Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф - Страница 18

– Что за свинство? – бросил я старшему из двух унтер-офицеров. – Эти люди мне совершенно не нужны при ведении огня. Как такое вообще стало возможно?

– Все произошло очень быстро, господин майор. Мы остановились на отдых. Тут подлетел галопом обер-лейтенант Мейер и закричал: «Впереди будет бой! Выдвинуть моторизованный взвод! Добровольцы – вперед!» Все люди были в основном у полевой кухни. Они бросили свои котелки, побежали и попрыгали в повозку, которая уже двигалась. Лишь после я обратил внимание на то, что это были большей частью «хиви».

Мы выкатили орудия на опушку леса и с расстояния тысяча четыреста метров открыли беглый огонь. «Хиви» с большим усердием обслуживали орудия. Противник предпочел выйти из боя, углубился в лес, а затем рассеялся в горах. При этом нам еще удавалось обстрелять его, когда он появлялся на той или иной поляне. Как мы впоследствии установили из сводок о взятии пленных, оказалось, что здесь мы имели дело с усиленным пехотным полком, который я встретил двумя днями раньше до нашего выхода из Майкопа. Так как теперь дорога для противника к перевалу, ведущему к Туапсе, была перекрыта, ему оставалось подниматься только к перевалу Тубы, что было для него гораздо менее приемлемо.

На обратной дороге мы погрузили на наши повозки разбитый транспорт и погибших из штабной батареи. К полю боя я отправил небольшую команду, чтобы предать там земле, прямо на месте гибели, тела убитых.

* * *

На следующий день мы двинулись через напоминающую парк долину реки Пшеха, за которой горы резко набирали высоту. В этих горах русские оборудовали мощную оборону: наши передовые части смогли продвинуться только до начала предгорий. Основная часть дивизии группировалась теперь у входа в ущелье Пшехи, в то время как один батальон для охраны левого фланга был выдвинут в ущелье Цице, притока Пшехи.

Мои подразделения были далеко разбросаны друг от друга. 2-я батарея находилась вместе с основной частью дивизии у входа в ущелье Пшехи, в то время как 1-я батарея прикрывала фланг в ущелье Цице. Штабная батарея также была задействована при пристрелке и создании сети реперов. Я сам располагался вместе со своим штабом в небольшом селении, из которого мог почти одинаково быстро добраться до любой из батарей. Дорога от одной огневой позиции до другой занимала примерно полтора часа быстрой езды верхом. Для этой цели я и мой коновод держали двух небольших казацких лошадок, которых мы последовательно пускали в галоп и заставляли ходить шагом. Когда мы прибывали на одну из батарей, то после отъезда оставляли там уставшую лошадь и брали на обратный путь другую. Эта порода лошадей очень вынослива, но также очень добродушна и пригодна для верховой езды, даже без дрессировки ее в духе наших конных состязаний. Казаки знамениты именно как великолепные наездники, однако мы сочли их природную систему дрессировки ужасной. Они практикуют также быструю езду без седла, проделывая при этом различные акробатические приемы. Однако они не имеют никакого понятия о том, как правильно держать лошадь в рабочем состоянии, как облегчать ей перевозку всадника и, правильно используя и направляя, достигать того, что хочет всадник. Казак порабощал лошадь грубыми средствами, и она быстро с этим смирялась. Но ее поведение под всадником оставалось «несогласованным» с ним. Лошадь под казаком производила меланхолическое впечатление, подобно порабощенному человеку; ей не хватало, так сказать, душевного подъема, радости собственных действий, чем и отличались правильно выезженные лошади. (Лошади казаков – для боя, а не для конкура. И за плечами казаков многотысячелетняя преемственность в этом деле – от их предшественников, живших на этих землях, вплоть до киммерийцев и вытеснивших их скифов; и те и другие были основоположниками массового конно-стрелкового боя, в VIII–VII вв. до н. э. потрясшими Ближний Восток, в т. ч. Ассирию, Урарту и Фригию. Именно здесь, в степях между Днепром и Южным Уралом, около 4000–2500 лет до н. э. жившими здесь индоевропейцами (в т. ч. предками германцев и славян) и была приручена и объезжена лошадь. – Ред.) Наездническая помощь со стороны казаков достаточно груба: посыл шенкелями, толчок в морду, грубый оклик, размахивание руками. Меня всегда удивляло, как часто это действовало на правильно выдрессированную лошадь.

Казалось бы, теперь позиционная война могла бы прийти к обоюдоприемлемому решению. Однако фронт еще окончательно не стабилизировался. Поэтому мы в разных местах предпринимали разведку боем, и в ходе таких боестолкновений русские проявили себя мастерами эластической обороны.

Один такой бросок в ущелье Цице привел нас к прекрасно расположенному «Лесному дому I», однако после краткой перестрелки нам пришлось отойти несколько назад и занять новые позиции – примерно в километре от первоначально занятых нами.

Это на редкость красивое ущелье образовывало своего рода границу между Северо-Западным (Черноморским. – Ред.) Кавказом, который, как поросшие лесом горы средней высоты, протянулся вдоль Черного моря почти до впадения в него реки Кубань (Кубань впадает в Азовское море. – Ред.), и Главным Кавказским хребтом (хребтами Большого Кавказа – прежде всего Скалистым, Боковым и Главным, имеющим отчетливые альпийские формы рельефа. – Ред.), который, начинаясь здесь с двух тысяч метров (гора Фишт, 2867 м. – Ред.), возвышается на протяжении около ста километров к юго-востоку вплоть до Эльбруса. (От Фишта до Эльбруса по прямой 215 км, по хребту больше, причем Эльбрус расположен не в Главном, а в Боковом хребте, севернее Главного. Обычные для немцев ошибки в географии. – Ред.) Западная часть ущелья была ограничена поросшим лесом горным хребтом, в то время как на восточной стороне скальные склоны образовывали типично альпийский ландшафт.

Поскольку наши оборонительные линии достигали только скальной стены, я обеспокоился тем, чтобы русские не смогли сыграть с нами злую шутку, которую мне пришлось пережить в Доломитовых Альпах в 1915 году. Тогда в одно туманное утро целая рота итальянских альпийских стрелков спустилась по отвесной стене в наш тыл и уничтожила весь взвод, перекрывавший им дорогу, до последнего человека. Воспоминание об этой трагедии подвигло меня организовать охранение высоко на скалах. Нам, однако, казалось, что русские едва ли могли бы это осуществить. Нам также казалось, что русские обладают не столь большим опытом высокогорной войны, как задействованный здесь наш егерский батальон. Тем не менее один из моих офицеров из Гармиша поднялся по скальной стене с рацией и устроился там так высоко, что мог едва ли не смотреть русским в их суповой котел, пересчитывать противника по головам и часами корректировать огонь батареи из своего уютного гнезда.

Примерно в то же время я получил нового адъютанта. Ранее бывший со мной адъютант мало имел дела с горной артиллерией, поэтому он стал командиром тяжелой моторизованной батареи. Новый адъютант, спокойный человек, быстро освоившийся с кругом своих новых обязанностей, с которыми затем прекрасно управлялся, до этого назначения был командиром артиллерийских дальномерщиков. Правда, он был фанатом телефонной связи, обладая преувеличенной страстью к телефонному общению в бою. Но особо сильного беспокойства эта его особенность не доставляла, поскольку он благодаря ей был всегда лучше всех в курсе дел.

Удар в спину противника

В последний вечер, еще до того, как мой предыдущий адъютант нас покинул, мы оба проделали небольшую прогулку в горах, лежащих перед оборонительной линией, проходящей по долине реки. Когда мой взор упал на дальние луга, на которых лежал отблеск заходящего солнца, в их северной части я заметил необычно плотно движущиеся войска, которые приближались в непривычно быстром для гор темпе.

– Черт возьми, какой порядок!

– Так точно, господин майор, ведь это же батальон Лангензее, который должен сменить наш батальон в ущелье Цице!

Я познакомился с капитаном Лангензее еще в Донецке. Его батальон принадлежал не к нашему егерскому полку, а входил в другую дивизию. Лангензее считался, пожалуй, лучшим из всех других наших батальонных командиров, а это говорило о многом. Именно такие люди, которые частью вышли из унтер-офицеров, составляли истинную элиту офицерского корпуса. Все они являлись кавалерами Рыцарского креста, поскольку вся наша дивизия целиком принадлежала к наиболее отмеченным наградами дивизиям сухопутных сил. Правда, еще при формировании из пополнения в Гармише ее называли дивизией с наибольшим человеческим потенциалом. Каждый раз при появлении батальона Лангензее можно было предположить, что в данном районе запланировано проведение неких особенных операций.