Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж - Страница 58

Когда фотограф, проявив при красном свете пластинку – негатив, прикрепил ее к линзе объектива, чтобы сделать увеличенный отпечаток, я вдруг заметил дядюшку Наполеона, вышедшего из дверей своего дома. На минуту дядюшка замер, уставившись на чужака, потом бросил шедшему следом за ним Маш-Касему несколько слов, не отрывая, однако, глаз от фотографа. Он смотрел на него, как полицейский на подозреваемого в убийстве или в краже.

Но уже через мгновение дядюшка с застывшим лицом продолжал свой моцион, а Маш-Касем, который, как видно получил спецзадание, зашагал к нам. Знаком он подозвал меня:

– Милок, а ведь это не тот фотограф, который вас всегда снимает! Откуда он взялся-то?

– Мирза Хабиб ему свой фотоаппарат продал.

Маш-Касем поспешил к дядюшке, зашептал что-то ему в ухо. Дядюшка подозрительно покосился на фотографа и дал новые инструкции Маш-Касему. С важным видом тот опять направился к фотографу:

– Салам алейкум. Как поживаете? С божьей помощью, значит?

Поздоровавшись, он справился об имени фотографа.

– Ваш слуга Бу-Гоус.

По-птичьи наклонив голову, чтобы разглядеть негатив, Маш-Касем изрек:

– Зачем врать?! До могилы-то… А ты, видать, большой мастак. Ишь какое красивое фото снял! Который до тебя приходил, так не умел.

Раздуваясь от важности, Бу-Гоус хвастливо заявил:

– Мирза Хабиб ремеслу у меня учился. Я уж двадцать лет фотографирую. У меня свое фотоателье было. Сначала здесь, потом в Ахвазе… Да не повезло – пришлось продать.

– Так ты, значит, и на юге побывал, отец родимый?

– Ясно, побывал. У меня клиентура солидная была, все уважаемые люди… Нефтяная компания – вся у меня снималась!

Глаза Маш-Касема округлились, но он постарался скрыть испуг и спокойным голосом спросил:

– Небось и англичаны у вас снимки делали?

– Англичане главные мои клиенты были!

Фотограф вытащил готовую карточку и показал Маш-Касему:

– Гляди! Вот что такое настоящая фотография.

Но мы не дали Маш-Касему полюбоваться снимком, тотчас выхватили его, и Лейли с карточкой в руках побежала к отцу:

– Папенька, посмотрите, какая красивая фотография!

Дядюшка, держа снимок перед глазами, продолжал подозрительно разглядывать самого фотографа. Тем временем Маш-Касем опять что-то ему шепнул. Фотограф тоже подошел ближе к нашей семейной группе, поклонился дядюшке и сказал:

– Если позволите, я сфотографирую и вас тоже.,

– Нет, благодарю, – сдавленным голосом отвечал дядюшка. – Не нужно.

– Вы только разрешите. Душа просит сфотографировать благородного господина на память. – Понравится вам фото – отпечатаю столько карточек, сколько пожелаете, а не понравится – пусть остается у меня.

Несколько мгновений дядюшка молчал, но ему не удавалось скрыть свое беспокойство, и наконец он раздраженно выкрикнул:

– А для чего вам меня снимать?! Кто это вам поручил?

Фотограф удивленно воззрился на него:

– Зачем сердиться, ага? Я хотел вам службу сослужить.

Дядюшка, перестав сдерживаться, взревел:

– Тысяча моих фотографий уже есть в досье!!! Прочь отсюда, и скажи своим хозяевам, что, даже если они сделают еще сто снимков, им не удастся взять меня живым!

Тут он резко откинул полу своей абы, выхватил из кобуры браунинг и опять завопил срывающимся от гнева голосом:

– Шесть пуль предназначено тебе и твоим пособникам, а последнюю я сохраню для себя…

Бедняга фотограф, выпучив глаза, несколько секунд не мог оторвать взгляда от пистолета, а затем вдруг бросился бежать. На бегу схватив в охапку треногу с аппаратом, он с такой быстротой выскочил из сада, что мы только рты разинули.

Пораженные, мы уставились на дядюшку. Тот убрал пистолет в кобуру. На лбу у него выступили крупные капли пота. Шатаясь, он доковылял до каменной скамьи и без чувств свалился на нее. В отличие от меня, Лейли и младшие дети ничего не поняли из дядюшкиных речей.

Маш-Касем, растирая руки дядюшки, чтобы привести его в себя, приговаривал:

– Долгих тебе лет! Сохрани тебя господь, защитник ты наш, – ты ведь словно пятеро святых! Ну и задал ты им жару! Как аукнется – так и откликнется… Пусть теперь докладывает своим подлым хозяевам!

Я скорей побежал домой и сказал отцу, что дядюшке дурно. Отец поспешил к нему:

– Что случилось, ага? Что здесь произошло?

Вместо дядюшки ему ответил Маш-Касем:

– Эти негодяи заслали сюда лазутчика, чтобы заполучить фото хозяина… Но ага бросился на него, словно лев! Чуть брюхо ему не прострелил! И поделом!

Отец с притворным участием принялся успокаивать дядюшку и негромко сказал:

– Возьмите себя в руки, есть вести, что письмо уже получено.

Маш-Касем помог дядюшке вернуться в дом, а я поплелся за отцом, еще более растерянный, чем всегда.

Гостей на ужине у дяди Полковника оказалось немного. Кроме моих отца с матерью, дядюшки Наполеона и детей, там были еще Асадолла-мирза и Шамсали-мирза. Попозже явился Дустали-хан и сообщил, что Азиз ос-Салтане не придет – из-за болезни Гамар.

Сначала разговор вертелся вокруг возвращения Шапура, то бишь Пури. Шамсали-мирза заявил:

– Теперь, когда Пури-хан благополучно возвращается, Полковнику надо за дело браться – пора хлопотать о свадьбе.

– Да я об этом только и мечтаю, – ответил Полковник. – Вы не представляете, до чего нас довела вся эта кутерьма, что мы пережили, пока не пришло его письмо…

Дядюшка Наполеон хранил угрюмое молчание. Я посмотрел на Лейли, повесившую голову, потом бросил отчаянный и умоляющий взгляд на Асадолла-мирзу. Тот прикинулся, будто он не в курсе дела:

– А у вас есть кто-нибудь на примете для сына?

– Да разве ты не знаешь, Асадолла? – в свою очередь спросил дядя Полковник.

– Моменто, откуда мне знать! К тому же я не думаю, что так просто найти жену солдату, который только что демобилизовался, – ведь у него еще ни настоящей профессии, ни службы нет:

– Ну что ты чепуху городишь?! Тебе бы только шутить… Для Пури с его высшим образованием в любое министерство двери открыты! Мальчик больше пятнадцати лет учился, получил диплом – да мои приятели в государственных учреждениях его с руками оторвут. Парень ведь просто гений!

– Да, это у него на лице написано, – со смехом сказал Асадолла-мирза. – Но все-таки, кого вы держите на примете?

Дядя Полковник, окинув Лейли отеческим взглядом, отвечал:

– Браки двоюродных заключаются на небесах!

Асадолла-мирза наморщил лоб:

– Моменто, моменто, я решительно возражаю. Лейли-джан всего-то лет четырнадцать, ей надо еще образование закончить.

Прежде чем дядя Полковник успел ответить, вмешался Дустали-хан:

– Хотел бы я знать, а великий пророк Мухаммад, когда женился, – закончил образование или нет…[27] Уж для девушки это и вовсе не имеет значения.

Асадолла-мирза вдруг вскипел:

– А ты бы, Дустали…

Но тут, видно, в голову ему пришла какая-то мысль, которая заставила его прервать начатую фразу. Немного помолчав, он другим тоном сказал:

– Вы читали в газетах – похоже, что немцы опять потопили несколько кораблей союзников.

Дустали-хан никогда всерьез не следил за политикой, но, чтобы позлить Асадолла-мирзу, тут же заявил:

– Да пусть хоть сто кораблей потопят – все равно англичане их победят. В первую мировую войну немцы до самого Парижа дошли, а потом вверх тормашками полетели.

Асадолла-мирза сказал, повысив голос:

– Не знаю, с чего это ты стал таким сторонником англичан? Как будто тебе за это деньги платят…

Я невольно взглянул на дядюшку Наполеона и по его окаменевшему лицу понял, о чем он в этот момент подумал.

Дустали-хан, деланно усмехнувшись, возразил ему:

– Берут же другие деньги у немцев – почему бы мне не брать у англичан?

Асадолла-мирза поглядел в мою сторону, глаза его лукаво блеснули. Он поднял стакан с вином:

– Ну и бери себе! Ведь за консультацию берешь, кабы не твоя светлая голова – с кем бы Черчиллю посоветоваться!