только дураки думают, что книгу написать может каждый. Писать, дочка, как и летать – надо долго учиться. А мне уже новое ремесло осваивать некогда. Стар.

– Чтоб написать книгу, талант нужен, а не ремесло. А ты у меня самый талантливый.

– Ну, если так, – Чиж развел руками, улыбнулся, – придется писать. Только куда мы с тобой гонорар будем девать? Две зарплаты израсходовать не можем.

– Израсходуем! Не волнуйся. Купим «Запорожец». Я получу права и буду тебя катать.

– А что? – Чижу такой тон разговора пришелся по вкусу. – «Запорожец» – тоже машина.

Юля изобразила себя за рулем.

– Подъезжаем к маминому институту, распахиваем дверцу: «Садитесь, Ольга Алексеевна!»

– В «Запорожец»? – изобразил Чиж на лице ужас. – По Ленинграду? «Уж пристраивайтесь за моей черной «Волгой», если поспеете». Вот такая перспектива у нас с тобой.

– Да, – вздохнула Юля и добавила как бы совсем невзначай: – Тогда уж лучше нам на Север.

Но отца ей врасплох застать не удалось. Видимо, он давно ждал этого разговора, потому что ответил сразу, вопросом на вопрос:

– Чего это мы там не видели?

– Полгода ночь, полгода день, – вывернулась Юля. – Разве не здорово?

Чиж выколотил трубку в пепельницу, отнес ее в кухню и уже оттуда спросил:

– А институт? Диплом?

– А что институт?

– Да и замуж пора, – рассердился Чиж.

Юля весело засмеялась:

– Ты чего это, папа?

– А что, не прав, что ли? – Чиж продолжал говорить, не высовываясь из кухни, как пулеметчик из укрытия. – Состарился, а дедом так и не стал. Нормально это?

Юля еще раз выглянула в окно и прошла на кухню. Ей показалось, что отец снова перешел на серьезный тон, а это ему было совсем ни к чему.

– Ну, ты даешь, папка… Чиж и самолеты – это я отлично представляю. А вот Чиж и внуки…

– Внуки, они и в Африке внуки… – Это уже была не просто присказка, Юля почувствовала – отец сказал нечто очень важное для них обоих.

И она за сегодняшний вечер во второй раз испытала ощущение вдруг найденного выхода. Действительно, Чижу нужны внуки. Или хотя бы один внук. Лучше внучка. Чиж не первый и не последний. Быть дедом – всеобъемлющая должность на земле. Сколько стариков возвращается к жизни благодаря этим маленьким тиранам!

В ее фантазии возникла картина: двое карапузов висят на руках Чижа, целуют его щеки, накалываются на усы, визжат, тащат на улицу, и Чиж деловито одевает их в одинаковые костюмчики, и все трое шумно скатываются с лестницы во двор. А Юля с мужем собираются в театр…

Тут картинка сломалась. За понятием «муж» расплывалось улыбчивое аморфное пятно, опереточный персонаж в черном фраке. Прямо какое-то наваждение! Ну, Ильяшенко Гена, ну, Юра Голубков, Булатов в конце концов! Но какого черта лезет это чучело гороховое во фраке?..

Бог свидетель, Юля искренне сопротивлялась, в мыслях даже не допуская на дистанцию узнаваемости того, кого больше всего желала видеть рядом с собой; подсознательное суеверие предостерегало: опасно верить преждевременно в то, без чего потом и жизнь покажется не в жизнь, и небо с овчинку. Уж если суждено – постучится. А нет, так к чему фантазировать?

А он все равно наплывал и наплывал со своим пронзительным чистым взглядом, улыбчивым носом, густой челкой и голосом, который она готова сколько угодно слушать даже сквозь густо насыщенный помехами эфир.

И она впервые отчетливо осознала: влюбилась… И тихо засмеялась своему открытию. А сердце сразу увеличилось, заполнило всю грудь, стало трудно дышать. Влюбилась… Влюбилась… «И что-то открылось», – попыталась она подобрать рифму и опять засмеялась, догадавшись, почему так много написано стихов о любви. «Все потому, что она, как наводнение, – выливается через берега».

– Насмешил я тебя? – спросил Чиж. Он неслышно подошел к Юле и стал рядом у окна. Его большая ладонь невесомо коснулась ее головы.

– Я тебя очень люблю, папка, – Юля уткнулась лицом в плечо Чижа, – ты у меня самый великий отец. И мы поступим так, как ты скажешь. Мне с тобой везде хорошо.

– Ну-ну, – удовлетворенно буркнул Чиж.

– Только вот с внуками ничего конкретно обещать не могу, – Юля развела руками, выпятила губу. – Сие не только от меня зависит.

Чиж посмотрел на нее и улыбнулся одними глазами – хитро и понимающе.

– А вон и Коля твой, – сказал он подчеркнуто буднично. Но в слово «твой» был вложен совсем не будничный смысл. И Юля поняла, что отца ей не провести. Слишком большую и сложную жизнь прожил этот человек, чтобы не заметить, что происходит в душе у дочери.

Юля вдруг совсем некстати вспомнила слова Булатова – «слишком щедро расходовал свои ресурсы», – и, понимая их правоту, испугалась уже за себя: как же она останется здесь, если Муравко улетит на Север?

В ее жизнь, отмеченную доселе гармонией и внутренним согласием, впервые вторгалась несправедливость. Вторгалась как объективная реальность. И на душе у Юли стало неуютно и тревожно.