Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются - Вересень Мария - Страница 6

— Ага, — не стала я вступать в дискуссию и тяжело потопала прочь, понимая, что в архив я в одиночку не пойду.

Школа была пуста и тиха. За дверьми слышались потерянное бормотание учеников и пламенные речи преподавателей. Стучали по наглядным пособиям указки. Скрипел, протестуя против насилия, терпилец-мел. Похоже, я вообще скоро перестану ходить на уроки.

Изобразив зубасто-виноватую улыбку, я сунула голову в кабинет естествознания:

— Офелия Марковна, можно?

Кощеиха подпрыгнула от неожиданности, вызвав приступ здорового смеха у подопечных. Схватилась за сползающие очки, потянула за поехавшую с плеча мантию и все перекосила так, что мне сделалось стыдно за взрослого человека — не первый же год в Школе, чего так пугаться каждого шороха?

Наша всезнайка сделала большие глаза и, выглядывая из-за кадки с фикусом, начала мне делать знаки.

Нечего делать, пришлось идти позориться.

Пока класс хохотал, я объяснила нашим «святым мощам», в какую кашу вляпалась. Как только в Школе все узнали, что на меня практически не действуют обычные, привычные в быту проклятия, наговоры и чары, их на меня посыпал ось столько, что я теперь сплю без продыху. Такая вот странная реакция организма.

— Это безобразие, — прошипела Офелия Марковна. — Я сегодня же поставлю в известность Феофилакта Транквиллиновича.

— Лучше отпустите меня в архив, Офелия Марковна, — жалостно запищала я.

— Хорошо. — Кощеиха высунулась до пояса из-за фикуса, оглядывая класс, как белка — подозрительно притихший лес. Чем позабавила учеников еще раз. — Сегодня простая тема. Голосемянные.

Я на всякий случай кивнула головой, чтобы не расстраивать хорошего человека. Хоть мохнатосемянные, лишь бы отпустили.

— Стой. — Офелия осмотрела меня со всех сторон. Провела по лбу золотым кольцом, осталась недовольна. Однако после прысканья мне в лицо водой, бормотания молитв и навешивания полудюжины оберегов я была отпущена и благословлена. Осталось только выбрать, с кем мне пойти на подвиг.

Я, конечно, предпочла бы Алию с тяжелым топором на плече или вообще с толпой. Да только как уговорить толпу? Вздохнув, я пошлепала в комнату. Все наши вещи — тетради, одежка, летняя обувка и оружие — лежали в огромном, хитром сундуке Алии. Огромный и красный, как домовина вурдалака, он легко катался на колесиках. Я вытянула его из-под кровати, дернула крышку и поняла, что вчера в нем рылась Лейя: все было вверх ногами. Пованивающие, растоптанные тренировочные бахилы Алии были небрежно завернуты в ее же беленькое платьице — на всякий случай. Сверху на нем валялся обсосанный и намертво присохший петушок, а вокруг него в красивом беспорядке «всяка хрень», как говорила Алия в порыве поэтического вдохновения.

Поняв, что хуже не будет, я начала кротом вгрызаться в эту груду. Где-то там, на дне, должны были лежать заранее сшитые добросовестной Алией тетрадки для черновиков. Однако первым, что угодило в мои руки, оказался дневник Лейи, который та любила пописывать, сидя вечерами на подоконнике и томно закатывая глаза. Я утверждала, что, наверно, она кропает стишата, но Алия, отрицавшая пользу разнообразия в творчестве, утверждала — «всяку хрень».

Чуть не урча от нетерпения, я вытащила тетрадь из сафьянового мешочка и раскрыла на середине, азартно шаря взглядом по ровным, словно ребенком выписанным, рядам буквиц.

«Зима. Первый день полной луны.

Сегодня было морозно. Звезды огромные и притягательные. Воображала себя ведьмой. Летала до одури под луной. Понравилось, хотя и не всегда попадала в стог. А еще какой-то дурак воткнул в них вилы. Мальчишки-старшеклассники играли с летавицами на раздевание, я помахала им рукой.

Второй день луны.

Обидно. Оказывается, вчера в Школу прилетала баньши. Говорят, жутко выла и билась в окна. Теперь жди, когда снова вернется. Невезучая я… Пойду еще поиграю в ведьму.

P.S. Опять воткнули вилы, дураки.

… до новолуния.

Если у всякого строения есть свой дух-хранитель, то есть ли он у Школьного акведука? Надо выяснить.

Следующий день.

В акведуке темно, сыро и холодно. Всю ночь кричала и звала духов. Никто не откликнулся, зря вымокла только.

P.S. Снова прилетала баньши, только теперь, говорят, бродила по Школе. Громче всего плакала в умывальнике. Никто не пошел мыться. Что ж мне так не везет?

… без даты.

Только сейчас поняла, что на каждом этаже по уборной. Как это возможно? Поговорила с домовым. Много плакал и вырывался. Да, поиски истины тяжелый труд…»

Понятненько. Я сунула дневник обратно в мешочек, пытаясь сообразить, когда это мавка летать научилась? И вдруг вспомнила, как пьяненький Гуляй, наш школьный дворовой, божился и бил себя в грудь, уверяя, что иногда со школьной крыши учителя нерадивых учеников сбрасывают.

— Как они кричат, сердешные, как воють, — размазывая пьяненькие слезы, печаловался седой дед о злой судьбе разбившихся о каменные плиты двора бездельников и неучей.

— Ну и сильна ты, девка, — присвистнула я, восхищаясь Лейиною смелостью. Лично я бы ни за что с крыши не прыгнула, особенно если не всегда на сено попадаю. Беру с собой, герои нам нужны. Нам сейчас совсем никак без героев.

Увязав необходимое в узелок, я направилась набирать отрядик доброволиц.

Алия пыхтела в гимнастическом зале, истязая ножки шпагатом.

Я сдуру один раз поддалась на ее россказни о здоровой пользе упражнений и чуть не порвалась, как та лягуха. Потом ходила раскорякой, с нелюбовью глядя на подружку.

— Эй, лягушка болотная, пойдем че покажу.

— Куда? — сдувая челку, воззрилась на меня подруга, завязываясь хитрыми узлами. — И с чего это лягушка? Это у нас Лейя свет мавковна болотная, а не я.

— К ней тоже забегу, — успокоила я Алию.

Алия лишь еще сильнее запыхтела, правда, не отказавшись. Я на ее выкрутасы даже смотреть не стала, человеку этого не сотворить.

В музыкальном классе шел урок гармонических чар. От пения девиц творились чудеса, вскипали буйным цветом сохлые цветы и дохли жизнерадостные тараканы.

Учитель Флейта парил под потолком, полупрозрачный и прекрасный, словно солнечный рассвет весной. Всем улыбался так, что сразу же хотелось из шкуры вывернуться, чтобы угодить ему. Мы с Алией не говорили мавке, как выглядит он, если глянуть вскользь, у каждого есть право на ошибку.

— Эй! — Я замахала руками, нарушая общую гармонию порядком спевшегося класса. Лейя зыркнула на меня, словно на врага, намеревающегося порезать всю семью в лоскутья.

— Чего тебе?

— Дело есть. Поможешь?

— Да? А что такое?

— Тебе понравится. Ты отпроситься можешь? — По сузившимся глазкам Лейи я сразу поняла, что лучше было бы мне мертвенькой родиться. Никто не смеет отнимать ее любимого учителя от лучшей ученицы.

— Ну пожалуйста, — сменила я по-быстренькому песню, давя на жалость и сестринскую любовь. Невесомый Флейта мне подмигнул из поднебесья и сделал знак обеим убираться.

— Ну и куда мы? — осведомилась Алия, не представляя, чего ради Вульфыч вдруг расщедрился, без драки отпустив ее из «пыточного зала».

— А? — изобразила я дурочку деревенскую. — Так вот, пришли уже. Сейчас кой-какие документики возьмем, и назад.

Подруги замерли на полушаге. Лейя вытаращилась, а Алия присвистнула.

— Ну ты даешь, подружка. Теперь, если помирать захочу, буду знать, к кому обратиться.

Минут пять мы бодались в темном коридоре. Я плакала и унижалась, обещая всю жизнь подружкам ручки целовать, а они твердили, что нецелованными помрут, зато в глубокой старости. В разгар баталии в глухом и беспросветном мраке коридора вдруг рявкнуло и вдарило так мощно, что пол скакнул, а с потолка на нас посыпалась труха и старая побелка.

Мы трое сразу же притихли. Лейя дрожала как осиновый лист.

А я припомнила, как в самом же начале учебы нам поломойка Любша говорила не ходить в архив, там-де дюже зла зверюшка, одна гуляе. — Я быстро. — Алия сбегала за алебардой, по-видимому, тоже не гнушавшаяся общества Любши.