Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж - Страница 52

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Под вечер все ближайшие родственники собрались в доме дядюшки Наполеона. Я безмерно радовался возможности свободно говорить с Лейли, не чувствуя на себе подозрительный взгляд дядюшки, но каждый раз, стоило мне вспомнить о дядюшкином путешествии, меня охватывала ужасная тревога. С тех пор, как он отбыл, прошло уже несколько часов, и я не знал, где он в эту минуту. Асадолла-мирза заверил меня, что дядюшка не поехал в Нишапур, но в то же время я прекрасно знал дядюшку и понимал, что он ни в коем случае не поедет и в Кум, так как, по словам Маш-Касема, англичане находились всего в пятнадцати километрах от этого города. Так где же он сейчас?

Меня подмывало спросить Асадолла-мирзу, что он думает по этому поводу, но князь был настолько занят разговором с леди Махарат-хан, что я не мог к нему подойти.

В разгар общего веселья отца вызвали в прихожую. Надеясь, что поступили какие-то новости от дядюшки, я вышел за отцом. В прихожей его ждал сын проповедника Сеид-Абулькасема. Он сказал, что проповедник просит моего отца срочно зайти к нему. Вначале отец наотрез отказался, говоря, что он не переступит и порог дома этого негодяя, но сын Сеид-Абулькасема настаивал, повторяя, что дело крайне важное, и отец в конце концов согласился. Я упросил его взять меня с собой.

– Хорошо. Можешь пойти со мной, хотя я не понимаю, чего ради ты хочешь променять веселый вечер в гостях на визит к проповеднику!

Когда мы подошли к дому Сеид-Абулькасема, его сын сначала огляделся по сторонам, потом постучал в ворота условным стуком. Открыл сам проповедник и тотчас торопливо потащил нас в глубину двора.

– Прошу вас, пройдите в залу.

Отец, а за ним и я вошли в просторную комнату с пятью дверями и замерли от изумления: на тюфяке, откинувшись на подушки, восседал дядюшка Наполеон в своем дорожном костюме. В углу комнаты на полу расположился Маш-Касем.

– Вы?.. Как вы здесь оказались?.. Разве вы не поехали?

Осунувшееся лицо дядюшки Наполеона было бледнее обычного. Хриплым шепотом он сказал:

– Присаживайтесь, я сейчас все расскажу. Но я звал вас одного, зачем вы привели с собой…

– Сын Абулькасема ничего мне не объяснил, – перебил его отец. – Он только сказал, что у проповедника ко мне какое-то дело.

Дядюшка повернулся ко мне:

– Голубчик, выйди на минутку во двор. Мне нужно поговорить с твоим отцом с глазу на глаз.

Я немедленно вышел из комнаты. Во дворе Сеид-Абулькасем садился на осла, собираясь куда-то отбыть. Увидев меня, он сказал:

– Дорогой, я своего сына отослал по делам. Закрой за мной ворота, а дядюшке своему скажи, что я через полчаса вернусь.

Я закрыл за ним ворота. Жены проповедника дома не было, сына – тоже. Все складывалось как нельзя более удачно. Я притаился за одной из пяти дверей залы и прислушался. Дядюшка говорил:

– Когда я заявляю; что англичане ни на минуту не ослабляют наблюдение за мной, мои родственники утверждают, что я преувеличиваю… Но теперь-то вы поняли, что мой план отъезда в Нишапур был раскрыт? Вы обратили внимание, что индиец упомянул в разговоре о Нишапуре!

– А вы не думаете, что это стихотворение пришло ему на ум случайно?

– Перестаньте! Всем было сказано, что я еду в Кум. Никто, кроме нас с вами, не знал, что на самом деле я отправляюсь в Нишапур. А тут вдруг индиец ни с того, ни с сего в последний момент почему-то должен сказать: «В Лахоре я сейчас, но сердце – в Нишапуре»?

Маш-Касем счел нужным тоже вступить в разговор:

– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я ведь и сам не знал, что ага в Нишапур собрались!.. Что за прохвосты эти англичаны!.. Дал бы мне бог съездить разок к гробнице святого Хасана, я бы свечку поставил, чтобы все англичаны землей накрылись! Вы и не знаете, какие чудеса святой Хасан творит… Вот как-то раз один мой земляк…

– Замолчи, Касем. Хватит! – оборвал его дядюшка. – Дай нам поговорить!.. Ну, что прикажете мне после этого делать?.. Выехав из города, я понял, что все пути мне закрыты. Вернулся по бездорожью сюда, в дом Сеид-Абулькасема. К себе домой мне идти нельзя – индиец немедленно сообщит в Лондон… Я готов вам поручиться, что он сейчас сидит с биноклем у окна и следит за всем, что происходит у меня дома. Отец перебил его:

– Позвольте вам сообщить радостную новость: в данную минуту индиец находится непосредственно в вашем доме и – уплетает аш-реште за ваше здоровье!

Дядюшка застыл, будто его хватил паралич, и голосом, словно идущим со дна – колодца, невнятно забормотал:

– Что? Что?.. Инди… индиец… в моем доме… в моем?.. Значит… мне нанесли удар ножом в спину?

Услышанная новость так ужасно подействовала на дядюшку, что его бледное лицо приобрело желтоватый оттенок, а верхняя губа и усы над ней дрожали мелкой дрожью. Изо рта его вылетали отрывистые нечленораздельные звуки.

Отец, наверно, наслаждался, наблюдая за его муками. Но внешне он сохранял все тот же участливый и обеспокоенный вид. Чуть помолчав, он все же не преминул посыпать соль на рану:

– Раз уж вы заговорили об ударе в спину… Что касается индийца, то я уверен, он тут ни при чем. У них есть тысячи способов разделаться с человеком… – и после паузы добавил: – Я абсолютно не подозреваю сардара Махарат-хана, но сегодня вечером в вашем доме меня несколько навело на размышление поведение его жены. Эта англичанка…

У дядюшки от удивления и гнева глаза чуть не вылезли из орбит. Задыхаясь, он еле выговорил:

– Так что, значит и его жена ко мне в дом пожаловала?.. Что, теперь у меня в доме английский клуб?! Я должен немедленно знать, кто их ко мне пригласил!

Отец с задумчивым и загадочным видом продолжал:

– Подозрения у меня возникли в тот момент, когда она листала ваш семейный альбом, и принялась слишком уж внимательно разглядывать ту вашу фотографию, где вы сняты во весь рост в казачьей форме. А когда кто-то из детей сказал ей, что на карточке – вы, она показала снимок своему мужу, сказала ему что-то по-английски, и они долго о чем-то между собой спорили.

Дядюшка, слушавший отца с открытым ртом и вытаращенными глазами, вдруг схватился за сердце и со стоном повалился на бок. Отец подбежал к нему:

– Ага, вам плохо?.. Маш-Касем, беги сейчас же за доктором Насером оль-Хокама!

Дядюшка резко выпрямился и изо всех оставшихся сил закричал:

– Нет! Нет!.. Сядьте! Со мной все в порядке… Доктор Насер оль-Хокама – английский агент… Его двоюродный брат работает в английской нефтяной компании!

Растирая дядюшке руки, отец приказал Маш-Касему:

– Сходи, принеси воды!

Маш-Касем торопливо побежал во двор. Я притаился в углу и подождал, пока он отнес воду в залу. Глоток воды подействовал на дядюшку ободряюще. Откинувшись на подушки и закрыв глаза, он пробормотал: Коль в зубы попался ты льву самому, Оставь все надежды, сдавайся ему!

– Уж кто, кто, а вы, ага, сдаться никак не можете! Вы, всю свою жизнь посвятивший борьбе, не имеете права отдавать себя на волю волн! Великие люди узнаются в минуту опасности!.. Лишь в испытаний страшный час Мы узнаем героев среди нас!

– Вы правы. Отступать нельзя, вернее отступать некуда. Необходимо продолжать борьбу. Но для этого я прежде всего должен остаться жив, а англичане при той ненависти, которую они ко мне питают, вряд ли дадут мне умереть своей смертью… Сегодня за чертой города мы остановились отдохнуть в одной чайхане. Люди, которые ехали в Тегеран с юга, рассказывали такие ужасы о зверствах англичан…

Давно молчавший Маш-Касем закивал головой:

– Господи, спаси и помилуй! Уже два с половиной миллиона человек порубили… Убереги господь от этих напастей Гиясабад! Гиясабадцы ведь тоже англичанам спуску не давали. Один мой земляк, например…

– Прекрати, Касем! – нетерпеливо перебил дядюшка. – Дай нам о собственных несчастьях подумать! – И, обращаясь к отцу, спросил: – Так что, по-вашему, я должен сейчас делать?

Отец задумчиво поскреб подбородок:

– Я считаю, что ваша жизнь важна для всего нашего государства. Ради блага народа вы обязаны остаться в живых. Оказавшись в подобном тупике, следует нанести врагу удар рукой его же врага. По-моему, ваше единственное спасение – союз с Германией. Вы должны искать защиты у немцев.