Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются - Вересень Мария - Страница 9

— Надо что-то делать, — проговорила Алия, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в штанину. Мы с Лейей тоже судорожно натягивали вещи, которые Гомункулус выкидывал нам по одной из комнаты в коридор, куда мы выскочили.

Шнырять крысу под ногами племенного зверя было страшно, а с нашими вещами в зубах и лапах еще и неудобно. Но он честно искупал вину. Раз пообещал трем доверчивым девушкам охранять их от происков, значит, держи слово. Не можешь справиться, расхлебывай. И крыс скучнел, прикидывая на пальцах, сколько дней ему с нами возиться.

— Слушайте, может, мне переехать? — поинтересовался Гомункул, вываливаясь из оккупированной зверем комнатенки.

— Я тебе перееду. Я тебя самого перееду, — с обидой сказала Алия, проявив редкую непоследовательность.

— Он какает! — зарыдала Лейя. В ее голосе звенело отчаяние.

— Бык-производитель производит только навоз, — сообщил, появляясь пред наши светлы очи, Анжело.

Мы четверо дружно заскрипели на него зубами.

— Нам не нравятся такие шутки, молодой человек. — Крыс вздулся пузырем и даже попытался встать Анжело на ногу.

— Но-но. Я с миром. — Демон задрал руки и крылья. — Рагуил велел забрать доклад и намекнуть, что прогула тебе не поставит на сегодня.

— За что такие пряники? — прищурилась недоверчивая Алия.

Но демон начал посвистывать, разглядывать потолок и шаркать ножкой — короче, изображал дурака, пока не получил от вилколака шеям. Потом они еще сколько-то боролись, пока Анжело не наигрался вволю и не выложил как на духу, что демонам вообще нравятся погромы. Что большому количеству демонов требуются и соответственные разрушения. Что демоны вообще не могут жить в болотном спокойствии. И что последний раз, когда они собрались всей семьей вместе, Приключилась аж Последняя Битва богов.

— Одним словом, дерзайте, — заключил демон и исчез. А Бориска, осознав, наконец, что он в неволе, бросился на дверь. Мы с визгами скатились вниз по лестнице, оставив возмущенно галдящий этаж разбираться с быком.

Через час Гомункулус, упав рядом со мной на лавку, обессиленно доложил, что зверя вывели, а разрушения мне теперь придется оплачивать Школе до старости и еще немного после смерти. Мерзкая дворовая нечисть стрясла с крыса денег на выпивку, и теперь из парка доносились визг И пляски веселой гулянки.

— Ну все, — безнадежно махнул лапой Гомункулус. — Теперь до утра пить будут, а утром опять Бориску притащат.

— Не надо Бориску.

— Самому страшно. Ты комнату видала?

Я в ужасе затрясла головой.

— И не ходи. Летавицы загрызут. — Он горестно вцепился в хвост зубами, подсчитывая нанесенные ему убытки. — И где я им столько деньжищ возьму, чтоб каждый день вином поить?

Столовая медленно наполнялась народом. Правда, наполнению мешала яростная склока, устроенная девицами с нашего этажа. Лейя отдувалась за нас за всех, отгавкиваясь от скандалисток, и медленно отступала под натиском превосходящего врага. Я билась головой о столешницу, представляя себе кошмар грядущих дней. Алия сидела безучастная к миру, как истукан на капище, и лишь едва заметно шевелила губами, изредка загибая пальцы. Подсчеты ее длились недолго. Мавку смяли, и разъяренная общественность взяла нас за шкирку как главных и несомненных виновниц превращения этажа в хлев.

— Веселенькое начало, — вздохнула я, получая в руки тряпку и лопату. У проклятого Бориски, судя по всему, случился острый приступ медвежьей болезни.

До звонка я драила жилое крыло и лестницы, мавка заливалась в нашей комнате горючими слезами, а Алия с ревом гоняла особенно остроумных недоброжелателей ведром по Школе. Вернулась она красная и злая, но почему-то без ведра, а с бочонком на плече.

— Все, хватит ерундою заниматься, — решительно заявила она. Без откупа нам в Школе не жить.

Прихватив с собой зареванную Лейю и мрачного, как дух отчаяния, Гомункула, она отправилась широким шагом завоевателя империй в котельную, царство истопника Злыдня. Нрав у Злыдня соответствовал имечку, но зато всю печную нечисть он держал в кулаке. Одним словом, не последним человеком был (или нечеловеком, тьфу ты пропасть).

Истопник, как и положено, был черен, кряжист и красноглаз. Маленькие рожки смолено блестели, а шерсть, наоборот, была словно присыпана вся пеплом. Одеждой он, как и Рогач, не пользовался вовсе, стоял посреди котельной с огромной кочергой-шуровкой и покрикивал на юрких бесенят, которые полудюжиной чистили печь. Из огромного ее зева летела сажа. Бесенята сновали туда-сюда с ведрами. Кто-то кричал «И-эх», и в трубе шуршало, словно пробегало стадо мышей.

Во второй печи ревело пламя, но к привычному гулу огня примешивались песни и покряхтывания «ух, хорошо, эх, хорошо».

Мы с Лейей прижались друг к другу, как две коровы посреди чужого двора, зато Алия, промаршировав до Злыдня, решительно и даже по-хозяйски потребовала:

— Ну?

— Где? — отозвался Злыдень, и лаквиллка показала на сидящего у меня на руках крыса:

— Вот.

— Ага, — прищурился рогатый истопник, и не только крысу, но и мне стало нехорошо. Глазки Злыдня показались мне угольями, жар от которых обжигал.

— Эй, эй, вы что? — Взволнованный таинственной беседой Гомункулус попробовал залезть мне в вырез платья, но, тут же получив по лапам, заверещал: — Невкусный я, не надо меня кушать, дядя Злыдень.

Но Злыдню было начхать на верещания крысюка. Отдав шуровку Алии, он не спеша дошел до нас и, сдернув Гомункулуса за хвост, заставил его шмякнуться безвольной и на все готовой тушкой на нечистый пол.

— А ведь и в самом деле гомункулус, — вроде бы как удивился он и, непонятно чему радуясь, громко свистнул, сунув два грязных, заскорузлых пальца в рот. — Шабаш работа! — и рассмеялся. — Гулять будем.

— Приезжал к нам один раз алхимикус, — рассказывала Алия, помешивая ложкой дурно пахнущее варево. Пар поднимался от него такой ядреный, что Гомункул, надышавшись им, уже валялся, сотрясая стены кочегарки пьяным храпом. Злыдень по чуть-чуть добавлял в котел вина, а бесенята следили за конечным, так сказать, Продуктом, смотрели как завороженные на тонкую струйку самогона, льющуюся в бутыль. Лейя им уж и этикетку подписала красной тушью, и парочка рогоголовых металась, не зная, чем к стеклу приклеить гордую и многообещающую надпись про первач. Но главному истопнику сейчас был интересен взвар, загустевающий на дне котла.

— Поклялся тот алхимикус, что за три тыщи кладней сумеет выпарить из бочки крепкого вина зелена змия.

— Выпарил?

— А то. Батя его прямо так в бассейне и держал. Ох, красотища. С вечера воды нальешь, утром уже зелено вино вычерпываешь. Три месяца гуляли всей столицей, пока тетка моя не приехала, Авдотья. — И что? — заинтересовался Злыдень, жадный до всяких жутких историй с мордобоем, как все его собратья. Алия усмехнулась, вспоминая тот веселый год, призналась:

— Тогда я и решила стать валькирией.

— А змей чего?

— Того. Алхимикус бежал, а без крови гомункула другого выпарить папаня не сумел.

— Кто здесь? — вскочил, разбуженный кошмаром, крыс и уже полусонно и обиженно добавил: — Всех натяну.

Бесы захохотали в голос, один начал лапками водить над крысом, нашептывая в ухо гадости, пока Гомункул, вскочив, не завопил:

— Не ешьте меня, я невкусный! — и угорело не вытаращился на нас, не узнавая.

— Ой, что-то там шевелится! — радостно подпрыгнула мавка, тыча веточкой в котел. Мы все полезли посмотреть, сшибаясь лбами, в результате победителем стал Злыдень.

— Маленький какой, — сказал он умиленно и, прежде чем Алия раскрыла рот, проворно цапнул змея прямо из котла. — Держи его, он склизкий!

— Что?

Змей в самом деле оказался скользкий, он стрелой вылетел из кулака истопника и шлепнулся за шиворот раскрывшей рот и в общем-то ни в чем не виноватой Лейе.

— Стойте! — Я бросилась к Лейе, желая помочь, но бесы оказались около нее раньше, а она, видя, что с нее сдирают платье, с визгом кинулась вон из кочегарки;