Погружение во мрак - Петухов Юрий Дмитриевич - Страница 62

Иван вытащил рукоять, сжал. Меч заискрился в его руке. Работает. Шнур-поисковик сам обвил кисть. Порядок.

Что там еще? В ладонь скользнуло теплое яйцо-превращатель. Ай да Сихан! Ну удружил, ну молодец! Иван распихал что мог по клапанам, закинул мешок за спину. Пора!

Он вышел в тихую венецианскую ночь. Пахнуло сыростью и разложившимися водорослями от каналов. Всем хорош" Венеция, но запахи! От них не могут избавиться вот уже почти три тысячи лет. Он тщательно запер дверь. Осмотрел дом, в который ему не суждено возвращаться. Дом был маленький, старенький, совсем неприметный. Такие обычно и выбирают для тайных дел.

Земля! Лишь сейчас он по-настоящему ощутил себя на Земле. Там, в подантарктических глубинах был мир чуждый и злой, неземной. А здесь другое дело! Иван шел по скрипучим старинным, но местами подновленным мостовым и поглядывал в окна. Свету в подавляющем большинстве из них не было. Половина четвертого, скоро рассвет.

До рассвета он должен успеть к старику. Наверняка этот пропойца, Луиджи Бартоломео фон Рюгенау, опять находится в невменяемом состоянии. А парнишка по имени Умберто, наемный убийца и зомби, сидит теперь в одной из комнат и тихо скулит, такие всегда скулят, жалеют себя.

Иван настолько живо представил себе эту картину, что чуть не споткнулся о стальную рельсу, загораживающую вход на перекидной мостик. Ничего! Он разбежался и перепрыгнул четырехметровый канал. Надо спешить.

На этот раз не было нужды лезть на крышу. Он зашел с черного хода. И постучал в заколоченную дверь. Дверь и должна была выглядеть заколоченной, это для конспирации. Но эта дверь только и открывалась в доме. Парадная была для виду.

– Опять нализался, – прошептал он себе под нос. И постучал еще. Поднимать заметного шума не стоило. Проще войти, старик Луиджи не обидится.

Иван так и сделал. Он ткнул анализатором в щель, подождал, потом сдавил рукоять, универсальный виброключ сработал и дверь со скрипом раскрылась. Иван шагнул в потемки. И тихонько сказал:

– Это я, Луиджи, старик! Ты меня слышишь?

Никто ему не ответил. Иван поднялся по четырем ступенькам к следующей двери, распахнул и ее. В каминном зале, где обычно торчал старый пьяница, прошедший через множество миров, но сломавшийся на Ицыгоне, стояла тишина. Изо дня в день старик Лучо сидел в одном из глубоких обшарпанных кресел девятнадцатого века, расставленных вокруг огромного, длинного стола, сработанного из настоящего мореного дуба. Стол этот был похож на огромный списанный корабль. А сам Луиджи – на капитана, вышедшего на пенсию и опустившегося, а еще больше на какогонибудь пирата-неудачника, избежавшего цепких лап правосудия и коротающего последние деньки в заброшенной гавани. В камине горели дровишки, иногда уголек, йот этого в зале было дымно. Старик сидев в кресле, нахохлившись, с бутылкой в руке. Он не признавал ни фужеров, ни кружек, тянул пойло прямо из горлышка. Он сидел и о чем-то думал, а МОЖЕТ, вспоминал что-то или кого-то, набожных ли аборигенов Ицыгона, утащивших его со станции, свирепых ли космодесантников, которых он отхаживал после боев и походов, санитарок ли, любовниц и подруг. Он никогда не рассказывал о своих грезах. Но всегда был рад собутыльнику.

На этот раз в камине не потрескивал жиденький огонь, было темно и сыро, даже холодновато. Иван хорошо видел в темноте, но в зале было столько всего наворочено, что глаз должен был освоиться, привыкнуть.

– Лучо, старина! – почти выкрикнул Иван. – Выходи! Я вижу, где ты прячешься!

Старика или не было дома или он был смертельно пьян.

Парнишка тоже не отзывался, он мог быть запертым в одном из подвалов.

Иван включил фонарик. Подошел к столу-кораблю.

Он все сразу понял. И это было невыносимо. Зачем его принесло сюда, ну зачем?! Теперь он твердо знал, что смерть идет по его пятам. Грузное и вместе с тем какое-то жалкое тело Луиджи Бартоломео фон Рюгенау лежало поперек стола, прямо на опрокинутых пузатых бутылках, на полураздавленном черством каравае, на осколках глиняной грубой посуды, посреди пепла и мелкого мусора. Горло у старика Лучо было перерезано от уха до уха.

Иван в бешенстве ударил кулаком по столу. Тот даже не скрипнул, это была старинная и прочная вещь. Ангел смерти! Он просто ангел смерти, ему нельзя появляться у знакомых, друзей, Луиджи протянул бы еще пару десятков лет, он никому не мешал. И вот его убрали. Убрали, потому что он мог помочь Ивану. Так они вырежут всех. Но кто они?!

Синдикат? Серьезные? Посланцы Черного Блага?! Голова лопнет от этой головоломки!

– Эх, старина, старина, – закручинился Иван, – как же ты ушел, не дождавшись меня? Опоздал! На этот раз я опоздал!

Да, здесь действовали не профаны, это не аборигены с Ицыгона. Как он не предусмотрел простенького хода противника? Неправда, Иван сам себя обругал, неправда, у него было предчувствие, точно, было – и все же он подставил старика Лучо, не пожалел его. За такие дела не будет прощения! А еще возомнил себя посланцем Добрых Сил! Негодяй! Иван заскрежетал зубами. Ну и ладно, ну и пусть. Скоро они доберутся и до него. Вот тогда восторжествует справедливость. Он хоть за дело погибнет, не так, как эти бедолаги.

От трупа слегка попахивало. Значит, старика Луиджи прикончили не так давно – два или три дня назад. Надо вызвать похоронную службу, они позаботятся о покойнике. Но это потом. Сначала надо отыскать парнишку.

Иван встал из огромного кресла. Обернулся. Луч фонарика скользнул по темной стене. Не надо никого искать – все здесь! Это было и страшно, и закономерно. Тощий Умберто висел на стене. Три черных дротика торчали из его шеи, груди и паха. В открытых черных глазах стоял ужас.

Они прикончили мальчугана, прикончили, безжалостно, зло, вызывающе. Они никого не боятся! Они обрезали еще одну ниточку. Все! Иван понял, что в Венеции ему больше нечего делать.

Он повернулся к выходу.

И замер.

В свете его крохотного фонаря с каменным выражением на изуродованном шрамом лице стоял седой Говард Буковски, Крежень, правая рука Гуга Хлодрика.

– Мне нужен только мешок, – сразу сказал Крежень.

– Мне он тоже нужен, – ответил Иван. – Ты сам мне его отдал.

Крежень ухмыльнулся.

– Тогда Гуг был жив. А теперь он мертв.

– Я не верю тебе.

– Напрасно.

Крежень медленно Поднимал ствол лучемета. Он стоял на безопасном расстоянии и был абсолютно уверен в своей победе. Он знал, что от боевого луча нет укрытия, а значит, Иван в его руках. Но и Иван понимал: стоит отдать мешок и его убьют наверняка.

– Ты чего, не слышал, сука?! – раздалось из-за спины.

Ивану не надо было оглядываться. Он по голосу узнал юнца в юбочке. Вот тебе и кореша Гуговы! Но почему он их не заметил, почему подпустил близко? Земля! Разнюнился разбабился, Земелюшка родимая. А на Земле нынче страшнее и опаснее, чем на самых диких планетах. Ловко они его обвели вокруг пальца.

Иван чуть прикрылся мешком, ступил назад и одним ударом сломал в трех местах руку, сжимавшую рукоять парализатора. Юнец заверещал, как пойманный заяц, упал на пол, забился в истерике. Все произошло так быстро, что Крежень не успел среагировать. А может, и успел бы, да духу не хватило.

– Это не я-яааа!!! Это не я-аа!!! – визжал под ногами юнец, обезумевший от боли. – Не-е-ет!!!

Иван чуть отшатнулся и пнул каблуком в тощую шею – юнец замолк, теперь прочухается не раньше чем к рассвету.

Ничего, переживет, еще молодой! Иван его совсем не жалел. А вот висящего на стене Умберто было жаль. Про старика Луиджи и говорить не приходилось.

– Это вы их пришили? – спросил Иван тихо и зловеще.

– Нет, – ответил Крежень. Он явно не врал. – Давай мешок! Ты все равно не выйдешь отсюда!

Слева, справа, сзади послышались мягкие, вкрадчивые шаги. За спиной у Креженя из тьмы выросли четверо – все как на подбор мордовороты. Неужели это Гугова банда?!

Иван отказывался верить глазам своим. Но кое-кого он узнавал – вон тот, с перебитым носом, он видел его в Триесте, в подземных коммуникациях, и волосатого видал, таких сейчас мало бродит…