Погружение во мрак - Петухов Юрий Дмитриевич - Страница 13

– Лива отсидела три года, – пояснил Гуг, прижимая красавицу к своему необъятному животу, поигрывая с длинным сиреневым локоном, который будто бы случайно выбился из тщательно уложенной пышной прически. Пухленькие губки, вздернутый носик и безумная синева глаз – ангел во плоти. Нежной кошечкой мулатка льнула к великану Гугу, не стесняясь Ивана. Очаровательница, да и только.

– Она в своем притоне на Двадцать первой авеню одним дождливым вечерком решила свести счеты с прежним любовником. А тот, понимаешь, пришел с пятью фараонами. Пришлось замочить всех шестерых. Две недели она пилила их на куски и скармливала дворовым псам. А на третью соседушка настучала. Ваня, ее приехал брать целый взвод пурпурных касок – с пушками и лучеметами, в бронежилетах, с гранатами и прочей мурой. А она лежала на своем плюшевом диванчике, свернувшись калачиком. И жевала изюм. Дите! Ваня, разве можно эдакое дите совать в каторгу, на зону?!

Гуг нежно поцеловал мулатку в мочку уха. Она ответила страстным горячим поцелуем, прижалась еще сильнее.

– Ну как ее оставишь? – вопросил Гуг извиняющимся тоном. У меня было много женщин, ты знаешь. Но я только думал, что я их любил, нет, Ваня, я, старый трухлявый пень, влюбился в эту девочку и понял, что ничего прежде и не было! У меня нехорошие предчувствия, Ваня, так бывает перед концом, я знаю…

– Типун тебе на язык! – мулатка шлепнула Гуга по толстым синюшным губам. И тут же снова прижалась к животу, мурлыча и потираясь бедром о ногу великана.

– Дай Бог вам счастья!

Иван становился все мрачнее. Надо было действовать сразу, не разбираясь ни в чем, теперь он все больше и глубже влезает в нечто неуловимо-иллюзорное, опутывающее по рукам и ногам. Чувства-с! Каприз! Прочь! Немедленно прочь! Нельзя идти на дела и распускать нюни! Он уговаривал сам себя, но ничего не мог поделать.

– Ладно, Ливочка иди! А то мы все сейчас расплачемся здесь, хором, – Гуг чмокнул мулатку в щеку, подпихнул ее рукой под круглую попку к дверце.

Но красавица вырвалась. Уселась в кресло, закинула ногу на ногу.

– Нетушки! – заявила она совсем томно. – Я должна знать, что вы замышляете. Я еще подумаю, может, пойду да и сдамся вертухаям. Простят! Я еще года три протяну здесь, они меня не шибко давят. Три года – целая вечность!

Иван ухватился за соломинку. Он встал перед красавицей на колени будто в шутку, но вместе с тем и всерьез, снова коснулся ее руки – той самой ручки, что отправила в мирой иной шесть черных душ, а потом день за днем пилила оставленные душами в ее хибаре тела. Нет, Гуг или врал, или это и впрямь необыкновенная женщина. Надо заставить ее, упросить, убедить.

– Вам надо идти к ним, – начал он с горячностью, – надо! Они все вам простят. Нельзя губить такую красоту и так-то молодость! Через год-другой вас переведут на мягкую зону, вы все позабудете, время вдет, законы меняются, вас выпустят, обязательно выпустят, вы заживете новой жизнью, на Земле рай, вас ждут в этом раю, надо только сделать первый шаг, маленький шажочек!

Она резко отпихнула его руку. Пнула белым сапожком в грудь – Иван качнулся назад, но не встал с колен.

– Мент! – она чуть ли не визжала. – Поганый мент! Ты чего сюда пришел, а?! Ты пришел, чтобы оставить Гуга одного, чтобы взять его, да?! Гуг! Это стукач, они подослали его специально, они подсадили его к нам!

Гуг обхватил красавицу руками сзади, из-за кресла, прижал свою стриженную седую голову к ее точеному виску. Гуг был мрачен.

– Нет, Ливочка, он не стукач. Он просто дурак! Он не знает, что такое любовь. Ты уж прости его, несчастного.

Иван встал. Плюхнулся на диван.

– Ну, как знаешь!

Гуг перебрался к основанию кресла, обнял рукой шоколадные ноги, привалился щекой к колену – округлому и гладкому. Вид у него стал умиротворенным и счастливым – хоть немного счастья, но оно ведь есть пока, зачем думать о том, что будет завтра, через час, через два?!

– Ты хочешь меня спросить, Иван. Давай!

– Да, я давно хотел тебя спросить. Гуг. Все откладывал, как-то неловко было, неудобно. А теперь понял – скоро нам всем конец, так и не узнаю… Короче, как ты вляпался во все это дерьмо?! Ведь ты был десантником экстра-класса?! Чего тебя дернуло связаться с ворами и бандитами. Не понимаю, Гуг, не понимаю! Здесь есть хоть какая-то логика? Или ты просто спился, опустился, дошел… нет, все не то, ерунда какая-то! Я все время думаю – почему наши лучшие парни или спиваются или гибнут. Ну почему?

Мулатка прикрыла глаза. Но она не спала, слушала.

– Эх, Ваня. Бередишь ты мне старые раны! – Гуг покраснел, кровь прилила к голове, видно, и впрямь ему было нелгко вспоминать прежнее. – Ладно, слушай. И ты, детка, тоже послушай, наука будет. Столько лет прошло. А ведь ты, Ванюша, совсем от Земли оторвался, давно не был на ней. Хотя вы там, в России, все малость трахнутые и оторванные, идеалисты вы, все Бога ищете. Нету Бога, Ваня, нету! Мы с тобой последний раз вместе на Сельме были, так?

Иван кивнул. Целая эпоха прошла-прокатилась с тех пор.

– А на Параданге меня подставили, Ванюша. Да так подставили, что лучше б в петлю сразу. Нас бросили на прорыв – восемнадцать лбов, я главный. Атака с ходу, десант с боем – ты знаешь, что это такое. Приказ – взять заставу, разнести форпост в пыль. Тройная защита, уровень ваш, вооружение наше – сказали, дескать, десять лет им поставляли, обучали персонал, а они, дескать, всех вырезали, две колонии выбили – отдыхающих с Земли, детишек да старичков с бабусями… И еще приказ – заглушки по всей форме, никакой связи, будут давать слуховую дезу, сбивать с толку. Ну, ты меня знаешь, приказ есть, надо работу работать. Перед стартом у Билла Аскина сидел – пригласил, по душам толковали, всех знакомых-друзей перебрали, тебя тоже, Ванюша, слезу пускали, подпили малость, по плечам друг дружку хлопали, кореша! кровные братки! Ты, Ваня, представляешь, как он меня подставил! Я ведь всегда как думал – Космофлот, Два Океана – оба вместе, сам знаешь. Отряд Дальнего Поиска, гранит, мрамор, водой не разольешь, я ведь, Ваня, розовым был и зеленым, хотя и через сто смертей прошел. Короче, броней прикрылись, пушки выставили – и прямо из туннеля вниз, на планету, на Параданг трижды проклятый. В тишине идем, только друг друга слышим. Нас уж тыщу раз засечь должны были, угостить. А ни хрена нету! Хитрят, думаю. Ваня, ты меня сейчас пошлешь к дьяволу и никогда руки не подать, а может и прибьешь здесь прямо? Бей, Ваня, я и прикрываться не стану, меня давно прибить пора.

Иван поморщился.

– Кончай юродствовать. Гуг. Я ни черта еще не понял, а ты уже предлагаешь тебя прибить. Хорош гусь – приперся ва эту поганую каторгу за тридевять миров и пространств, что прибить каторжника Гуга-Игунфельда?

– Ладно, потом сам решишь, – Гуг говорил быстро, нервно, его трясло от страшных воспоминаний. – Ваня, я вышиб заглушку и чуть не оглох. Какой-то тип орал мне прямо в уши по прямой связи голосом Кира Смирнова, ты ведь помнишь его?!

Еще бы не помнить, Кир дважды выручал Ивана – вытаскивал изтральгарского болотного ада, отбивал от тупых зарогов-черепогрызов. Кир был славным парнем… Был? Иван поймал себя на неожиданной мысли.

– Кого ты еще слышал? – спросил он, резко подавшись вперед.

– Погоди! – Гуг отмахнулся. – Он орал: «Гуг! старина! ты ослеп, что ли?! или это твои новые фокусы?! Гуг! мы ждем тебя в гости! но ты же сейчас протаранишь нашу старушку! Стой, Гуг-Игуйфельд Хлодрик!» Деза! Я сразу просек, что это деза, что зеленорожие убийцы давят мне на психику, дурят! Они орали беспередыху, все! И Кир, и Чарли Сай, и Пер Винсент, и братья Поиски на три голоса, и Ева Хитроу, рыжая Ева… Они орали, молили, просили, а мы били – залп за залпом, шестнадцать десантных боевых шлюпов, двойной боезаряд. Это была преисподняя! Они стонали, плакали, выли. но они не выпустили ни одной ракеты, только защита, только поля. Мы пробили все, Ваня, мы все уничтожили там… Я верил, что крушу базу сволочей. Я сам вопил: «Вот вам за бабушек! вот вам за деток! вот вам за старичков несчастных! твари! убийцы! зуб за зуб! око за око! аз отмщение – и аз воздам!!!» Приказ был после операции сразу сниматься – штурм прошел, придут ребятки, наше дело отдыхать. Но я нарушил приказ, какой-то черт дернул меня, Ваня. Я спустился на заставу. Она была разбита вдребезги. В центральном бункере в месиве из костей, мяса, крови лежали герметические феррологовые очки Кира Смирнова, понимаешь, они оказались прочнее его самого, прочнее всех, ты ведь помнишь, он их никогда не снимал – после Гуганга, после операции на глазах, он без них не мог. У меня ноги подогнулись, Ваня я упал на пол. Я не мог встать.