Александровский cад - Пиманов Алексей Викторович - Страница 31

– Не понимаю я вас, Зиновий Ефимович. Если вы все про меня знали, чего ж в лесу не пристукнули? Бандиты-то ваши чего за мной через всю Москву тащились?

– Какие бандиты? – нахмурился ювелир. – Ты чего городишь?

– Да те самые. Я того, здорового, еще в метро приметил.

Зиновий Ефимович потушил спичку. В его глазах появилась тревога, и в этот момент раздался стук в дверь, а на улице послышались голоса:

– Откройте, Коган, вы окружены! Коган метнулся к окну.

– Навел, гаденыш?

Зиновий Ефимович дрожащими руками чиркнул еще одной спичкой, но она сломалась. Он попытался зажечь другую, однако руки не слушались. В дверь начали стучать сильнее. Сломанные спички летели на пол одна за другой. Наконец ему повезло: сера вспыхнула.

Лешка понял, что промедление не в его пользу. Он согнул связанные ноги и со всей силы ударил ими в колени Когана. От неожиданности ювелир потерял равновесие и опрокинулся на спину. Однако горящая спичка выскользнула из его рук, упала на пол, и огонь моментально вспыхнул по всему дому.

Пока Казарин распутывал веревки, Коган успел поднять пистолет и выстрелить. Дикая боль пронзила Леш-кино плечо, и он потерял сознание…

Когда Лешка открыл глаза, он лежал на носилках возле кареты «скорой помощи». Рядом с ним курил тот самый здоровяк, которого Казарин видел в метро и на вокзале. Лешка приподнялся на локтях и тут же застонал от острой боли.

– О, очухался хлопчик! – Здоровяк улыбнулся и бросил папиросу на землю. – А мы уж думали, усе, каюк.

Лешка смотрел на горящий дом, на мечущихся в ночи дачников, милиционеров и пожарных. Постепенно он вспомнил все, что с ним произошло в последние часы.

– А где Барон? – еле прошептал он.

– Кто? – не понял здоровяк и тут же, сообразив, о ком спрашивал Лешка, махнул рукой в сторону. – А, этот!…

Лешка посмотрел туда, куда указывал его «охранник». Там, на земле, сидел Коган. Возле него суетились несколько человек.

– Дед-то оказался крепкий. На прорыв пошел, жариться вместе с тобой не захотел.

Здоровяк решил пояснить Лешке, как прошла операция.

– Мы когда дверь сломали, только тебя в комнате обнаружили. А он через террасу заднюю ушел. Достали его уже за забором.

Теперь настала Лешкина очередь лежать в больнице В его палате перебывали все, включая одноклассников. Пока ребята наперебой рассказывали последние новости, Вера Чугунова стояла в сторонке и все время вздыхала, глядя на Лешкины раны. Не приходил только старик Варфоломеев. Герман Степанович так переволновался из-за всей этой истории, что с сердечным приступом тоже попал в больницу.

Томясь от вынужденного безделья, Казарин перебирал в голове все события минувшей недели. Он был ужасно благодарен сотрудникам кремлевской комендатуры, которые по приказу Шапилина следили за ним до самой дачи Когана. Ведь если бы не они, не известно, как повернулись бы события той ночью.

А еще Лешка благодарил бога, что Танька все разболтала отцу. Он мог ее поблагодарить хоть сейчас: она лежала в той же больнице, этажом выше. Но врачи строго-настрого запретили Лешке ходить, и поэтому ему ничего другого не оставалось, как мысленно продумывать хвалебную речь в Танькину честь.

В свой адрес похвал он уже наслушался вдоволь. Бриллианты вернули в Алмазный фонд на следующий день после пожара на даче. А к Лешке все шли и шли «ответственные товарищи», чтобы похлопать его по здоровому плечу и похвалить за отвагу.

Казарина огорчало лишь одно: отца по-прежнему не отпускали из тюрьмы и о нем не было никаких вестей. Лешкино отчаянье дошло до предела, как вдруг однажды в его палате послышался до боли знакомый голос:

– Ну что, сын, болеешь?

Лешка резко повернулся к двери. Перед ним стоял исхудавший отец. Они кинулись друг другу в объятия.

– Говорят, ты тут без меня в историю попал.

– Кто бы говорил! – рассмеялся Лешка.

Затем он обнял отца еще крепче и тихо прошептал:

– Батя, как же я по тебе соскучился!

Прошла неделя, затем – другая. Закончился май и наступил июнь. Впереди маячили выпускные экзамены и поступление в институт.

Поправившие свое здоровье Алексей и Татьяна сидели на диване в квартире Шапилиных и штудировали русскую литературу. Вернее сказать, изучение классиков российской словесности было нужнее Таньке: ее познания в этой области оставляли желать лучшего.

– Если ты сейчас не поймешь образ Болконского, считай, что на экзамене пролетела.

Лешка очертил карандашом абзац в учебнике и подвинул его подруге.

– Читай от сих до сих и помни: Капа всех будет гонять на экзамене по «Войне и миру».

Таньке было смертельно скучно. Она отодвинула учебник и заявила:

– Да чего тут понимать? Эгоист твой Болконский, как все мужчины: свез молодую жену с ребенком к отцу в деревню, а сам – на войну.

Лешка кивнул.

– Молодец. Вот так ответишь – и пара обеспечена… Таня откусила яблоко и, дурачась, погладила Лешку по голове.

– Лешечка, а вот скажи: ты бы тоже меня бросил, как Андрей?

Лешка покраснел и тихо спросил:

– При чем здесь я?

– Нет, ну ответь: бросил бы или нет?

Казарин покраснел еще больше и буркнул в ответ:

– Сама знаешь…

Танька обняла Алексея за шею и вдруг крепко поцеловала его в щеку. Он не успел опомниться, как она уже вскочила с дивана и, смеясь, закружилась по комнате.

– Если бы девчонки в классе знали, что я уже целовалась, – вот ужас-то какой был!

Лешка отложил книгу и тоже рассмеялся.

– А ты расскажи.

Танька вдруг стала очень серьезной.

– Ты зря веселишься. Знаешь, как иногда хочется кому-нибудь рассказать? И вообще, какой смысл в любви, если об этом ни с кем нельзя поделиться?

– Делись со мной!

Лешка подошел к патефону и поставил иглу на пластинку. Зазвучал вальс, Казарин сделал учтивый поклон, на который Шапилина ответила реверансом, и ребята закружились по комнате. Потом вдруг замерли, и их губы встретились в первом настоящем поцелуе.

Из-за громкой музыки они не услышали, как в квартиру вошел Шапилин. Петр Саввич увидел сквозь приоткрытую дверь целующуюся пару и замер на месте. Его лицо окаменело. С минуту он наблюдал за ребятами, а затем молча удалился в свой кабинет.